Ф. Ильясов - Русский МАТ

• Название: Русский МАТ
• Автор: Ф. Ильясов
• Издательство: Издательский дом Лада М
• Жанр: Языкознание
• Год: 1994
• ISBN: 5-7106-0283-3

Русский мат показан в книге как многогранное явление. В Антологию включены "матерные" произведения из фольклорного наследия, работы известных и неизвестных авторов — поэзия, сказки и проза, пословицы и поговорки, эпиграммы, частушки, потешки. Значительная часть текстов публикуется впервые. Специально для Антологии составлены толковый словарь русского мата и словарь синонимов и эвфемизмов.

---

М.

манда, мандавошка, мара, маруха, марушка

О.

оберблядь, оторва

П.

падла, падлюка, паскуда, пизда, поблядушка, подстилка, потаскуха, проблядь, проблядушка, простигосподи, профура, прошмандовка

Р.

розблядь

С.

сикуха, стерва, сучара, сучка

Т.

тварь

У.

уличная девка

Ш.

шалава, шалашовка, шлюха, шмара

ХУЙ

A.

агрегат, аппарат

Б.

балда, благонамеренный, болт

B.

вареная макарона (при слабой эрекции)

Г.

гузнотер

Д.

дружок, дрына, дурак

Е.

елда

Спасибо, Марковна, на слове.
Хоть ебарь твой и наготове,
Но уж такая мне судьба:
Не пригодится мне елда.
(Лука Мудищев, вариант)

елдак

Ебет… Но пламенный елдак
Слабеет боле, боле,
Он вянет, как весенний злак
Скошенный в чистом поле.
(А. Пушкин)

З.

забабаха

"Не смотри ты на рубаху,
а смотри на забабаху!"

забияка, запридух (большого размера)

К.

кляп, кожаная игла, колбаса, колбасина

Как под елкою,
Под осиною,
Меня милый угощал
Колбасиною!

конец, кутак

Л.

лысый

М.

морковка

О.

орган (мужской половой, детородный) —

"КПСС антинародной
Покажем орган детородный!"
(Лозунг на одном из митингов 1991 г. в Москве)

П.

пачкун (малого размера), пенис

Я дала интеллигенту
Прямо на завалинке.
Девки, пенис — это хуй,
Только очень маленький!

пипка, плешка, плешь

В четвертый раз ты плешь впустил,
И снова щель раздвинул,
В четвертый принял, вколотил
И хуй повисший вынул!
(А.Пушкин)

подсердечник (очень большого размера), поскребыш, поц

Ходит бродит по цехам
Наш директор — поц и хам.
(версия: "пацан" происходит от "поц")

прибор

С.

скипетр моей страсти (В.Набоков), солоп

Перевертень:
"Солоп зебр без полос"
(В.Гершуни)

У.

убивец (большого размера), уд

X.

хам, хамлешка, хер

Выньте, Яша, хер из зада,
Я Вам не Шахерезада!

Спросила девушка хирурга:
— Что если на херу рога?
(В.Маяковский)

хрен, хреновина

Ч.

член, чирышек (малый размером)

Ш.

шланг, шишка

У мово у крестного
Была рубашка пестрая.
А ничего, что пестрая,
Была бы шишка вострая!

Гармонист, гармонист,
Шишка фиолетова.
Тебе девки не дают
Только из-за этого!

шкворень

Щ.

щекотильник, щекотун, щуп

Толковый словарь русского мата, словарь синонимов и эвфемизмов матерных слов составлен кандидатом философских наук Ф. Н. Ильясовым.

Глава II. ПОЭЗИЯ

Иван Барков ПРИНОШЕНИЕ БЕЛИНДЕ

Цветок в вертограде, всеобщая приятность, несравненная Белинда, тебе, благословенная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую "Девичья игрушка". Ты рядишься, белишься, румянишься, сидишь перед зеркалом с утра до вечера и чешешь себе волосы. Ты охотница ходить на балы, гулянья, на театральные представления затем, что любишь забавы. Но если забавы увеселяют в обществе, то "игрушка" может утешить наедине. Так, прекрасная Белинда, ты любишь сии увеселения, но любишь для того, что в них или представляется или напоминается; или случай неприметный подается к ебле. Словом, ты любишь хуй, а в сей книге ни о чем более не написано, как о пиздах, хуях и еблях; ежели не достает тебе людскости и в оном настоящего увеселения, то можешь сей " игрушкой" ты забавляться в уединении.

Ты приняла книгу сию, развернула и читая первый лист, переменяя свой вид, сердишься. Ты спыльчиво клянешь мою неблагопристойность и называешь юношем дерзновенным. Но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделение сердца твоего. Ты тише от часу, тише, потом прощаешь в самом деле. Оставь, красавица, глупые предрассуждения сии, чтобы не упоминать о хуе. Благоприятная природа, снискивающая нам пользу и утешение, наградила женщин пиздою, а мужчин хуем наградила. Так для чего ж, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах, пьяницы о попойках, забияки о драках, без чего обойтись можно, не говорить нам о вещах, необходимо нужных — хуе и пизде.

Лишность целомудрия ввела в свет сию ненужную вежливость, а лицемерие подтвердило оное, что мешает говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть. Посмотри ты на облаченную в черное вретище весталку, заключившуюся добровольно в темницу, ходящую с каноником и четками. На сего пасмурного пивореза с седою бородою, ходящего с жезлом смирения. Они имеют вид печальный, оставивший все суеты житейские, они ничего не говорят без точек и ничего невоздержного, но у одной пизда, а у другого хуй, конечно, свербятся и беспокоятся слишком. Не верь ты им, подобное тебе имеют все, следственно подобные и мысли; камень не положен в них на место сердца, а вода не вливанна вместо крови, они готовы искусить твою юность и твое незнание.

Ежели ты добродетельна, чиста и непорочна, то читая сию книгу, имей понятие о всех пакостях, дабы избежать оных, будешь иметь мужа, к которому пришед цела, возблагодаришь за целомудрие свое сей книге. Любезнее при том внушаются утехи те, которых долго было предвоображение, но не получаема приятность. Когда же ты вкусила уже сладость дражайшего увеселения любовныя утехи ебли, то читай сию книгу для того, что может быть приятно нам напоминание тех действий, которые нас восхищали. И так люби сию книгу прекрасную, и естественного стыдиться — не что иное как пустосвятствовать.

Но препоручив тебе, несравненная Белинда, книгу сию, препоручаю я в благосклонность твою не себя одного, а многих, ибо не один я автор трудам, в ней находящимся, и не один также собрал оную.

Ежели сии причины довольно сильны суть к изданию "Девичьей игрушки" и ко приношению оной тебе, прекрасная Белинда, то не менее и оные, что разум и прилежание многих погребены бы были в вечной могиле забвения; от времени ты будешь оживление их мыслей и твоей преемнице. Ты рассудительна без глупого постоянства, ты тиха без суеверия, весела без грубости и наглости; а здесь сии пороки осмеяны, и для того ни деревянным столбам, ни быкам, ни лошадям, ни курицам, ни тетеревам книга сия не покажется.

ОДА ПРИАПУ

(Фрагмент)
Приап, правитель пизд, хуев,
Владетель сильный над мудами,
Всегда ты всех ети готов,
Обнявшись ты лежишь с пиздами,
Твои хуй есть рог единорога,
Стоит бесслабно день и ночь,
Не может пизд отбить он прочь,
Столь ревность их к нему есть многа.
Меж белых зыблющихся гор,
В лощине меж кустов прелестных
Имеешь ты свой храм и двор,
В пределах ты живешь претесных,
Когда толпы хуев идут,
Венчавши каждый плешь цветами,
Плескают вместо рук мудами,
На жертву целок-пизд ведут.
Твой храм взнесен не на столбах,
Покрыт не камнем, не досками,
Стоит воздвигнут на хуях,
И верх укладен весь пиздами.
Ты тут на троне, на суде
Сидишь, внимаешь пизд просящих,
Где вместо завесов висящих
Вкруг храма все висят муде.
И что за визг пронзает слух,
И что за токи крови льются,
Что весел так приапов дух
Все целки перед ним ебутся.
Тут каждый хуй в крови стоит,
Приапу в честь пизды закланны,
В слезах, в крови лежат попранны,
Но паки их Приап живит.
Подобятся хуи жрецами,
Внутрь пизд пронзенных проницают,
И секеля коснувшись там,
Беды велики предвещают
Пиздищам старым и седым,
Затем, что рот разинув ходят,
Хуям, что трепет, страх наводят,
Что тлеть их будет вечно дым.
Но самым узеньким пиздам,
Которы губы ужимают
И сесть боятся вплоть к мудам,
Беды ж велики предвещают,
Что толстый хуй их будет еть,
Длинною до сердца достанет,
Как шапку, губы их растянет,
Тем будут бедные ширеть.
Хуи, предвестники злых бед,
Жрецы ебливого Приапа,
Се идет к вам хуй дряхл и сед,
Главу его не кроет шляпа,
Лишь ранами прикрыта плешь,
Трясется и сказать вас просит,
Когда смерть жизнь его подкосит,
Затем он к вам сто верст шел пеш.
Приап, узрев его, и сам
Ему почтенье изъявляет;
Велика честь седым власам
— Его он другом называет.
Ударил плешью в пуп себе,
Тряхнул мудами троекратно,
Потряс он храм весь тем внезапно
— А все, хуй старый, для тебя.
— Скажи, старик, — Приап вещал,
— Ты сделал ли что в свете славно?
Кого ты, где и как ебал,
Ебешь ли нынче ты исправно?
Коль храбр ты в жизни своей был,
Твой шанкр стереть я постараюсь,
Твой век продлить я обещаюсь,
Чтоб столько ж лет еще ты жил.

КОЗА И БЕС

Случилося козе зайти когда-то в лес.
Навстречу бес
Попался животине.
По этакой причине
Коза трухнула,
Хвостом махнула,
Вернула рожками,
Дрыгнула ножками
И ненарочно,
Только точно,
Попала к черту на елдак
И слезть с него не знала как.
С такова страху
Усрала и рубаху.
Вертит дырой —
У черта хуй сырой,
Ебет как пишет,
Коза чуть дышит,
Визжит, блюет и серит,
А черт ни в чем козе не верит.
К мудям подвигает
И прижимает.
Наебся бес
И скрылся в лес.
На козий крик
Сбежались в миг
Все звери и медведь
И стали козу еть.
Еб волк ее и заяц,
Потом Зосима-старец
И все монахи
С сермяжными рубахи.
Потом гады и птицы
В пизду козе совали спицы.

ОТГОВОРКА

Увидевши жена, что муж другу ебет,
Вскричала на него: — Что делаешь ты, скот?
Как душу обещал любить меня ты, плут!
— То правда, — муж сказал, — да душу ж не ебут!

АННЕ

Труды дают нам честь и похвалу.
На свет Трудом восходит вверх могущество героя,
Любовь от всех приобрела Анет,
За то, что хорошо она ебется стоя.

Александр Пушкин ТЕНЬ БАРКОВА

1.
Однажды зимним вечерком
В бордели на Мещанской
Сошлись с расстриженным попом
Поэт, корнет уланский,
Московский модный молодец.
Подьячий из Сената
Да третьей гильдии купец,
Да пьяных два солдата.
Всяк, пуншу осушив бокал,
Лег с блядью молодою
И на постели откатал
Горячею елдою.

2.
Кто всех задорнее ебет?
Чей хуй средь битвы рьяной
Пизду кудрявую дерет
Горя как столб багряный?
О землемер и пизд и жоп,
Блядун трудолюбивый,
Хвала тебе, расстрига поп,
Приапа жрец ретивый,
В четвертый раз ты плешь впустил,
И снова щель раздвинул,
В четвертый принял, вколотил
И хуй повисший вынул!

3.
Повис! Вотще своей рукой
Ему милашка дрочит
И плешь сжимает пятерней,
И волосы клокочет.
Вотще! Под бешеным попом
Лежит она, тоскует
И ездит по брюху верхом,
И в ус его целует.
Вотще! Елдак лишился сил,
Как воин в тяжей брани,
Он пал, главу свою склонил
И плачет в нежной длани.

4.
Как иногда поэт Хвостов,
Обиженный природой,
Во тьме полуночных часов
Корпит над хладной одой,
Пред ним несчастное дитя
— И вкривь, и вкось, и прямо
Он слово звучное, кряхтя,
Ломает в стих упрямо,
— Так блядь трудилась над попом,
Но не было успеха,
Не становился хуй столбом,
Как будто бы для смеха.

5.
Зарделись щеки, бледный лоб
Стыдом воспламенился,
Готов с постели прянуть поп,
Но вдруг остановился.
Он видит — в ветхом сюртуке
С спущенными штанами,
С хуиной толстою в руке,
С отвисшими мудами
Явилась тень — идет к нему
Дрожащими стопами,
Сияя сквозь ночную тьму
Огнистыми очами.

6.
"Что сделалось с детиной тут?"
Вещало привиденье.
— "Лишился пылкости я муд,
Елдак в изнеможеньи,
Лихой предатель изменил,
Не хочет хуй яриться".
"Почто ж, ебена мать, забыл
Ты мне в беде молиться?"
— "Но кто ты?" — вскрикнул Ебаков,
Вздрогнув от удивленья.
"Твой друг, твой гений я — Барков!"
Сказало привиденье.

7.
И страхом пораженный поп
Не мог сказать ни слова,
Свалился на пол будто сноп
К портищам он Баркова.
"Восстань, любезный Ебаков,
Восстань, повелеваю,
Всю ярость праведных хуев
Тебе я возвращаю.
Поди, еби милашку вновь!"
О чудо! Хуй ядреный
Встает, краснеет плешь, как кровь,
Торчит как кол вонзенный.

8.
"Ты видишь, — продолжал Барков,
Я вмиг тебя избавил,
Но слушай: изо всех певцов
Никто меня не славил;
Никто! Так мать же их в пизду,
Хвалы мне их не нужны,
Лишь от тебя услуги жду
— Пиши в часы досужны!
Возьми задорный мой гудок,
Играй им как попало!
Вот звонки струны, вот смычок,
Ума в тебе не мало.

9.
Не пой лишь так, как пел Бобров,
Ни Шелехова тоном.
Шихматов, Палицын, Хвостов
Прокляты Аполлоном.
И что за нужда подражать
Бессмысленным поэтам?
Последуй ты, ебена мать,
Моют благим советам,
И будешь из певцов певец,
Клянусь я в том елдою,
— Ни чорт, ни девка, ни чернец
Не вздремлют под тобою!

10.
— "Барков! доволен будешь мной!"
— Провозгласил детина,
И вмиг исчез призрак ночной,
И мягкая перина
Под милой жопой красоты
Не раз попом измялась,
И блядь во блеске наготы
Насилу с ним рассталась.
Но вот яснеет свет дневной,
И будто плешь Баркова,
Явилось солнце за горой
Средь неба голубого.

11.
И стал трудиться Ебаков:
Ебет и припевает
Гласит везде: "Велик Барков!"
Попа сам Феб венчает;
Пером владеет как елдой,
Певцов он всех славнее;
В трактирах, кабаках герой,
На бирже всех сильнее.
И стал ходить из края в край
С гудком, смычком, мудами.
И на Руси воззвал он рай
Бумагой и пиздами.

12.
И там, где вывеской елдак
Над низкой ветхой кровлей,
И там, где с блядью спит монах,
И в скопищах торговли,
Везде затейливый пиит
Поет свои куплеты.
И всякий день в уме твердит
Баркова все советы.
И бабы, и хуястый пол
Дрожа ему внимали,
И только перед ним Подол
Девчонки подымали.

13.
И стал расстрига-богатырь
Как в масле сыр кататься.
Однажды в женский монастырь
Как начало смеркаться,
Приходит тайно Ебаков
И звонкими струнами
Воспел победу елдаков
Над юными пиздами.
У стариц нежный секелек
Зардел и зашатался.
Как вдруг ворота на замок
И пленным поп остался.

14.
Вот в келью девы повели
Поэта Ебакова.
Кровать там мягкая в пыли
Является дубова.
И поп в постелю нагишом
Ложиться поневоле.
И вот игуменья с попом
В обширном ебли поле.
Отвисли титьки до пупа,
И щель идет вдоль брюха.
Тиран для бедного попа,
Проклятая старуха!

15.
Честную матерь откатал
Пришлец благочестивый
И в думе страждущей сказал
Он с робостью стыдливой
— "Какую плату восприму?"
"А вот, мой сын, какую:
Послушай, скоро твоему
Не будет силы хую!
Тогда ты будешь каплуном,
А мы прелюбодея
Закинем в нужник вечерком
Как жертву Асмодея".

16.
О ужас! бедный мой певец,
Что станется с тобою?
Уж близок дней твоих конец,
Уж ножик над елдою!
Напрасно еть усердно мнишь
Девицу престарелу,
Ты блядь усердьем не смягчишь,
Под хуем поседелу.
Кляни заебины отца
И матерну прореху.
Восплачьте, нежные сердца,
Здесь дело не до смеху!

17.
Проходит день, за ним другой,
Неделя протекает,
А поп в обители святой
Под стражей пребывает.
О вид, угодный небесам!
Игуменью честную
Ебет по целым он часам
В пизду ее кривую,
Ебет… но пламенный елдак
Слабеет боле, боле,
Он вянет, как весенний злак,
Скошенный в чистом поле.

18.
Увы, настал ужасный день.
Уж утро пробудилось,
И солнце в сумрачную тень
Лучами водрузилось,
Но хуй детинин не встает.
Несчастный устрашился,
Вотще муде свои трясет,
Напрасно лишь трудился;
Надулся хуй, растет, растет,
Вздымается лениво…
Он снова пал и не встает,
Смутился горделиво.

19.
Ах, вот скрипя шатнулась дверь,
Игуменья подходит,
Гласит: "Еще пизду измерь"
И взорами поводит,
И в руки хуй… но он лежит,
Лежит и не ярится,
Она щекочет, но он спит,
Дыбом не становится…
"Добро", игуменья рекла
И вмиг из глаз сокрылась.
Душа в детине замерла,
И кровь остановилась.

20.
Расстригу мучила печаль,
И сердце сильно билось,
Но время быстро мчится вдаль,
И темно становилось.
Уж ночь с ебливою луной
На небо наступала,
Уж блядь в постели пуховой
С монахом засыпала.
Купец уж лавку запирал,
Поэты лишь не спали
И, водкою налив бокал,
Баллады сочиняли.

21.
И в келье тишина была.
Вдруг стены покачнулись,
Упали святцы со стола,
Листы перевернулись,
И ветер хладный пробежал
Во тьме угрюмой ночи,
Баркова призрак вдруг предстал
Священнику пред очи.
В зеленном ветхом сюртуке
С спущенными штанами,
С хуиной толстою в руке,
С отвисшими мудами.

22.
— "Скажи, что дьявол повелел",
— "Надейся, не страшися",
— "Увы, что мне дано в удел?
Что делать мне?" — "Дрочися!"
И грешный стал муде трясти
Тряс, тряс, и вдруг проворно
Стал хуй все вверх и вверх расти,
Торчит елдак задорно.
И жарко плешь огнем горит,
Муде клубятся сжаты,
В могучих жилах кровь кипит,
И пышет хуй мохнатый.

23.
Вдруг начал щелкать ключ в замке,
Дверь громко отворилась,
И с острым ножиком в руке
Игуменья явилась.
Являют гнев черты лица,
Пылает взор собачий,
Но вдруг на грозного певца,
На хуй попа стоячий
Она взглянула, пала в прах,
Со страху обосралась,
Трепещет бедная в слезах
И с духом тут рассталась.

24.
— "Ты днесь свободен, Ебаков!"
— Сказала тень расстриге.
Мой друг, успел найти
Барков Развязку сей интриге.
— "Поди! Отверзты ворота,
Тебе не помешают,
И знай, что добрые дела
Святые награждают.
Усердно ты воспел меня,
И вот за то награда!"
— Сказал, исчез — и здесь, друзья,
Кончается баллада.

* * *

От всенощной вечер идя домой,
Антипьевна с Марфушкою бранились;
Антипьевна отменно горячилась.
" Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой;
Ты думаешь, что я уж позабыла
Ту ночь, когда, забравшись в уголок,
Ты с крестником Ванюшкою шалила?
Постой, о всем узнает мужинек!"
— Тебе ль грозить! — Марфуша отвечает, —
Ванюша — что? Ведь он еще дитя,
А сват Трофим, который у тебя
И день и ночь? Весь город это знает.
Молчи ж, кума — и ты, как я, грешна,
А всякого словами разобидишь;
В чужой пизде соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна.

* * *

Орлов с Истоминой в постеле
В убогой наготе лежал.
Не отличился в жарком деле
Непостоянный генерал.
Не думав милого обидеть,
Взяла Лаиса микроскоп
И говорит: "Позволь увидеть,
Чем ты меня, мой милый, еб".

* * *

27 МАЯ 1819
Веселый вечер в жизни нашей
Запомним, юные друзья;
Шампанского в стеклянной чаше
Шипела хладная струя.
Мы пили — и Венера с нами
Сидела, прея за столом.
Когда ж вновь сядем вчетвером
С блядьми, вином и чубуками?

* * *

Недавно тихим вечерком
Пришел гулять я в рощу нашу
И там у речки под дубком
Увидел спящую Наташу.
Вы знаете, мои друзья,
К Наташе вдруг подкравшись,я
Поцеловал два раза смело,
Спокойно девица моя
Во сне вздохнула, покраснела;
Я дал и третий поцелуй,
Она проснуться не желала,
Тогда я ей засунул хуй
— И тут уже затрепетала.

* * *

А шутку не могу придумать я другую,
Как только отослать Толстого к хую.

Накажи, святой угодник,
Капитана Борозду,
Разлюбил он, греховодник,
Нашу матушку пизду.

РЕФУТАЦИЯ БЕРАНЖЕРА[1]

(заключительная строфа)
Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
Где наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жен похваливал да еб?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена мать?

Сводня грустно за столом
Карты разлагает.
Смотрят барышни кругом,
Сводня им гадает:
"Три десятки, туз червей
И король бубновый —
Спор, досада от речей
И притом обновы…

А по картам — ждать гостей
Надобно сегодня".
Вдруг стучатся у дверей:
Барышни и сводня
Встали, отодвинув стол,
Все толкнули целку,
Шепчут: "Катя, кто пришел?
Посмотри хоть в щелку".

Кто? Хороший человек…
Сводня с ним знакома,
Он с блядями целый век,
Он у них как дома.
Бляди в кухню руки мыть
Кинулись прыжками,
Обуваться, букли взбить,
Прыскаться духами.

Сводня гостя между тем
Ласково встречает,
Просит лечь его совсем.
Он же вопрошает:
"Что, как торг идет у вас?
Выручки довольно?"
Сводня за щеку взялась
И вздохнула больно:

" Хоть бывало худо мне,
Но такого горя
Не видала и во сне,
Хоть бежать за море.
Верите ль, с Петрова дня
Ровно до субботы
Все девицы у меня
Были без работы.

Четверых гостей, гляжу,
Бог мне посылает.
Я блядей им вывожу,
Каждый выбирает.
Проеблись они всю ночь,
Кончили, и что же?
Не платя пошли все прочь,
Господи, мой боже!"

Гость ей: "Право, мне вас жаль.
Здравствуй, друг Анета,
Что за шляпка! что за шаль,
Подойди, Жанета.
А, Луиза, — поцелуй,
Выбрать, так обидишь;
Так на всех и встанет хуй,
Только вас увидишь."

"Что же, — сводня говорит, —
Хочете ль Жанету?
У нее пизда горит.
Иль возьмете эту?"
Бедной сводне гость в ответ:
"Нет, не беспокойтесь,
Мне охоты что-то нет,
Девушки, не бойтесь".

Он ушел — все стихло вдруг,
Сводня приуныла,
Дремлют девушки вокруг,
Свечка вся оплыла.
Сводня карты вновь берет,
Молча вновь гадает,
Но никто, никто нейдет —
Сводня засыпает.

Михаил Лермонтов ПЕТЕРГОФСКИЙ ПРАЗДНИК

Кипит веселый Петергоф,
Толпа по улицам пестреет,
Печальный лагерь юнкеров
Приметно тихнет и пустеет.
Туман ложится по холмам,
Окрестность сумраком одета
— И вот к далеким небесам,
Как долгохвостая комета,
Летит сигнальная ракета.
Волшебно озарился сад,
Затейливо, разнообразно;
Толпа валит вперед, назад,
Толкается, зевает праздно.
Узоры радужных огней,
Дворец, жемчужные фонтаны
Жандармы, белые султаны,
Корсеты дам, гербы ливрей,
Колеты кирасир мучные,
Лядунки, ментики златые,
Купчих парчовые платки,
Кинжалы, сабли, алебарды,
С гнилыми фруктами лотки,
Старухи, франты, казаки,
Глупцов чиновных бакенбарды
Венгерки мелких штукарей,
…………………….
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан
— В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
Гурьбу товарищей покинув,
У моста………стоял
И каску на глаза надвинув,
Как юнкер истинный, мечтал
О мягких ляжках, круглых жопках
(Не опишу его мундир,
Но лишь для ясности и в скобках
Скажу, что был он кирасир).
Стоит он пасмурный и пьяный,
Устал бродить один везде,
С досадой глядя на фонтаны,
Стоит — и чешет он муде.
"Ебена мать! два года в школе,
А от роду — смешно сказать
— Лет двадцать мне и даже боле;
А не могу еще по воле
Сидеть в палатке иль гулять!
Нет, видишь, гонят, как скотину!
Ступай-де в сад, да губ не дуй!
На жопу натяни лосину,
Сожми муде да стисни хуй!
Да осторожен будь дорогой:
Не опрокинь с говном лотка!
Блядей не щупай, курв но трогай!
Мать их распроеби! тоска!"
Умолк, поникнув головою.
Народ, шумя, толпится вкруг.
Вот кто-то легкою рукою
Его плеча коснулся вдруг;
За фалды дернул, тронул каску…
Повеса вздрогнул, изумлен:
Романа чудную завязку
Уж предугадывает он
И, слыша вновь прикосновенье,
Он обернулся с быстротой,
И ухватил… о восхищенье!
За титьку женскую рукой.
В плаще и в шляпе голубой,
Маня улыбкой сладострастной,
Пред ним хорошенькая блядь;
Вдруг вырвалась, и ну бежать!
Он вслед за ней, но труд напрасный!
И по дорожкам, по мостам,
Легко, как мотылек воздушный,
Она кружится здесь и там;
То, удаляясь равнодушно,
Грозит насмешливым перстом,
То дразнит дерзким языком.
Вот углубилася в аллею;
Все чаще, глубже; он за нею;
Схватясь за кончик палаша,
Кричит: "Постой, моя душа!"
Куда! красавица не слышит,
Она все далее бежит:
Высоко грудь младая дышит,
И шляпка на спине висит.
Вдруг оглянулась, оступилась,
В траве запуталась густой,
И с обнаженною пиздой
Стремглав на землю повалилась.
А наш повеса тут как тут,
Как с неба, хлоп на девку прямо!
"Помилуйте! в вас тридцать пуд!
Как этак обращаться с дамой!
Пустите! что вы? ой!" — "Молчать!
Смотрите, лихо как ебать!"
Все было тихо. Куст зеленый
Склонился мирно над четой.
Лежит на бляди наш герой.
………………….
………………….
Вцепился в титьку он зубами,
"Да что вы, что вь? — Ну скорей!
………………….
………………….
………………….
" Ах боже мой, какой задорный!
Пустите, мне домой пора!
Кто вам сказал, что я такая?" —
На лбу написано, что блядь!
………………….
………………….
………………….
………………….
………………….
………………….
………………….
И закатился взор прекрасный,
И к томной груди в этот миг
Она прижала сладострастно
Его угрюмый, красный лик.
— Скажи мне, как тебя зовут? —
"Маланьей". — Ну, прощай,
Малаша — "Куда ж?" —
Да разве киснуть тут?
Болтать не любит братья наша;
Еще в лесу не ночевал
Ни разу я. — "Да разве ж даром?"
Повесу обдало как варом,
Он молча муде почесал.
— Стыдись! — потом он молвил важно:
Уже ли я красой продажной
Сию минуту обладал?
Нет, я не верю! — "Как не веришь?
Ах сукин сын! подлец, дурак!"
— Ну, тише! Как спущу кулак,
Так у меня подол обсерешь!
Ты знай: я не балую дур:
Когда ебу, то upor amour!
Итак, тебе не заплачу я:
Но если ты простая блядь,
То знай: за честь должна считать
Знакомство юнкерского хуя! —
И, приосанясь, рыцарь наш,
Насупив брови, покосился,
Под мышку молча взял палаш,
Дал ей пощечину — и скрылся.
И ночью, в лагерь возвратясь,
В палатке дымной, меж друзьями
Он рек, с колен счищая грязь:
"Блажен, кто не знаком с блядями!
Блажен, кто под вечер в саду
Красотку добрую находит,
Дружится с ней, интригу сводит —
И плюхой платит за пизду!"

Александр Полежаев "САШКА"

(Фрагменты из поэмы)
К читателям
Не для славы —
Для забавы
Я пишу!
Одобренья
И сужденья
Не прошу!
Пусть кто хочет,
Тот хохочет,
Я и рад;
А развратен,
Неприятен —
Пусть бранят.
Кто ж иное
здесь за злое
Хочет принимать,
Кто разносит И
доносит, —
Тот и блядь!

XXXVIII
Засядем дружеским собором
За стол, уставленный вином.
И звучным, громогласным хором
Лихую песню запоем…
Летите грусти и печали,
К ебеней матери в пизду!
Давно, давно мы не ебались
В таком божественном кругу!
Скачите, бляди, припевая:
Виват наш Сашка удалец!
А я, главу сию кончая,
Скажу: "Ей богу, молодец!"

XVI
Ах ты, проклятая ерыга[2]
Чего мошенник не соврет!
Но хоть ругай — мой забулдыга
Живет да песенки поет…
Звенит целковыми рублями,
Летает франтиком в садах,
Пирует, нежится с блядями,
И суслит водку в погребах.
Ну, что мне делать с ним прикажешь?
Не хочет слышать уж про нас…
Эй, Сашка! или не покажешь
В Москву своих спесивых глаз?

XXV
Не вспомнишь все, что мы болтали,
Но все, что он мне рассказал,
Вы перед этим прочитали,
И я ни капли не соврал.
Одно лишь только он прибавил,
Что дядя в университет
Его еще на год отправил
И что довольно с ним монет.
"Сюда, ебена мать!" — гремящим
Своим он гласом возопил,
И пуншем нектарным, кипящим
В минуту стол обрызган был.

* * *
И каждый день повечеру,
Ложася спать, и поутру
В молитве к Господу Христу
Царя российского в пизду
Они ссылают наподряд
И все сломать ему хотят
За то, что мастер он лихой
За пустяки гонять сквозь строй.

Николай Некрасов

Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал "ебену мать",
И пошли передо мною
Рожи русские писать.

Аполлон Григорьев ПРОЩАНИЕ С ПЕТЕРБУРГОМ

Прощай, холодный и бесстрастный
Великолепный град рабов,
Казарм, борделей и дворцов,
С твоею ночью, гнойно-ясной,
С твоей холодностью ужасной
К ударам палок и кнутов.
С твоею подлой царской службой,
С твоим тщеславьем мелочным,
С твоей чиновнической жопой,
Которой славны, например,
И Калайдович, и Лакьер.
С твоей претензией — с Европой
Идти и в уровень стоять.
Будь проклят ты, ебена мать!

Михаил Лонгинов

Стихи пишу я не для дам,
Все больше о пизде и хуе,
Я их в цензуру не отдам,
А напечатаю в Карлсруэ.

Тимур Кибиров

Это все мое, родное, это все хуе-мое!
То разгулье удалое, то колючее жнивье.
То березка, то рябина, то река, а то ЦК,
то зэка, то хер с полтинной, то сердечная тоска!
1980-ые гг.

Игорь Губерман

Час нашей смерти неминуем,
а потому не позабудь
себя оставить в чем-нибудь
умом, руками или хуем.

* * *

С кем нынче вечер скоротать,
чтоб утром не было противно?
С одной тоска, другая — блядь,
а третья слишком интенсивна.

* * *

Улетел мой ясный сокол
басурмана воевать,
а на мне ночует свекор,
чтоб не смела блядовать.

* * *

Я евреям не даю,
я в ладу с эпохою,
я их сразу узнаю —
по носу и по хую.

* * *

Ты, подружка дорогая,
зря такая робкая;
лично я, хотя худая,
но ужасно ебкая.

* * *

Так долго гнул он горб и бедно ел,
что вдруг узду удачи ухватив,
настолько от успеха охуел,
что носит как берет презерватив.

* * *

Поет пропитания ради,
певец, услужающий власти,
но глуп тот клиент, кто у бляди
доподлинной требует страсти.

* * *

Была и я любима,
теперь тоскую дома,
течет прохожий мимо,
никем я не ебома.

* * *

У Бога нет бессонницы,
Он спал бы как убитый,
но ночью ему молятся
бляди и бандиты.

* * *

Многие запреты — атрибут
зла, в мораль переодетого:
благо, а не грех, когда ебут
милую, счастливую от этого.

* * *

Моей бы ангельской державушке —
два чистых ангельских крыла;
но если был бы хуй у бабушки,
она бы дедушкой была.

Евгения Лавут

— Здравствуйте, Глеб, я на небе живу.
Зря вы, приятель, бежите ко рву,
Дикую напоминая козу,
Чтобы о камни разбиться внизу.
Дайте, сорву поцелуй с ваших губ:
Через минуту вы станете труп,
Лопнет печенка, расколется лоб,
Если ваш разум не скажет вам СТОП.
— Если Вы ангел, на кой же Вам хуй
С губ моих пенных срывать поцелуй?
Если же Вы человек, как и я,
Что ж я Ваш пол не пойму ни хуя?
— Брось материться и к смерти спешить.
Эту задачку тебе не решить.
Кто я — пожалуй, не знаю и я.
Это Великий Вопрос Бытия.
1994 г.

Глава III. ПОЭЗИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ АВТОРОВ