Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент

• Название: Критический эксперимент
• Автор: Юрий Ижевчанин
• Жанр: Альтернативная история

Наш современник в XVIII веке. Строгое соблюдение правил культурного эмбарго: не используется ничто неизвестное тогда.

---

Я ответил, что получилось сверх всяких ожиданий, но сделал несколько замечаний, одно из которых было, что они не совсем нагие. Гретхен удивилась, как это так? Оказалось, что я имел в виду пучки волос на теле, которых в античности не носили. Вторая репетиция была еще лучше, и я согласовал с Гретхен детали подготовки к будущему событию.

Мы решили пригласить ученую братию, несколько уважаемых профессоров и доцентов, в том числе знатока античности профессора Амцеля и профессора Вольфа. Приглашения по моей просьбе и по моему латинскому черновику за полтинник написал красивым почерком переводчик Василий Артамонов.

В них было указано, что состоится античный симпозиум, на котором будут подаваться лишь античные блюда, вино, похожее на античное, и услаждаться гости будут изысканной беседой на греческом и латинском языке, античной музыкой и танцами. Предлагалось одеться в античном стиле. Изъясняться можно было лишь на греческом или же на латыни.

В назначенный момент любопытствующие гости пришли. Их встретил хозяин в хитоне, хламиде и венке, представившийся как Аристофан, хозяйка в пеплосе (под именем Лаида), контрастирующем с привычными тяжелыми одеяниями, и рабыня в коротком гиматии (ее имя мы не осмелились сменить, во избежание путаницы). Гости воззрились на ее красивые мощные ноги, но долго любоваться не пришлось: женщины исчезли.

Гости улеглись на ложа (единственной контрастирующей с античностью деталью был пылающий камин, но иначе было бы слишком холодно: все-таки Пруссия не Греция). Они не осмелились столь радикально подготовиться. Кто-то набросил на камзол нечто типа хламиды, кто-то принес с собой венок и надел его вместо парика.

Было налито вино, началась беседа, которая велась практически полностью на латыни, поскольку греческий хорошо знали лишь двое из гостей, а хозяин знал его весьма плохо. Открылись двери, и вошли две нагие прекрасные женщины. Лаида запела песнь Сапфо и стала плясать, Анна аккомпанировала ей на флейте. Затем Лаида взяла арфу, и Анна стала лихо отплясывать (скрывая за лихостью крайнее смущение), и пела любовные стихи Катулла.

Гости остолбенели. Когда песни кончились, раздались аплодисменты потрясенных гостей. Женщины исчезли. Через пару минут они вновь появились уже одетые. Лаида заговорила с профессорами по-гречески. Гости остолбенели еще раз. Анна по гречески спросила профессора Амцеля, которому явно чего-то не хватало: <<Чего изволите?>> Полностью ошеломленный профессор попытался что-то попросить по-гречески. Анна вытаращила на него глаза. И тут состоялся любопытный диалог.

-- Прошу меня извинить. Моя рабыня германка, она не знает ни эллинского, ни латинского, — улыбаясь, сказала Лаида.

-- Ну да, с варварами нужно разговаривать по-варварски, — сказал профессор.

-- Именно так, — подтвердила Лаида.

-- Ну тогда, можно, я буду ей говорить на варварском наречии? — спросил профессор.

-- Не только вы, но и все гости, знающее германское наречие, могут на нем давать указания служанке, — сказала Лаида.

Гости согласились давать указания по-варварски. Я внутренне посмеялся. Столько раз чванные немцы тыкали мне в лицо, что я — русский варвар, а теперь они сами себя признали варварами.

Под конец вечера еще раз женщины вышли петь и плясать, а затем в своей наготе обошли гостей и скромненько поцеловали их. Доцент Люцер вдруг схватил Лаиду за руку и возбужденно заговорил по-гречески:

-- Лаида, я пленен твоими прелестями и сгораю от страсти. Если бы я мог, я готов был бы принести тебе цену ста быков. Но я прошу тебя не пренебречь мною и моими скромными подарками, которые я поднесу тебе.

Вот так в эту ночь Гретхен начала свою карьеру гетеры. А мне она подложила в постель Анну. Тело Анны было пышное и привлекательное, но я видел, что она совсем не желает близости, и готова на нее лишь ради приказа хозяйки. Я просто погладил ее и сказал, чтобы она не беспокоилась, я буду вполне доволен, если она будет своим телом греть меня в постели. Анна тоже была не прочь пригреться, и мы спокойно уснули. Утром в полудреме я начал ласкать ее тело, и она вдруг начала сквозь сон показывать признаки возбуждения. Но уже было время подниматься, и, когда она во сне прижалась ко мне, я нежно ее разбудил:

-- Пора подниматься и подавать завтрак. Мы проспали, и мне влетит от генерала.

Анна потянулась, осознала, где она, вспомнила вечер, улыбнулась и сказала:

-- Мне так тепло и уютно было спать с вами, господин. А утром такой приятный сон снился. Даже просыпаться не хотелось.

И я подумал, что в жизни своей она встречалась лишь с неотесанными и грубыми хамами, не лучше покойного мужа Гретхен.

Вдруг Анна подскочила с постели и по своей глупости прямо сказала:

-- Ой, господин, фрау мне велела, чтобы я немедленно после вас хорошенько подмылась, а потом, дескать, могу вернуться в постель. Но сейчас уже времени не будет.

И я понял, что Гретхен очень не хотела, чтобы Анна забеременела.

Вечером Гретхен с нетерпением поджидала меня в пеньюаре, и увидев, что я тепло поцеловал ее и улыбнулся, радостно сказала:

-- Значит, все хорошо! Сегодня ночью я так хочу тебя! У этого доцента, хоть он и моложе, страсти много, а нежности мало. Но вот почему ты пренебрег Анной?

-- Она очень приятная женщина, но я не хочу иметь дело с той, кто принимает меня лишь по обязанности. Я слишком уважаю себя, и поэтому никогда не имел дела со шлюхами или с теми, кто отдается лишь из корысти.

Гретхен улыбнулась и впилась мне в губы, выныривая из пеньюара.

-- Ах, как я тебя люблю! И еще больше люблю сейчас, когда побывала с другим мужчиной. Я теперь понимаю, насколько ты хорош, а то я уж думала, что лишь мой муж и некоторые мужланы из черни — хамы, а в высшем свете все такие же ласковые и приятные. Но уж правда, эти люди, что были у нас, хоть не хамы, и с ними всеми можно иметь дело, если я и они захотят.

Ночь была бурной до полного изнеможения.

* * *

Слухи о симпозиуме разнеслись по городу, и вскоре сам ректор университета попросил показать ему симпозиум. Я попросил его подобрать пять-шесть достойных и приличных гостей и собрать некую сумму на угощение и подготовку. Они собрали впятером сто рублей, и мы приняли отборных гостей, включая ректора и профессора Канта. Впечатление их было тоже прекрасное, они сказали, что это, конечно, не для черни и не для толпы, но для мужей тонко чувствующих и знающих. Таким образом, я, дескать, возродил сам дух античных собраний. Я сказал, что без уникального ума и тонкости Лаиды ничего бы не получилось. Ученые мужи поклонились обнаженной гетере, потрепали по соблазнительным выпуклостям <<рабыню>> и откланялись, чуть-чуть пьяные и донельзя довольные. Попросить милостей у Лаиды никто из них не осмелился, хотя она посылала сигналы ректору.

А после этого пришлось раскошеливаться вновь самим и серьезно: к нам возжелал явиться сам генерал-губернатор вместе с питерскими гостями. Генерал-губернатор взял себе на симпозиум имя Конона, и я оценил его тонкость: имя принадлежало первоклассному, но отнюдь не самому знаменитому, афинскому стратегу. Гетера всячески соблазняла губернатора (правда, не переступая границ меры; не знаю, как уж говорить о приличиях, когда формально все тогдашние приличия были нарушены). Но Суворов четко сказал на прекрасной латыни:

-- Такие женщины, как ты, Лаида, прекрасны, соблазнительны и очень опасны. Я удивляюсь, как с тобою совладал Аристофан. А я уж не буду рисковать. Но ты так разгорячила меня, что я отведу душу с твоей рабыней, если ты и она не возражаете.

Анне даже в голову не пришло бы возражать, а Лаиде осталось лишь согласиться. Егор-Алкивиад подошел было к Лаиде, но затем передумал и сказал:

-- Вот колечко и бриллиантовая подвеска от меня в благодарность за зрелище. Но Конон слишком мудр, и я тоже поопасаюсь слишком тесного общения с тобой.

А мне он крепко пожал руку, а на следующий день публично расхвалил меня так, что я весь раскраснелся: как я сумел из заурядной фрау сделать первоклассную античную гетеру.

Другие знатные гости также преподнесли Гретхен и Анне подарки, и даже губернатор поднес какие-то мелкие безделушки, явно трофейные либо конфискованные у контрабандистов.

Когда я выходил, а Анна собиралась удалиться в спальню к генералу, я услышал, как Гретхен тихо сказала ей: <<Сегодня не подмывайся>>.

После третьего симпозиума симпозиумы стали повторяться регулярно. Знатные люди рассматривали их как достопримечательность Кенигсберга, а гетеру Лаиду — как его украшение. После ночей с любовниками она вновь возвращалась ко мне, но некоторое время не для соития. Наоборот, выждав несколько дней, она взяла с меня клятву полгода не иметь дело с женщинами вне дома и стала подкладывать мне раз в две ночи Анну. Я понял, что она очень хочет, чтобы Анна забеременела, и сопоставил это со словами Суворова в момент распеканции. Вот ведь тонкая штучка и хитрая бестия! Своего незаконного ребенка Суворов бы ни за что не узаконил, тем более, сыновья у него уже прекрасные, и откупился бы какой-то мелочью. А тут формально будет мой ребенок, но Суворов может втайне считать его своим, и вот его он и узаконит с удовольствием, и подарит ему гораздо больше!