Ричард Бах - Биплан

• Название: Биплан
• Автор: Ричард Бах
• Издательство: София
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-91250-181-7

Захватывающая и мастерски написанная книга.

Чтобы убедиться в том, что время — не стрела, направленная в бесконечность, Ричард Бах предпринял захватывающее путешествие. «Биплан» — история этого перелета, который проходил наедине с собой, самолетом и небом, перелета, который стал для пилота путешествием-поиском, ведущим за границы повседневной обыденности.

---

Еще один взлет, еще одна посадка, и еще что-то добавилось к моему знанию. Я подруливаю к ангару. Как-то не верится, что так просто оказалось развеять слухи и мрачные предупреждения.

— Ивендер Бритт, сделка только что состоялась.

В течение дня мы завершаем формальности. Из лесу время от времени доносится шорох, он выдает спрятавшиеся там опасения.

Теперь я владелец Детройт-Райан Спидстера, модель Паркс Р-2А, 1929 года выпуска.

Прощай, Фейрчайлд. Мы с тобой налетали много часов и многому научились. Мы узнали, как жужжат в полете приборы и что бывает, когда они отказываются жужжать. Мы путешествовали, оседлав невидимый радиолуч, над Пенсильванией, Иллинойсом, Небраской, Ютой и Калифорнией. Мы приземлялись и в международных аэропортах, когда на пятки наступают авиалайнеры, и на побережье, где поторопить нас может лишь чайка или кулик. Но теперь снова настало время учиться, и учиться другому.

Двери ангара, открывшие путь в новую жизнь, теперь закрыли возврат в старую. В переднюю кабину Паркса ложатся спальный мешок, сэндвичи, фляга с водой, канистры с маслом номер шестьдесят[3], чехлы для обеих кабин, свечи С-26, инструменты, лента и моток мягкой проволоки.

Топливный бак залит доверху, на пять часов полета, и на прощание мы с Ивендером Бриттом обмениваемся рукопожатием. Те, кто стоят рядом с нами и знают о моих планах, бросают несколько обычных напутственных фраз:

— Удачи.

— Не спеши и не волнуйся.

— Будь внимателен, слышишь?

Корреспондент местной газеты с интересом узнает, что биплан на семь лет старше своего пилота.

Двигатель запущен и мягко урчит на дне своей бочки. Я застегиваю непривычные лямки парашюта, затягиваю ремень безопасности и по траве, подпрыгивая и обдувая ее ветром, выруливаю на исходную позицию.

Это один из тех случаев, когда нет никаких сомнений, что этот момент — важный момент, что он надолго запомнится. В это мгновение древняя рукоятка газа под моей перчаткой уходит вперед, и начинается первая секунда путешествия. Вот и технические подробности толпой собрались вокруг: 1750 оборотов двигателя в минуту, давление масла — 70 фунтов на квадратный дюйм, его температура — 100 градусов по Фаренгейту. К ним спешат присоединиться прочие детали, и я снова готов учиться: когда этот самолет на земле, я совершенно ничегошеньки не вижу впереди себя; интересно, насколько можно подать ручку газа вперед, так чтобы двигатель не стал вращаться быстрее; это будет долгое и ветреное путешествие; обрати внимание на траву, что растет на границе взлетной полосы; хвост так быстро поднимается, и мы несемся по земле на одних передних колесах. И мы отрываемся от земли. Меня окружает рев и бьющийся, закрученный вихрем ветер, но я могу услышать все это так, как им слышно оттуда, с земли: едва различимый гул, который нарастает и на какое-то мгновение превращается в мощный рев прямо над головой, затем постепенно затихает, и в конце концов в небе остается лишь бесшумный крошечный старый биплан.

2

Поскольку я всего в нескольких милях от Атлантического побережья, я полечу на восток, к океану. Триумф станет ощутимее, если пролететь буквально от одного побережья до другого, от океана до океана.

Мы летим на восток, а солнце у нас за спиной превращается в прохладный огненный шар, готовый закатиться. С железнодорожных путей исчезают солнечные отблески и тени, смыкаясь вместе, одевают землю в темный защитный плащ. Вокруг меня все еще день, но от земли вверх постепенно просачивается ночь, а на моем биплане нет бортовых огней. Едва только поднялись в воздух — время садиться.

Проходит пять минут, и внизу справа появляется поле. Пастбище. В длину оно тянется на четверть мили, а по бокам его окружает один ряд деревьев, чтобы заход на посадку был небезынтересной задачей. Мы с бипланом делаем над полем три круга, внимательно высматривая ухабы, норы, пни и малозаметные канавы. И пока мы кружим и всматриваемся в эти четверть мили земной поверхности, они из неизвестного старого пастбища превращаются в мое пастбище, мое поле, мой дом на эту ночь, мой аэродром. Еще несколько минут назад эта земля была ничем, а теперь она — мой дом. Я знаю, что мне лучше приземляться левее, заходя вдоль проселочной дороги, чтобы не напороться на кучу сосновых бревен у опушки леса.

На кратчайшее мгновение во мне прорывается испуганный голос. Какого черта я здесь, что я здесь делаю, сидя на закате в старом диком биплане, кружась над пастбищем и собираясь сесть, имея неплохой шанс не разглядеть в темной траве поваленное дерево и добавить к сосновой куче еще двадцать три сотни фунтов обломков? Еще один заход, внимательный осмотр. Поле выглядит коротким и к тому же мокрым. Но я вынужден сесть, короткое оно или нет, мокрое или нет, превращусь я в кучу обломков или нет.

На скорости восемнадцать миль в час мы, снижаясь, со свистом проносимся над рядом деревьев. Небольшое скольжение на крыло — и мы теряем остаток высоты, рядом проносится темная трава, куча огромных бревен, казавшихся еще минуту назад соломинками, и в последнее мгновение мир впереди нас исчезает из виду за длинным широким носом моего нового самолета. Что будет… то… будет. Колеса… со всего маху УДАРЯЮТСЯ о землю. И в мгновение ока самолет поглощают мощные фонтаны грязи, летящие из-под колес. Мне остается только изо всех сил вцепиться в управление и стараться удержать его на прямой… мы так никогда не остановимся… мы уже должны были остановиться, а мы только едва начали сбавлять скорость… грязь с ревом летит из-под колес, я чувствую, как она оставляет на моем лице мокрые следы, она налипает мне на очки, и я все хуже и хуже вижу окружающий мир… мы должны были уже остановиться… БАМ!.. что там с хвостом, что-то угодило в хвост и… ДЕРЖИСЬ! Наша посадка в грязь завершается крутым разворотом вправо и огромной волной выброшенной за десятую долю секунды темной жижи, которая крепким грязевым штормом обрушивается на самолет и траву в радиусе сотни футов. Мы замираем, увязнув на четыре дюйма большими колесами в мокрой земле. Выключатели — в положение «выключено», двигатель замер, и мы стоим без движения в заброшенном месте, окутанные глубочайшей тишиной.

Вскрикнула птица, ее крик разнесся над полем.

Ну и посадка! Что-то сломалось, поскольку Паркс застыл, неестественно скрючившись, задрав свой нос высоко в воздух. Вот, значит, как оно было в те далекие дни. Пилот встречался со всем один на один. Если я собираюсь жить в те былые времена, мне тоже придется быть со всем этим один на один.

В этот момент до меня доходит, что ничего не произойдет и не сдвинется с места, если я не заставлю его произойти и не сдвину сам. Мы с бипланом так и будем тут сидеть, пока нас не засосет грязь, если я не нарушу тишину, не выберусь и не посмотрю, что я там сломал.

Поэтому я начинаю шевелиться, встаю, перелезаю через борт кабины и ступаю вниз. Под ногами хлюпает; из темного месива, струясь, поднимается вверх ночь. Я в страхе гляжу на хвостовое колесо. Оно выглядит не лучшим образом. Под фюзеляжем виднеется лишь круглый кончик колеса, и я не сомневаюсь, что его ось так изогнулась и расплющилась, что не стоит и надеяться ее починить.

Однако, улегшись на траву и посветив фонариком, я обнаруживаю, что это не так, что оборвался всего лишь маленький тросик и колесо завернулось назад. На место тросика становится изрядный кусок нейлоновой веревки из моего склада запчастей в кабине, колесо возвращается на свое место — теперь оно готово к встрече с другими посадочными площадками. Вся работа заняла десять минут.

Вот, значит, как оно было. Пилот сам решал свои проблемы, когда они появлялись, и следовал без посторонней помощи туда, куда ему хотелось.

В современной авиации для каждого человека есть взлетно-посадочная полоса, масса людей зарабатывает себе на жизнь тем, что помогает пилоту в его нуждах. И следи за своим поведением, пилот, когда за тобой наблюдает диспетчер.

Что бы подумали обо всем этом пилоты, в одиночестве странствовавшие на Парксе и ему подобных над лугами и полями в те ранние годы воздухоплавания? Возможно, они увидели бы, как замечательно стало в наши дни в больших аэропортах. Но могло быть и так, что они бы немного грустно покачали головой и улетели назад в те дни, где каждый из них был свободен, каждый был сам себе хозяин.

Приземлившись на этом мокром грязном пастбище, я отправился вслед за ними. Это поле для бродячих пилотов. Нет здесь ни диспетчера, ни посадочной полосы, ни заправочной службы, ни автомобиля «следуйте за мной», который покажет дорогу к стоянке. Здесь нет ни малейшего следа дня сегодняшнего, в воздухе — ни малейшего намека на время. В бумажках и бланках, которые я с собой везу, я могу, если пожелаю, найти и 1936, и 1945, и 1954, и май 1964 года. С тем же успехом я могу их все сжечь. Сжечь и втоптать пепел в эту черную грязь, а сверху накидать еще грязи, и тогда я останусь совсем один, оторванный от мира посреди сейчас.