Андрей Губин - Молоко волчицы

• Название: Молоко волчицы
• Автор: Андрей Губин
• Жанр: История

---

Темь безудержная, беспредельная, замогильная. Одиночество, ветер и жуткая воля. Страшно шумели камыши. Стыдясь коня, Михей всхлипнул лишь в шуме болотной рати. А когда ветер примерк, ласково потрепал холку коня: ничего, братец, казакам не привыкать к дальним странам. Доедем и мы до утра-солнышка!

Ночная Чугуева балка. Луна надвое распахала ее - одна сторона черная, лесная, другая в тусклом, мертвенном свете, ковыль-трава. А по долине едет мертвый рыцарь, прикрученный к седлу, свесив голову на грудь. Вот и мрачная сторожка лесника Игната Гетманцева, что командовал в полку Михея эскадроном разведки.

- Игнат, пусти, я это, Есаулов... Какой, какой! Михей, тебе говорят! На всю жизнь вас испужал Спиридон...

Не зажигая огня, сидели у каменного очага. Помешивая жар, Михей поведал о случившемся, просил приюта, пока придет ответ на его письмо в ЦК ВКП(б). Он на свободе, но береженого бог бережет, лучше пока пересидеть смутное время, взять могут в любую минуту, обвинив хотя бы в краже коня конь ведь реквизирован. Попросил наведываться в станицу, держать связь с секретарем горкома партии Кларой Арамовной Овчинниковой, которая не согласна с тройкой в деле Михея, но с тройками тогда не спорили люди и повыше Овчинниковой. Она и отправила в ЦК письмо Михея, тайно, спецпочтой.

- Может, зря ты бился с братцем Спиридоном? - потрясен несправедливостью Игнат.

- Когда? - показал красные от жара в печке зубы командир Игната.

- Когда с германской вернулись.

- Еще раз такое спросишь, я тебе не гость и не товарищ.

- Дык, Михей Васильевич...

- Никаких дык! Контра голову гадючью высунула, только она в переодетом виде. Советская власть и хотела бы, да не сотворит беззакония такая у нее природа, а вот под маской ее много еще нечисти по земле ползает. Есть ошибки и у наших настоящих товарищей, люди ведь не из железа, это говорится так: железные большевики... Железного бы пуля не взяла - да и не возьмет нас никакая пуля!.. Был тут один из Москвы, под видом работника газеты, вырядился точь-в-точь под большевика, а чуяло мое сердце: или эсер бывший, или батьки Махна соучастник по анархизму. Так и вышло: контра! Гражданин Золотарев, дюже хорошо тебе известный наш комдив, а ныне частник, говорит, что я отстал, не вышел из девятнадцатого года, когда Колчак, Юденич и Деникин мертвую петлю накидывали на шею России да промахнулись. А я и не вышел. И выходить не собираюсь. Война с контрой не кончена - долго она будет вылазить на свет божий в разных обличьях. У тебя какое тайное оружие есть?

- Господь с тобой, Михей Васильевич, вот винтовка, кинжал - инвентарь лесничего, все числится в НКВД.

- Не бреши. Так я тебе и поверил. Давно я хочу всю станицу обыскать, все чердаки-подвалы. Чтобы казак да не сохранил с давна, после стольких войн, какой-нибудь завалящий револьвер или винт - не верю. Дай его мне на время, мало ли что!

- Не могу, сам же потом и отправишь меня в Нарымский край за тайное хранение.

- Неси-неси, а то, может, кто заследом ехал.

- Лишек у тебя один есть в характере.

- Какой?

- Честность у тебя дюже большая, жить с тобой людям тяжело - не одной честностью мир стоит.

- А вот будет стоять! И правдой!

- Я нынче бабу в лесу захватил - дуб заповедный срубила. По правде, я ее должен упечь в тюрьму, а у нее трое детей, вдова, в сумке оладик черный, лет сорок ей, а голова белая. Отпустил. И топор отдал. Конечно, до повторения... Выпить хочешь?

- Дай, и перекусить чего-нибудь, давно не ел - в глотку не лезет.

Выпили по кружке.

- Хороша? - спрашивает хозяин.

- Огонь!

- Вот тебе и честность, - смеется Игнат. - Самогонка это, незаконная, сам сварганил, крыша в кладовке прохудилась, сахар подмок - полмешка, я его и успел обработать.

- Ну, будя-будя агитацию разводить! Придет и самогонщикам конец... Знатная арака получилась... А с виду - вино.

- Соку кизилового пустил для цвету, а то она дюже синяя, да и дух сивушный кизил отбивает...

В ту же ночь Игнат спровадил коня Михея к своим друзьям карачаевцам в горский табун, верст за пятнадцать.

Потянулись унылые, мокрые, в багряном холоде осени, невыразимо прекрасные грустью прощания и оттого еще более мучительные дни быстротекущей жизни. Это осеннее чувство роднило Михея и с Марией, и с Глебом, и с Антоном Синенкиным. То ли обреченность в себе чуяли эти четверо, то ли в самом деле страшно коротка человеческая жизнь.

Дослав патрон в патронник, бродил Михей по волчьим тропкам, подолгу смотрел с вершин балок в туманную даль станицы, жег неприметные костры, вялил добытую в речке форель, зорко озирался по сторонам - не дай бог встретить кого из станичников или напороться на отряд НКВД. Иногда и ночевал в лесу, свыкся с волчьим житием.

Примостившись у камня, часами писал что-то в сером блокноте Коршака химическим карандашом, слюнявя его языком, от того синим, как виноград у сторожки. Еды и отдыха вдосталь, а похудел, почернел Михей Васильевич, один, как лист осенний, чудом уцелевший на ветру. Он был уже в том возрасте, когда силы в человеке не прибывают, а убывают, как вино сквозь прохудившийся бурдюк, и когда хочешь не хочешь, надо иметь теплый угол, прочность, опору в детях и друзьях. Он же опять в горах да лесах скитается, как раньше в этой балке бедовали его братья и многие станичники - иные и кости свои тут сложили.

Игнат регулярно наведывался в станицу и город, слившийся с ней. Заходить в горком к Кларе Арамовне не резон - по каким таким делам, спросят в приемной. А вот не торопясь проехать под окнами ее кабинета можно, тут подозрения никакого. Он сперва на площади покрутится на коне, будто разглядывая товары на прилавках, потом к окнам. Овчинникова мотнет рыжей головой - нет. И, не спеша, лесник уезжает. Зашел разок и к начальнику НКВД, по службе, мол, из патронов выбился. Сучков дал ему три обоймы. Поговорили о том, о сем. О Михее Сучков ни полслова. Дым из трубы Михеевой хаты идет - дома, значит, Ульяна, не трогают пока.

И день настал: Овчинникова кивнула Игнату - да! заходи! Пришла реабилитация Михею Васильевичу. Сказано коротко: восстановить в партии. Значит, и в жизни восстановить. А то уже Ульяну турсучили: где муж?

Кабы конь Игната не казенный, он бы загнал его в тот раз. Скакать тут не много, верст десять - пятнадцать, но хотелось пулей лететь с такой радостной вестью - и на этот раз победила Советская власть.

Молча выслушал Игната Михей и торопливо ушел в самую гущину барбарисовую, к звонко бегущей речонке, дочери мощного в верхах родника, что пополам с нарзаном. Не возвращался долго. Лесник обеспокоился - и с радости люди сигают в пропасти, пошел следом, шаг у егеря бесшумный, путь разведчика не виден.

Сидит Михей на камне-валуне, и плечи его вздрагивают - неужто? Эх ты, казак, а еще к девкам шутя собирались! Да и то сказать, большие тягости падали на эти плечи. Егерь тихо удалился, дал командиру выплакаться, выгоревать, а потом подошел шумно, насвистывая песню кавалеристов времен гражданской войны.

К вечеру привел вороного брата из табуна, и тут опять вышла конфузия с геройским казаком: прыгнул, как встарь, Михей в седло, да не тут-то было, только охнул, за левый бок схватился, как простреленный, и долго отлеживался на холодной блекло-желтой траве. Диагноз поставили сами: сердце. Может, и сердце. И камень в огне лопается, а тут огни до сих пор полыхают. Но сильны горные травы и дикий мед в избушке лесника - за день согнали с сердца порчу-сову.

- Ну, спасибо тебе, Игнат, за все, - сказал на развилке Михей.

- А наган?

- Какой наган?.. А-а, этот... Нехай еще со мной побудет.

- Как же ты, честный человек, слова не держишь? На время ведь брал!

- Правильно. На время. Так оно ж еще не кончилось, время!

- Ну и ухорез! - закручинился от потери ценного казачьего имущества Гетманцев.

В горкоме партии вернули партбилет. В НКВД отдали именной кольт, а за орден извинились - затерялся в суматохе последних дней, начальство спешно менялось. В результате этой перемены и Сучков, и Алтынников получили в ы ш к у: открылось, что они - враги народа. Сучков успел повеситься. Золотарева отстранили, и он уехал в Москву искать правду и сбежавшую с деньгами и золотом жену - Тамара Эрастовна тоже оказалась врагом народа, через того летчика, что посадил свой самолет на чужой льдине - вроде авария, а на самом деле враг народа, докопались в НКВД.

УЛИЦА БОЛЬШЕВИСТСКАЯ

Осень эта даром не прошла - сдавало здоровье. Михей Васильевич стал председателем общества охотников. Но больше ходил на процедуры воспользовался наконец благами курорта, лечебниц, источников минеральной воды. Часами сидел в саду - врачи прописали климатолечение. Смотрел на отодвинувшийся выше Эльбрус, на вечный плеск неостановимой речки, в которой синь переходила в зелень, а стеклянная прозрачность - в тьму воронова крыла. В ненастные дни, когда по саду бегут туманы и дожди, прибивая к земле палые листья, читал в своей каморке книги о казаках и путешествиях.