Николай Михайловский - Час мужества

• Название: Час мужества
• Автор: Николай Михайловский
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1978

В книгу вошли очерки о боевых действиях моряков в годы Великой Отечественной войны. Это рассказы о реальных людях — матросах и командирах — героях обороны и освобождения Таллина, Севастополя, Заполярья. Час мужества... Этот час приходит, когда твоей Родине грозит смертельная опасность и нужно собрать все силы, всю волю для достижения победы. Часом мужества была героическая оборона Таллина для связиста Константина Голева, севастопольская эпопея для школьницы Зои Козинец, бои в Заполярье для артиллериста Александра Покатаева, подводника Николая Лунина и еще многих воинов, о ком рассказано в этой книге.

---

— Боюсь не боюсь, а надо идти, — ответил я.

— Ну, пожалуйста, сейчас вам отведут место, и в ночь мы выходим.

Краснофлотец привел меня в двухместную каюту. Одно место было уже занято; на койке лежал чемодан, и на вешалке висела шинель с нашивками батальонного комиссара. Владелец имущества ушел на берег и вернулся обратно уже вечером, буквально за несколько минут до нашего отхода. Я представился. Он протянул руку и воскликнул: «Да мы ж с вами старые знакомые!..» Пристально вглядевшись в его лицо, я узнал бывшего секретаря парткома Балтийского завода в Ленинграде инженера Кузьму Семеновича Чернявского, у которого я не раз брал интервью, особенно когда спускали на воду новые суда. Теперь он был инспектором политуправления Черноморского флота.

В густую темную ночь мы отошли от пирса. Конвой довольно быстро построился и, выйдя в море, мы взяли курс мористее, чтобы потом круто повернуть на Севастополь.

Я устал от дневной беготни и лег на койку, а Чернявский открыл чемодан, долго перебирал бумаги, а потом и сам пристроился на койке. Заснуть мы оба не могли. Вспомнили Ленинград, я рассказывал ему о первой блокадной зиме, о том, как в холодных, пустых цехах его родного Балтийского завода военные моряки своими силами ремонтировали корабли. Он лежал, не шелохнувшись, слушал, а потом стал говорить, заметно волнуясь:

— Если бы вы знали, как осенью прошлого года мы переживали за судьбу Ленинграда. Главное — не было связи. Газеты приходили с большим опозданием. Чувствовалось, что там тяжело... У нас у самих были горячие денечки. Противник наступал. Всех политработников послали на корабли, в части вести политическую работу, и пример Ленинграда имел большое значение. Мы призывали драться по-ленинградски, превратить Севастополь в крепость обороны. И этот призыв неизменно находил отклик...

— А чем вы теперь занимаетесь? — поинтересовался я.

— Проверяю работу партийных организаций. Сейчас имею особое поручение: везу в Севастополь документы. Крымских партизан награждать будут.

И он рассказал мне о крымских партизанах, которые обосновались в горах, создали там базы.

— Условия адски тяжелые... В любой партизанский край можно послать самолеты с продовольствием и вооружением. А тут необходимое забрасывают только на парашютах. У них много специфических проблем, самая острая проблема — эвакуация раненых и доставка продовольствия.

Голос Чернявского постепенно затих. Скоро мы оба заснули.

Нас разбудили протяжные звонки и топот матросских ног по железной палубе. Мы быстро оделись и вышли наверх. Было уже утро. Солнце заливало палубу. Люди стояли у пушек и пулеметов. С ходового мостика передавалась команда «Усилить наблюдение», и наблюдатели во все глаза смотрели на море, отливающее светлой голубизной.

Тишина. Только слышатся всплески воды, рассекаемой острым форштевнем. И вдруг в эту тишину разом врываются голоса:

— Прямо по курсу торпедоносец противника.

Где он, проклятый, я не вижу, пока не раздаются выстрелы пушек и впереди не повисли черные облачка разрывов. Среди них низко над водой, лавируя, воздушный пират несется прямо на нас. С каждой секундой он ближе. Выстрелы пушек, треск пулеметов и резкие отрывистые команды — все сливается в общий гул. Клубки разрывов стеной встали перед ним. Он сбит с курса и отвернул в сторону.

— Ага, гадина, не выдержал! — кричит пулеметчик и посылает ему вслед светящиеся трассы.

Несколько минут пауза. И уже другой самолет крадется со стороны солнца, рассчитывая на внезапность. Снова густой заградительный огонь. Видимо, летчик твердо решил атаковать. Боясь сблизиться с нами, он с расстояния примерно в восемь кабельтовых бросает продолговатую сигару, и она неумолимо несется к кораблям. Я слышу твердый, властный голос Мельникова:

— Право на борт!

Корабль совершает циркуляцию, а бурун стремительно несется и пролетает всего в нескольких метрах за кормой. Мы облегченно вздыхаем. Кто-то напоминает:

— Одну сбросил, другую унес с собой.

И потому не спадает напряжение. Как раз сейчас мы проходим самую опасную зону. Не успел все это объяснить Чернявский, как на горизонте из-под солнца появилась точка, и опять корабль содрогается от гула орудий. Мы уже на ходовом мостике, я смотрю на Мельникова, на его неуклюжую фигуру в меховом реглане, чесанках, шапке-ушанке. Но в минуты опасности одежда нипочем; его движения быстры и проворны, рывок ручкой машинного телеграфа, и нос корабля уклоняется. Летчик пока выдерживает характер и идет строго на нас. Кажется, вот-вот врежется в корабль. Нет! Торпеда срывается, скользит по воде, а самолет отвернул в сторону — торпеда опять осталась у нас за кормой...

И так все утро: то поодиночке, то несколько самолетов сразу атакуют наш конвой. Спасает точный заградительный огонь и искусное маневрирование капитана 2 ранга Мельникова.

И вот нас уже встречает Севастополь. Золотистые отблески ложатся на белые домики, уцелевшие вдоль берега.

— Вон там, видите, — линия фронта, — объясняют мне. — Там день и ночь не затихают бои.

— Так близко?!

— Да, представьте...

Я не отрывал глаз от далеких дымков, вспыхивающих над линией фронта. Пристально взглядывался в очертания Малахова кургана, где родилась слава бессмертных героев обороны Севастополя в середине прошлого столетия, — адмиралов Корнилова, Нахимова, матроса Кошки и севастопольской Даши. Живо вспомнились слова Льва Толстого: «Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникнуло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтобы кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах». Да, это чувство мужества захватывало всякого, кто вступал в те дни на священную севастопольскую землю!

Сойдя на берег, я увидел разрушенные дома, знаменитый Владимирский собор, разбитый прямым попаданием бомбы, мачты крейсера «Червона Украина», торчавшие из воды. Но поразило другое: деловой ритм жизни. На улицах не затихал грохот стрельбы. Рвались снаряды, клубы дыма вставали над городом. И тут же люди с метлами и железными совками старательно, по-хозяйски подметали тротуары и мостовые.

Точно, минута в минуту, открывались магазины, и возле парикмахерской, в нескольких сотнях метров от которой утром разорвался тяжелый снаряд, швейцар в ливрее и картузе с золотым околышем водружал на место сброшенную воздушной волной вывеску.

Я спешил повидаться с членом Военного совета Черноморского флота Николаем Михайловичем Кулаковым. Мне не терпелось начать свою работу.

Над Севастополем светило яркое солнце, было тепло зеленели парки, на клумбах пестрели цветы.

На побережье бухты, среди развалин домов, груды железа и щебня, я с трудом нашел деревянные ворота. Было очень странно — забора нет, а ворота уцелели. И возле них стоял краснофлотец с автоматом. Осмотрев меня с ног до головы и проверив мои документы, он указал ход в бетонированное убежище. Это был флагманский командный пункт Черноморского флота. В узеньком коридорчике я быстро нашел дверь с табличкой: «Член Военсовета ЧФ дивизионный комиссар Н. М. Кулаков». Мы подружились еще на Балтике, и вот предстоит встретиться здесь в такое время!..

Был тихий спокойный час. Николай Михайлович усадил меня в кресло, сел рядом и подробно расспросил о Балтике и Ленинграде. Я начал с того, как мы два месяца сражались у стен Таллина, а потом уходили, вернее, прорывались сквозь минные поля, ведя жестокие бои с самолетами, торпедными катерами, подводными лодками противника. Кулаков слушал, не перебивая, и только в конце заметил:

— Мы ведь тоже немало пережили при эвакуации Одессы. Если обстановка вынуждает отступать, то это надо делать умеючи, сохранив силы и технику...

Когда я рассказывал о сентябрьских налетах авиации на Кронштадт, и как в его родной «Марат» попала бомба, и на глазах у всех оторвался нос корабля вместе с первой башней и все это ушло под воду, Николай Михайлович заволновался, достал носовой платок и вытер капли пота на лбу.

Несколько минут мы оба молчали. Затем Кулаков встал и с обычным для него оптимизмом сказал:

— А мы держимся... Два штурма отбили... Со дня на день ждем третьего. Конечно, наши силы не равны. Опираемся на опыт и боевые традиции предков... Суворов сказал, что воюют не числом, а уменьем. И мы о том же говорим нашему народу.

Он объяснял и показывал по карте, что представляет собой оборона Севастополя, разбитая на отдельные секторы. Чувствовалось, что он знает все это не по донесениям, а сам излазил каждый участок.

Наконец я сказал Кулакову и о цели своего приезда. Услышав, что «Правда» собирается дать материалы о Севастополе да еще надеется получить и его статью, он обрадовался:

— Это для нас большая честь. К сожалению, на флоте нет постоянного корреспондента, и о нас редко пишут. Что касается моей статьи, — за этим дело не станет, — пробасил Николай Михайлович. — Все остальное трудно планировать, пока вы не приглядитесь к нашей жизни. Вам полезно побывать на боевых участках, познакомиться с нашими артиллеристами, скажем, у Малахова кургана. Там командует батареей Матюхин — корабельный моряк, а вот обстановка заставила воевать на сухопутье. Хорошо бы вам добраться до Балаклавы, повидаться с Новиковым. Боевой генерал! Прошел Испанию... Посмотрите, как живут горожане. Мы на них не в обиде. Крепко помогают... На днях мы вручали орден Красной Звезды работнице завода, развернутого в штольнях, Насте Чаус. Обязательно сходите туда, поговорите с ней, личность примечательная...