Андрей Губин - Молоко волчицы

• Название: Молоко волчицы
• Автор: Андрей Губин
• Жанр: История

---

Михей видел на лугу всего восемь человек. Но когда они построились и запели, чеканя шаг, мороз прошел по его спине. Слов песни он не понимал, но железной силой веяло от стрелков дивизии "Эдельвейс", чьи груди так и просились под Рыцарский крест. Безупречной выправки матерые горные волки, они полны решимости водрузить нацистский флаг на вершинах Памира и Тибета, то есть пешим порядком взобраться выше авиации.

Неделю назад Михей видел дивизию генерала Быкова, бывшего чекиста и партийца. Они отступали на перевалы. В серых шинельках, необстрелянные парнишки-горцы, задумчивые украинцы, застенчивые армяне, молчаливые грузины, терпеливые русские - все тоскующие по дому, увидевшие винтовки чуть ли не накануне боев. Дивизия называлась просто - Пятая стрелковая. Форма офицеров не отличалась от солдатской. Они нуждались в боеприпасах, сухарях, портянках, ели конину, собирали в лесах дикие фрукты, чтобы не умереть с голода. Взять много продуктов в городе не могли - не было транспорта. Даже минометы и пулеметы - несли на спинах. Командир дивизии шел пешком. Документы штаба навьючены на ослов.

Как признавал фюрер, судьба войны в те дни решалась на юге России. Там она и решилась. Кутузов пожертвовал Москвой, Россия - Кавказом, лучшим алмазом своей короны. Война называлась Отечественная - защищали Родину. Поэтому наряду с тенями великих революционеров прошлого в строй встали святой Александр Невский, князь Дмитрий Донской, царь Петр Первый, полководцы Суворов и Нахимов. Священники служили молебны о победе русского воинства и пели, как и триста лет назад, "даруй, господи, одоление на агарян и филистимлян". Но сокрушили врага живые люди, осененные великим знаменем новой России.

Немцы уже неделю в станице. Михея не трогают, но дорога каждая минута. Быстро перебрал в памяти активистов оборонных кружков, которые по годам должны быть дома.

- Иван, много немца в станице?

- А черт их знает! Вот чего много, так это раненых. Аксютка наша, дурочка, как работала в "Горном гнезде", санитаркой, так и осталась. Говорит, полковники да генералы на лечение прибыли. Близко не подойдешь собаки, охрана. Наши летчики бомбят станицу каждый день, и все по краям, уже три коровы убило и пацана.

- Сто палат в "Горном гнезде", ежели и по одному в палате, а там люксы, то чуешь, сколько гробов! Ты вот что, Иван, расспроси Аксютку обо всем подробно: как они завтракают, обедают, где собираются, словом, как проводят свой санаторный отдых. И позови мне сейчас Кольку Мирного, что в сад к нам лазал, черешню еще сломал, сукин сын, и Крастерру Васнецову, рыжую медсестру, знаешь.

Колька, сын красногвардейца, а потом эмигранта, скоро пришел.

- Здорово, Николай Афанасьевич! - сказал Михей пятнадцатилетнему пареньку. - С родней не знаешься, ты ведь мне внуком по Мирным доводишься. Просьба у меня к тебе, выполнишь?

- Какая? - спросил Колька, тихий, в дешевеньком костюмчике, палец неудержимо тянется к носу.

- К Сталину я тебя посылаю.

- К Сталину?

- Ага. Помнишь, в войну мы играли, в зеленых и синих? Но таких-то на свете нет, есть только белые и красные, то есть немцы и русские.

- Чего вы мне толдоните - это понятно, - ковырнул в носу Колька. Как я туда попаду?

- Ты для начала перейди фронт и повидай любого самого главного командира нашей армии и отдай ему письмо от меня.

- Как же я от мамки уйду? Она хворая, и Манька еще маленькая, кормить надо, я быка поймал, тачку делаю.

- И ведь парень ты геройский, похлеще отца будешь, а приходится тебе объяснять, хоть и сам понимаешь: немцу скоро каюк.

- Хороший каюк - без боя чешут, а у наших только пятки мелькают! Не могу. Манька ночью боится, мать кричит во сне.

- Вот ты, Николай Афанасьевич, опять за рыбу деньги! Через месяц-два наши войска будут входить в станицу, и кто с ними впереди, на коне, едет? Под знаменем! Да Колька Мирный!

- Вы мне сказки не рассказывайте! - ухмыльнулся Колька.

- Ты пионер?

- Комсомолец, - тихо ответил парнишка.

- Тогда и говорить нечего - собирайся.

- Письмо отнести?

- Письмо, пакет боевой.

- Чего ж вы мне голову морочите? Вы когда-нибудь сами в гражданскую пакеты носили?

- Приходилось.

- Когда пакет дают, должен тот боец знать его содержание - налетели белые, пакет съел, а суть в голове!

- Так это ты меня морочишь! Значит, слушай на словах, если пакет съешь. Надо одну хорошую бомбу кинуть на госпиталь "Горное гнездо", знаешь?

- Мать работала там, полы мыла, а я в кино туда ходил, в клуб.

- Нарисовать можешь, как мы тогда местность рисовали?

- Чего?

- План нарисуешь, чтобы летчику объяснить, куда бомбу бросать?

- Могу, улица Анджиевского, за углом.

- Молодец! Но, Коля, летчики не все в нашей станице выросли, откуда им знать улицу Анджиевского?

- Ее все знают - там главные санатории стоят.

- Не все. Вот смотри, я тебе нарисую, а ты запоминай. Вот станция, вот труба лечебницы, тут парк. Нарзанная галерея, а вот тут Лермонтов... смекаешь?

- Ага.

- А за Манькой с матерью мы посмотрим.

- Вас уже не будет...

- И так может случиться, потому и прошу: передай мою последнюю просьбу.

- Ничего не получится! - взялся за нос Колька. - "Горное гнездо" с начала войны в маскировке - там вода на крыше туманчиком разлетается.

- Не мне тебя учить! Об этом и скажи летчикам да проверь нынче же, какие на крыше изменения.

- В газете зимой писали, что партизаны навели самолеты на объект так: ночью его не видать, днем тоже скрыт, так они установили какой-то красный фонарь, не видный с земли...

- Тебе, Николай, не Маньку с быком охранять, а полком командовать надо! Семилетку кончил?

- Весной. На "отлично".

- Напишем тем летчикам: опознавательный знак ночью - красный сигнал с миганием.

- А кто же его поставит?

- Это не твоя забота. Так писать или на словах передашь?

- На словах.

- Ну, вот, задачу ты понял. О Василии Есаулове слыхал? Звезду Золотую отхватил под Москвой. И тут пахнет не меньше. Сам посуди: на фронте можно пять лет воевать и живого генерала даже своего не увидеть, а тут сразу, в одном гнезде, до сотни высших чинов Германии наберется. Тут их и "подлечить" нашей целебной водичкой!

- Если все за звезды воевать будут, звезд не напасешься!

- С тобой натощак не поговоришь! О звезде, что ли, думал Василий Спиридонович, твой дядя, когда танки немецкие бил? Ты, главное, фронт перейди, до него верст восемьдесят.

- Так как матери сказать?

- Так и скажи: послан народом к партии, к армии, а зачем, скажешь, когда геройски вернешься в станицу.

- Дядя Михей, голубей у меня шесть штук, на кого оставить?

- Передай Ивану Спиридоновичу.

- Смотрите, чтоб кошки не сожрали!

- Как идти к фронту, тоже Иван Спиридонович расскажет. Выходи нынче. Кто ты - сирота, из Ростова, тетку разыскиваешь. Денег дадим сейчас.

- Их немцы уценили в десять раз.

- В десять раз больше дадим.

- Я сам прохарчусь. Матери с Манькой помогите. В грабиловку все полные хаты натаскали, а мы только быка пригнали.

- Ну, час добрый! - Михей крепко расцеловал парнишку.

Колька ушел. Из-за куста крыжовника вышла краснокудрая девушка, казавшаяся семнадцатилетней, хотя была старше.

- Ты откуда тут? - спросил Михей.

- Не через калитку же к вам теперь ходить. Я все слышала. Надо ставить фонарь. Оружие у вас есть? Давайте мне.

- Только осторожнее, Крастерра. Ульяна моя слыхала, что ты перед немецким танком с плакатом встала. Кто ж так делает - лоб подставляет? Вот тебе мой кольт. Задачу поняла - действуй...

Крастерра, дочь Васнецова и Горепекиной, выросла в детдоме. В детстве она, как и большинство ее сверстников, мечтала стать актрисой, летчицей, геологом или, на худой случай, капитаном дальнего плаванья на корабле, плавающем в тропических морях. Из детдома ее выпустили в шестнадцать лет медсестрой. Она приехала в станицу, с матерью не ужилась, сняла комнату и пошла работать в санаторий.

Возвращаясь от Михея, думала, что борьба будет тяжелая, опасная и, может быть, не все бойцы попадут в герои. Но воевать надо всем. И особенно ей, дочери чекиста, который и имя ей дал бойцовское - Красный Террор.

После бесед с молодыми Михею полегчало - есть еще порох в пороховницах! С одним костылем бредет к беседке, обросшей виноградом. Решил резать кисти и давить вино - назло всем бедам! В калитку настойчиво постучали. "Начинается!" Взял себя в руки, прошел мимо пустой собачьей будки с цепью, открыл.

Немецкий офицер. Кирпично-желтое, с порченой кожей лицо знакомо, но кто? Линейка из стансовета? Кучер в черкеске, бородач.

Офицер заговорил, гакая по-станичному:

- Здорово, Михей, вот и я, помнишь?

- Нет.

- Закоммунарился, станичников не узнаешь, принимай гостя, ставь хлеб-соль.

- Незваный гость хуже татарина.

- В одной сотне служили, бабу одну делили...

- Глухов, Алешка.

- Он самый.

- Живучий ты.

- Да как и ты - казак!