Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

• Название: Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
• Автор: Станислав Виткевич
• Издательство: ГИТИС, ВАХАЗАР
• Жанр: Драматургия
• Год: 1999
• ISBN: 5—7196—0279—8, 5—88190—016—2

Книга содержит избранные пьесы Станислава Игнация Виткевича (1885—1939) — классика польской литературы, реформатора театра, создателя концепции «чистой формы», одного из наиболее глубоких и загадочных художников XX века. Тексты, большинство из которых впервые публикуются на русском языке, вошли в золотой фонд мирового театрального гротеска.

---

Н и к о л а й. Господин Тенгер, вы либо уходите от вопроса, либо шутить изволите.

Т е н г е р. Минуточку — дайте подумать. Таким образом, если бы мы вдвоем — хотя я бы лучше чувствовал себя в полном одиночестве, — так вот, если бы мы вдвоем могли смонтировать малую планету или метеор, было бы удобней, чем свернуть шею на рельсах. Ведь куда они в конечном счете нас приведут, оба мы слишком хорошо знаем. Лучше б это был корабль, но я не выношу воды и проблем с нею связанных... Корсарство в нашу эпоху, увы, уже невозможно...

Н и к о л а й (заинтригован). Так вас интересуют не вполне легальные способы извлечения материальной прибыли?

Т е н г е р. Ах нет... У меня это просто так вырвалось. К тому же на корабле невозможно оказаться вдвоем, а лодка — посудина слишком утлая: выхода нет.

Н и к о л а й (глядя на манометр). Восемь с половиной, господин Тенгер, — не многовато ли?

Т е н г е р. Можно догнать и до девяти. Сегодня мне все время зачем-то нужен пар, сам не знаю зачем. С утра перед глазами неясно маячит какой-то проект. Мы должны хоть на миг разорвать привычные обыденные связи. Тогда все само прояснится. Нанесем внезапный удар в точку, где его меньше всего ожидают.

Н и к о л а й. Поразительно — мне тоже с утра лезут в голову какие-то невероятные, странные мысли, но о чем именно — не пойму. Едва только я принялся растапливать эту скотину (шлепает по котлу ладонью), как что-то неясное забрезжило в уме. Но внутренняя тьма по-прежнему застилает мне смысл бытия. Не созерцание, а только действие может все прояснить. До чего же, однако, невелик у нас выбор поступков, из ряда вон выходящих — не считая психических извращений, как вы, господин Тенгер, изволите называть эти вещи.

Т е н г е р. Вот и со мной то же самое. Признаюсь: я люблю Юлию, но при этом люблю и свою жену, вернее — считаю ее сообщницей во всякого рода делишках, о которых сейчас предпочел бы не распространяться. Юлия же для меня — воплощенное очарование женской тайны, несмотря на свою глупость, более того — именно благодаря ей. Но разве на самом-то деле все это так уж важно? Что хорошо здесь, по той же причине может быть вовсе не так уж хорошо там, на относительно неподвижной земле. Но отсюда, с этой бешено разогнавшейся стальной махины, все выглядит иначе. Перенести эту точку зрения туда, в сферу закоснелой неподвижности, и в то же время наблюдать все с локомотива, мчащегося в пространстве! Вот проблема!

Н и к о л а й. Честное слово, я думал о том же, хоть и не так четко. Читал и я брошюрку о теории Эйнштейна. Преобразование координат, всеобщая относительность — известное дело.

Т е н г е р. Итак, возникает вопрос: следует ли смотреть с паровоза на землю или с земли на паровоз? Ведь на земле все, что я сейчас говорю, должно казаться абсурдом — Чистой Формой, как выражаются они, ФОРМИСТЫ, — недавно я прочел на эту тему статейку их лучшего эссеиста. Но все это не имеет ни малейшего значения. Скажем прямо: вот бы переселиться на локомотив, а?.. Могут заметить, что сие вполне заменимо спальным вагоном или вагоном-рестораном. Однако между двумя этими вещами — пропасть.

Н и к о л а й (со смехом). Ну уж нет, разница даже мне заметна. Но в конце концов жизнь — это женщины, те, которые нам принадлежат, и все прочие. Путешествовать на локомотиве, основав на нем четырехугольник женато-обрученных — недурно? À propos, господин Тенгер, стоило мне взобраться вместе с вами на эту махину — на этот остров, как вся обида прошла, даже из-за Юлии. Тут я кочегар, у меня есть свое место в мире. Никакого другого шефа я бы уже не потерпел. Здесь вроде бы все точно так же, но при этом все сглажено — как барельеф, как поверхность холста, — все остается на месте, будто замороженное, хотя в действительности движется. Забавно! (Смеется.)

Т е н г е р. Не смейтесь, Николай. Не так это глупо, как вам кажется. Просто неосуществимо. Но само по себе? Гм... Я бы сказал, такое возможно — но один только раз: это неповторимо и необратимо. Да-да: сдается мне, что вот он — мой проект.

Н и к о л а й. Но ведь по существу — это смерть.

Т е н г е р (с горячностью). А ты откуда знаешь?

Н и к о л а й. Я бы попросил мне не тыкать. Девяносто два в час, господин Тенгер. Еще полкилометра, и начинается снижение скорости. Пора перекрыть регулятор.

Т е н г е р. Попрошу меня не учить, как надо вести машину. Ваше дело — топка. Еще угля! Живее, пан Войташек!

 

Николай выполняет приказ; огонь бушует.

 

Откуда вам известно, что мой проект грозит смертью? Лично я не вижу в нем никакой жесткой предопределенности.

Н и к о л а й. Это — там! (Указывает вперед по ходу поезда.)

Т е н г е р. Может, и там. Люблю я вас за этот ваш внутренний сейсмограф: вы и не подозреваете о его существовании, а он тем не менее чертит у вас внутри кривую колебаний, непонятных даже вам самому. (С изумлением.) Такое примитивное животное, а до чего точно все предчувствует! (Пауза.) Подкиньте уголька.

 

Николай выполняет приказ. Огонь бушует.

 

Н и к о л а й (швыряя уголь). Пока что мы с вами друг друга стоим. Подумать только: все бесконечное Бытие — и мы двое, одинокие, покинутые всем человечеством, на этой бешено несущейся бестии, в такую эпоху. Да хоть тысячу лет ломай голову, ничего подобного не придумаешь.

Т е н г е р. Что вы имеете в виду, говоря «покинутые всем человечеством»? Должен признать: это действительно так. Но все же сформулируйте поточнее.

Н и к о л а й (бросая лопату). Повторяю: перекройте этот чертов регулятор и включите тормоз, предоставьте господину Вестингаузу делать свое дело, иначе мы сойдем с рельсов на первом же повороте.

 

Тенгер перекрывает регулятор и жмет на тормоза. Машина перестает сопеть. Слышен стук вентилей тормозного цилиндра и скрежет колес.

 

Т е н г е р. Ну, теперь продолжайте.

Н и к о л а й. Вы только и думаете о женщинах. Вам хочется женщин даже на локомотиве.

Т е н г е р. Опять вы об этом, господин Войташек. Поверьте, женщина для меня только символ — видимый знак безвозвратно уходящей минуты. Впрочем, не скрою: я — профессиональный соблазнитель. Однако это скорее лишь способ обозначать кульминации известных характерных моментов.

Н и к о л а й. И все же сдается мне, вы птица поважнее, чем тот, за кого себя выдаете.

Т е н г е р (стараясь отвлечь его внимание). Э-э-э... нет на свете такого вздора, который был бы достоин выразить Тайну Бытия. Об этом знают безумцы и те, кто готов спятить в любую минуту.

Н и к о л а й. Вы снова отклоняетесь от темы. Рискну и скажу вам открыто: я не Войташек. Войташек давно в могиле. Я живу за него по его документам. Моя фамилия — Травайяк.

Т е н г е р (отпускает тормоза, скрежет прекращается). Вы меня обошли на полкорпуса. Я тоже как раз хотел вам представиться. Так, значит, вы — тот самый великий Травайяк, которого тщетно разыскивает полиция всего мира. Да стоит мне в Дамбелл-Джанкшн отдать приказ, как вас тут же арестуют.

Н и к о л а й (пытаясь залезть в задний карман брюк). Неужели я ошибся?..

Т е н г е р. Оставьте ваш револьвер, господин Травайяк. Это была шутка. Такому злодею, как вы, и я могу представиться: герцог Карл Трефальди. Меня самого могут схватить на первой же станции.

 

Пожимают друг другу руки.

 

Н и к о л а й - Т р а в а й я к. Нет, интуиция меня никогда не подводила. Иначе я давно бы гнил в тюрьме. Большая радость для меня — познакомиться с коллегой столь высокого ранга. В минуты интенсивной работы я всегда мечтал об этом. Быть может, теперь-то мы вместе вынырнем из этого взбаламученного омута международного паскудства.

Т е н г е р - Т р е ф а л ь д и. Нет уж, хватит с меня всех этих злодеяний, а в особенности их последствий. Разумеется, я говорю не о тюрьме, а о последствиях внутренних. Преступления нынче ведут к известной утрате индивидуальности. Для того же, чтоб начать нормальную жизнь, я слишком сложно устроен, несмотря на кажущуюся простоту. Вот только Юлька... ну-ну, не обижайся. Послушай, Травайяк: дальше так продолжаться не может. Мы должны совершить нечто поистине сатанинское, но не с другими, а с собой — сегодня же, сейчас же, немедленно. Просто я люблю твою невесту, и ничего с этим не поделаешь, если не произойдет самая ужасная катастрофа. Здесь, на этой машине, я, по крайней мере, мчусь куда-то, и хоть это слегка успокаивает. Жена меня удерживает только с помощью шантажа.

Т р а в а й я к. Как? Значит, это Эрна Абракадабра, та самая шансонетка из Бистли-холла в Нью-Йорке? Ваша сообщница во всех преступлениях?

Т р е ф а л ь д и. Она самая — та, вместе с которой я убил свою тетку, княгиню ди Боскотреказ. Перекрасила волосы в черный цвет, а нос у нее из парафина. Она мне совсем разонравилась. Но благодаря этому я жив. Я ведь и сам на себя уже не похож...