Александр Нильский - Закулисная хроника

• Название: Закулисная хроника
• Автор: Александр Нильский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Ленский был весьма посредственный актер и в то же время самый остроумнейший и талантливый переводчик и переделыватель французских пьес. Кроме того, он писал прекрасные стихи и чрезвычайно злые эпиграммы.

Не один раз в нашем доме он на пари переводил экспромптом a livre ouvert известнейшие французские стихотворения на не менее прекрасные русские стихи. Считаю излишним говорить о достоинстве переведенных им пьес и куплетов: они хорошо известны. Кто видел его переделку французской комедии «Le pere de la debutante» на водевиль «Лев Гурыч Синичкин», не поверит, чтобы эта шутка не была чисто русскою, из нашей провинциальной жизни. Все куплеты его отличаются грандиозным сарказмом, точно так же, как переводы Беранже — близостью к подлиннику и блеском стиха.

По свойству своего характера Дмитрий Тимофеевич был оригинальным человеком. Например, он не придавал почти никакого значения своему литературному таланту и наоборот о своем сомнительном сценическом даровании был высокого мнения. За чересчур строгую критическую оценку своих сочинений он никогда особенно не обижался, зато сказанное о нем, как об актере, непохвальное слово приводило его в бешенство. Доказательством этого может служить один из его куплетов в водевиле «Лев Гурыч Синичкин»:

«Он не для славы, говорят,
А для товарищей трудится.
Когда за дело побранят,
Смешно бы Ленскому сердиться.
Когда же стая пачкунов
По пустякам браниться станут,
Он вспомнит, что сказал Крылов:
Полают, да отстанут».

Это всецело относится к Ленскому-писателю, и это действительно взгляд самого Ленскаго-писателя.

В эпиграммах своих он был резок и зол. Самые лучшие из них, к сожалению, не могут быть преданы гласности по нецензурности их.

Дмитрий Тимофеевич был очень нервный, взбалмошный и вспыльчивый; переход от гнева к шутке и наоборот совершался в нем моментально. Одевался всегда изысканно франтовски и очень любил шампанское. Был весьма некрасив, хотя подвизался в ролях любовников и молодых людей. Первосюжетным актером он сделался исключительно благодаря только своим литературным способностям. Переделывая пьесы для бенефисов товарищей, он обставлял их лучшими артистами и по праву автора требовал и назначал себе одну из видных ролей.

Ленский, как я уже говорил был резок и зол в своих эпиграммах и насмешках; в доказательство можно привести несколько заключительных строк одного его стихотворения на некоего театрального московского начальника, который не брезгал, по его словам, взятками и для спасения своей души:

«……… ездит даже
На богомолье о грехах
Всегда в казенном экипаже
И на казенных лошадях».

На одного из своих сослуживцев, известного актера N., ученика еще более известного артиста, которых обоих недолюбливал Ленский, он написал в уборной экспромптом:

«Достойный ученик мошенника издревле,
Слеза которого …… дешевле,
Он в гроб Рязанцева, Мочалова низвел…
Но ты ведь и его в интриге превзошел.
Фамилия твоя хотя и в русском духе,
Но ты спроси у матери старухи,
Не согрешила ли, несчастная, с жидком:
Ты смотришь, говоришь израильским сынком.
Такая бестия — наплюй тебе в глаза,
Утрешься и кричишь, что Божия роса».

На одного из товарищей, у которого отец был из простых лакеев, Ленский, чем-то недовольный, написал такую эпиграмму:

«Меня он подлостью не может удивить:
На сплетни, на донос довольно в нем таланта,
Порядочных людей привык он обносить
Что ж тут мудреного? — Он сын официанта».

Про актрису Л-вину, жившую в Москве близ церкви Рождества, в Столешниковом переулке, он как-то сказал:

«У Рождества, в Столешниках,
Мадонна Л-вина
Все молится о грешниках
И все грешит сама».

В Москве проживал поэт во вкусе Баркова, некто Дьяков. Его вдруг с чего-то стали беспокоить успехи и лавры трагика Мочалова. Он стал выпрашивать себе дебюта на сцене Императорского театра. После продолжительных хлопот, наконец это ему удалось. Он выступил в бенефис Л. Л. Леонидова, в мелодраме «Жизнь игрока». На репетициях Дьяков был очень смел и развязен, а на спектакле до того оробел, что перед выходом на сцену чуть не убежал из театра. Играл он, разумеется, из рук вон плохо и портил сцены всем остальным участвующим. Ленский был за кулисами. К нему подходит актриса, игравшая жену Дьякова, Амалию, и пожаловалась, что дебютант мешает ей играть. На это Дмитрий Тимофеевич ответил ей:

«Терзайся, плачь, Амалия,
Покорствуя судьбе,
Какая же ракалия
Достался муж тебе».

Однажды на репетиции, во время перерыва, актеры собрались группой и завели разговор относительно того, как, кто и что чувствует перед выходом на сцену в новой роли. Примеры были чрезвычайно разнообразны. Когда по этому поводу высказались первачи, вступает в разговор весьма посредственный актер Мих. Петр. Соколов.

— На меня новая роль всегда производит тяжелое впечатление, — сказал он. — Когда я служил в Нижегородском театре, публика меня просто обожала, и я, все-таки, постоянно ощущал ужасную робость перед выходом на сцену. Уж, кажется, чего мне было бояться, был любимцем, а между тем в тот день, когда приходилось играть новую роль, меня все время тошнило.

— А ты, Миша, не замечал, — спросил его Ленский, — после спектакля и твоей обожаемой игры с публикой того же не бывало?

До чего Ленский был вспыльчив, нетерпелив и раздражителен, можно привести следующий случай.

Дмитрий Тимофеевич получил откуда-то необыкновенную телятину, которой хвастался веред знакомыми, и специально на нее пригласил некоторых. В известный час собрались к Ленскому приглашенные гости и с нетерпением дожидались отведать лакомого блюда. После закуски чинно уселись за стол и стали ожидать телятину, о которой так много говорил Ленский. Наконец, вносят громадное блюдо в столовую, и не успели его поставить на стол, как вдруг Дмитрий Тимофеевич срывается с места, отчаянно вскрикивает, выбивает из рук изумленной прислуги телятину и начинает топтать ее ногами.

Общее удивление.

Что вы? Что с вами?

Подлецы! Свиньи! Скоты! — кричал Ленский — Испортили! Пережарили!..

Таким образом, обед кончился весьма плачевно как для хозяина, так равно и для гостей.

От остроумного анекдотиста Ленского вполне естественен переход к остроумному анекдотисту Николаю Карловичу Милославскому, одному из популярнейших и вместе с тем талантливейших провинциальных актеров 1840-х, 1850-х, 1860-х и 1870-х годов. Правда, он стяжал себе довольно своеобразную славу, как анекдотист, благодаря тому, что все его остроумие сводилось к собственному материальному благополучию, ради чего он не останавливался даже иногда пред заведомым плутовством, однако все его проделки носят характер до того наивно безобидный, что достойны внимания по своей исключительности. Он умел удивительно ловко комбинировать обстоятельства, которые, как бы ни были первоначально далеки от его интересов, в конце концов складывались вполне в его пользу. Его изворотливость и находчивость в трудные минуты жизни были изумительны и до сих пор служат нескончаемой темой потешных рассказов в артистической семье.

Очень хорошо повествование про Николая Карловича, как он «обошел» некоего антрепренера N., который обыкновенно сам «обходил», и так искусно, что в этом не имел соперников. Дело было так. Приезжает Николай Карлович в Казань и отправляется к местному импресарио с предложением своих актерских услуг.

— Хорошо! — ответил N. — Я подумаю… за ответом наведайтесь завтра…

Во время спектакля антрепренер собрал «род веча», т. е. пригласил в режиссерскую всю труппу и объявил, что приехал Милославский и напрашивается служить. Все единогласно запротестовали.

— Интриган!.. Невозможный!.. Он всех нас взбаламутит, и самому вам несдобровать…

Вообще провинциальные актеры почему-то недолюбливали Николая Карловича и всегда были вооружены против него.

На другой день является к антрепренеру Милославский и спрашивает:

— Ну что? Подумали?

— Я-то подумал, но вот вся моя труппа с чего-то против вас…

— При чем труппа? Вы хозяин.

— Так-то оно так, но все-таки как-то неловко идти наперекор всем. Согласитесь, что один в поле не воин, одного вас я держать не могу, а все остальные вместе с вами служить не хотят и грозят меня покинуть…

— Успокойте их, пожалуйста. скажите, что поперек дороги я им не стану… Я теперь так нуждаюсь, что за пустяки играть останусь. Хлеб отбивать ни у кого не буду… В настоящем своем положении я согласен служить у вас за пятьдесят рублей в месяц. Кажется, такой-то суммы я стою?