Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

• Название: Мост в бесконечность
• Автор: Геннадий Комраков
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Творческий путь Г. Комракова в журналистике и литературе начался в 60-х годах. Сотрудник районной газеты, затем собственный корреспондент «Алтайской правды», сейчас Геннадий Комраков специальный корреспондент «Известий»; его очерки на темы морали всегда привлекают внимание читателей. Как писатель Г. Комраков известен повестями «За картошкой», «До осени полгода», опубликованными журналом «Новый мир»; книгами «Слоновая кость», «Доведи до вершины», «Странные путешествия» и др.

Повесть «Мост в бесконечность» — первое историческое произведение Г. Комракова. В ней рассказывается о Федоре Афанасьеве — рабочем-революционере, участнике раннего марксистского движения в Петербурге, погибшем от рук черносотенцев в 1905 году. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

— Говорю, подвигайся! — голос хожалого стал вдруг визгливым, он принялся тыкать палкой куда попало, доставая от края человек пять. Огрызаясь, но слушаясь, люди стали поворачиваться на бок и освободили Мирону местечко. — Ложись, жить будешь, — сказал хожалый. — Гнать начнут — зови меня…

Мирон ложиться не стал, присел на краешек нар, свесив ноги, огляделся. В спальне помещалось до сотни человек. Ни столов, ни скамеек. Кое-кто, заметил Мирон, пьет чай, примостившись на подоконниках. В углу подвыпивший парень наяривал на тальянке, там слышался хохот и отборная брань. Поближе к керосиновой лампе устроилась компания картежников, здесь тоже матерились.

— Слышь-ка, — Мирон осмелел, тронул за плечо соседа, — пошто на улицу с гармошкой не идет? Который играет?..

— Держи карман, пустят тебя на улицу, — зевнул изможденный. — Посля десяти никого не выпускают… Тут, парень, тюрьма не тюрьма, а навроде того… Деньги есть, сунь хожалому двугривенный, можа, выпустит. А без этого и не думай дажеть, хозяин гулять не велит.

Мирон прилег на жесткие нары, таясь, ощупал ладанку на шее: деньги, что выручил за телегу и лошадь, зашиты надежно. И, уже засыпая, подумал: пусть в тюрьме этой дураки караются; до воскресенья дотянет — пойдет искать Григория Иваныча Шанина. Тот сказывал, лавка у него на Нижнем базаре. Лучше мешки с мукой ворочать, чем в красковарке издыхать…

На Московской улице, где квартировал с молодою женой Семен Балашов, Федор Афанасьевич появился поздним вечером. Прохожих — никого; тихохонько стукнул в закрытые ставни притихшего дома, через расхлябанные ворота проник в заросший лопухами просторный двор. На высокое скрипучее крыльцо вышла молодуха, повязанная пестрым платком. Впереди себя держала чадящую коптилку, прикрывая слабый огонек согнутой ладонью. Лицо простое, приветливое…

— Лизавета, что ль?

— Она самая, — ответила молодуха, вглядываясь, кого бог послал на ночь. — А вы… Ой, никак Отец! Угадала?

— Угадала, — улыбнулся Афанасьев. — Коли бородища да очки, стал быть, без промашки… Семен дома?

— В Боголюбской у Калашникова, — шепнула Елизавета, а потом опять полным голосом. — Ой как хорошо, что вы приехали! Он ведь завтра к вам собирался. Сказывал, домой не заходя, прямо из слободки…

— Что за пожар?

— Да вы подымайтесь сюда, подымайтесь! — спохватившись, зачастила Елизавета. — Отдыхайте, а я слетаю…

— Не надо, сам пойду.

— Может, проводить? Темень…

— Дорожка знакомая, отыщу. Ежели разминемся, скажешь — ночую там…

В Боголюбской слободе в эту ночь проходила конспиративная встреча руководящего центра Иваново-Вознесенской группы РСДРП. Разговор затеяли серьезнейший — кому быть ответственным секретарем партийной организации.

— Надо признать, не держатся у нас интеллигенты, — говорил Балашов. — Кто ни приезжает, как ни хоронятся… Последний взять случай, Сергей Модестов. Ничего не скажешь, толковый товарищ, дошлый, всем понравился… Но ведь и двух месяцев не продержался!

— А до него — Панин, — напомнил Николай Колотилов, кряжистый человек с выразительной кличкой Лапа. — В овраге жил, никто из нас к нему не ходил, а полиция все одно пронюхала.

— Всех вспоминать, до Кондратьева дойдем, — сказал Федя Самойлов, худощавый юноша с удлиненным лицом. — Долгая получится цепка…

— Револьверы надобно иметь! — категорически заявил Ваня Уткин, чернобровый крепыш, горячий поборник вооруженной борьбы, — Револьвер в кармане — фараон не сунется!

— За стрельбу — каторга, — хмуро вставил Николай Жиделев. — Другое чего-нибудь придумай…

— В общем, так, — Семен Балашов поднялся из-за стола. — Без приезжих пропагаторов, конечно, не обойтись, как говорится, милости просим хоть из Ярославля, хоть из Москвы… Пускай поучают уму-разуму. И слушать будем, и слушаться… И беречь их станем покрепче, может, даже охрану прикреплять… Но счас другой вопрос — секретарь! Нам своего надобно, чтоб изнутри наши нужды знал. И чтоб мы ему не только верили, как духовнику, но и послушались… В общем, плоть от нашей рабочей плоти, а голова — ума палата… И я вам уже говорил и опять скажу: лучше Афанасьева не отыскать! Кто его знает, со мной согласны… Все из вас читали речи, сказанные Петербургскими рабочими на маевке, одну из них говорил Афанасьев… Кто с ним сталкивался, соврать не даст — настоящий учитель жизни…

— Не староват? — без противления, размышляючи, спросил Колотилов. — Не затруднится? Все же секретарь. И архив хранить, и взносы собирать, и кассой ведать…

— А на фабрике ему легче? — Балашов заложил ладони за узкий поясок на черной сатиновой рубахе. — Он уж основу-то плохо видит, нитку в челнок сам не вдует… А мы от станка отлучим. Платить станем, рублей двенадцать положим, на прожитье хватит.

— Я согласный, — Уткин зевнул, покосившись на тикающие ходики. — В Шую ездил, встречался с ним. Умственный…

— Нет, я ничего, я тоже не против, — поснешно сказал Колотилов. — Давайте решать.

— А согласится? — спросила Матрена Сармептова. — Может, не захочет?

— Это уж моя забота, — загорелся Балашов. — Если согласны, завтра поеду, вернемся вдвоем…

На случай появления непрошеных гостей держали наготове лото. Когда во дворе злобным лаем зашлась собака, хозяин конспиративной квартиры Алексей Калашников, тот самый Калашников, которого Афанасьев вовлек в революционную работу еще в 1898 году, выставил несколько бутылок, опустевших якобы в течение вечеринки, и быстро вышел.

— Странник, усаживайся! — тревожно вымолвил Колотилов, освобождая место Балашову, за которым утвердилась эта кличка.

Николай Жиделев встряхнул наволочку с бочоночками лото и бодренько выкрикнул:

— Барабанные палочки!

— Одиннадцать, что ли? — вполне серьезно спросила Матрена.

Члены комитета склонились над карточками лото, сосредоточенно, будто другого дела не знали, двинули фишки. Собака, заскулив, умолкла; в сенцах послышались бубнящие голоса. Ваня Уткин, не расстающийся со стареньким «бульдогом», не выдержав напряженности, кинулся к двери. Балашов хотел было вернуть его, но тут в комнату вошел Калашников — улыбка во все лицо.

— Чудеса, братцы! Вот уж поистине легок на помине!

Грузный Калашников посторонился, и все увидели Афанасьева.

— Мир честной компании! — Федор Афанасьевич поклонился. — Зашел на огонек, не прогоните скитальца…

Обрадованно загалдели; расспросам и разговорам, казалось, не будет конца. Но петухи напомнили, что скоро рассвет.

— Значит, так, — подытожил Балашов, — кто не против, чтоб товарищ Афанасьев стал ответственным секретарем нашей партийной организации, прошу поднять руки. — Обвел присутствующих медленным взглядом и уткнулся лобастой головой в худое плечо Отца: — Согласные все… Говорил тебе, вместе будем, вот и сбылось…

— Спасибо, друзья, — глаза у Федора Афанасьевича повлажнели, с возрастом стал слабеть на слезу. — Почитаю за большую рабочую честь. Сколь осталось силенок, все отдам… Понадобится, жизни не пожалею…

…Остаток ночи коротал у Калашникова. Лежали в темноте, дымили самокрутками, стряхивая ненел в разбитую корчажку.

— Скажи, друг, настанет такое время, чтоб не прятаться по углам? Чтоб жить по-людски, открыто…

— А ты припомни христианских мучеников. Их ведь тоже били, пытали огнем и водой, сажали в тюрьмы… Но они оставались твердыми в своей вере, и христианство восторжествовало над белым миром. А теперь палачи — царь да полиция, а жертвы — мы, революционеры… Уверен, что и наша правда непременно возьмет верх…

Калашников, вдумываясь, долго молчал, потом произнес сонным голосом:

— Хорошие мысли. Ты в листовку вставил бы… Душевно и в голову западает…

ГЛАВА 16

Министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве неоднократно повторял, что для укрепления монархии надобна небольшая победоносная война. Ближайшее окружение сего государственного мужа с вожделением поглядывало на Дальний Восток. Там, мнилось, легко одолеть желтолицых. Самого фон Плеве летом 1904 года убил социалист-революционер Сазонов, а Россия к тому времени прочно увязла в позорной войне с Японией.

Блокада Порт-Артура, поражение русских войск под Ляояном повергли в уныние даже заядлых «патриотов». В деревенских избах под соломенными застрехами, в рабочих казармах, вонючих и темных; в просторных особняках богачей и роскошных дворцах высшей знати; на постоялых дворах, в трактирах, на рыночных площадях, за семейным чаепитием и на светских приемах только и было разговоров — о проигранной войне, о политическом тупике, в котором оказалась Россия. Даже многочисленные банкеты либерального союза, проводимые с осени 1904 года по плану земской кампании, заметно качнулись влево.