Эрленд Лу - Тихие дни в Перемешках

• Название: Тихие дни в Перемешках
• Автор: Эрленд Лу
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-0691-8

Впервые на русском — новейший роман самого популярного норвежского писателя современности, автора таких бестселлеров, как «Наивно. Супер» и «Во власти женщины», «Лучшая страна в мире» и «У», «Доплер» и «Грузовики „Вольво"», «Сказки о Курте» и «Мулей». Эта книга — такая же человечная, такая же фирменно наивная и в то же время непростая, как мегахит «Наивно. Супер», — начинается с обмена мейлами через электронный переводчик и заканчивается признанием того, что супружеская неверность — тоже театр. А в промежутке — альпийская деревня Гармиш-Партенкирхен становится Малыми Перемешками Церквей, певица Кейт Буш и телезвезда Найджела Лоусон устраивают стриптиз на кухне, юная русская теннисистка отрицает, что является дочерью газпромовского олигарха, а хозяин гостиницы ест яйца только от тех кур, которые видели снег в горах...

---

Нина, я тут вот о чем подумал.

О чем?

Ты по-немецки говоришь и читаешь...

Да?

Но не пишешь.

Немного пишу.

Но стесняешься.

Да.

Почему?

Не знаю.

Ты не веришь в себя, в этом смысле?

Наверно, так.

А может, проблема глубже?

Поясни.

Не в том ли дело, что ты по сути неуверенный в себе человек?

Не думаю.

Ты считаешь, что уверена в себе?

Еще как.

Ты говоришь это неуверенно.

Я такого не заметила.

Ну вот, опять.

Что опять?

Опять говоришь без уверенности.

Да нет такого.

Есть, и тогда я задаю себе следующий во­прос — не в этой ли неуверенности корень твоей любви ко всему немецкому?

Чего?

Ты полна неуверенности. Германия полна не­уверенности. Вот откуда ваше родство душ.

Телеман, довольно!

Германия была раздавлена, ей пришлось жить с тем, что все ее презирают, она шестьдесят лет не смела распрямиться. Это напоминает твое ощу­щение жизни.

Сейчас тебе лучше замолчать.

Нина, тебе надо больше бывать в театре.

Что?

Неуверенным в себе людям очень полезен театр.

Что?

И Германии надо больше увлекаться театром.

Телеман!

Да, и тебе, и ей прописан театр.

Нина, я начал составлять список знакомых, больных раком. Хочешь взглянуть?

С удовольствием.

Я разделил их на три колонки.

Хорошо.

В одной уже умершие, в другой вылечившие­ся, а про третьих пока решается, выживут или нет.

Я поняла.

Это непростая работа, чтобы ты знала.

Я и не думала, что она простая.

Во-первых, очень переживаешь, во-вторых, не­возможно всех упомнить. Такое впечатление, что рак у всех подряд.

Ну, довольно у многих.

У всех.

Нет, Телеман, не у всех.

Рак — это театр.

Правда?

Еще бы! Ты шутишь, что ли? Мало найдется вещей, в которых театра больше, чем в раке.

Другими словами, для тебя составление такого списка — важная работа?

Очень важная, Нина. И страшно своевремен­ная. С этим нельзя было дальше тянуть.

Я подружилась с Бадерами, пока мы ездили на Цугшпитце.

У-у. С обоими или как?

В общем-то, с обоими, но с ним мне даже проще.

Понятно.

Он учитель.

Как и ты, да?

Да.

Здорово.

И он хвалит мой немецкий.

Я тоже.

Он говорит, что скорее принял бы меня за уро­женку Берлина. И что в жизни бы не подумал, что я норвежка. Он так сказал.

Так и сказал?

И они придут сегодня на обед.

Сегодня?

Я забыла сказать.

Ладно. Хорошо. Я что-нибудь придумаю.

Отлично. И вот еще — тебе не стоит, я считаю, заводить бесед о войне.

Да? А о неудавшемся покушении на Гитлера?

Нет.

Но это было движение Сопротивления.

Пожалуйста, сегодня ничего такого. Не надо вообще касаться нацизма.

Понятненько.

Ни слова о том, что происходило с тридцать третьего по сорок пятый год где бы то ни было в мире.

А как насчет Первой мировой войны?

Нет.

Тысяча восемьсот семьдесят первый год и со­здание Германской империи?

Нет.

Берлинская стена?

Не стоит.

Но ты не хочешь, чтобы я просто весь вечер не открывал рта?

Нет.

Можно ли мне высказываться о театре?

Не приветствуется.

Еда?

Еда подойдет. И хорошо бы, ты рассказал какую-нибудь историю, желательно смешную и ми­лую, которая не задевает достоинства ни конкрет­ных людей, ни каких бы то ни было меньшинств. Лучше всего такую, которую я еще не слышала.

Телеман прочесывает город в поисках поме­ранцевой воды. В «Лидле» на Олимпиаштрассе нет. Подошла бы какая-нибудь мигрантская лав­чонка, но где ее искать. Кому стукнет в голову мигрировать в Малые Перемешки? В конце кон­цов он все-таки обнаруживает какого-то турка и покупает в его магазинчике вожделенную воду. Телеман собирается напечь арабских блинчиков с сиропом из флердоранжа. То-то Бадеры будут озадачены, думает Телеман. Они рассчитывают на свиное колено с квашеной капустой или на что-нибудь исконно норвежское типа вареной трески, а вот вам арабские блинчики с флердоранжем. Не ждали? Телеман, не удержавшись, улыбается. А на десерт ананас в карамели с горячим шоко­ладным соусом. Все от Найджелы. Он, кстати, не думал о ней уже несколько дней. Тот дневной сон о Найджеле и Кейт оказался очень пряным блю­дом. Его так сразу не переваришь. Немало сил ушло на то, чтобы просто признать — и он тоже устроен примитивно. Я сам себя не знаю, думает Телеман. Считаю себя таким, сяким, а стоит от­пустить чувства на волю, — и нате вам, совсем другой человек. Я ни разу не встретился сам с собой по-настоящему. Вот почему у меня не идет моя пьеса. Ее стопорит то, что я не знаю самого себя. Честность, внезапно осеняет Телемана. Пол­ная честность во всем. Если я примитивен, то дол­жен рискнуть быть откровенно примитивным во всем. Если это кого-то ранит, пусть. Нечестный театр — плохой театр. Телеман замирает на месте. Пакет с бутылкой померанцевой воды вяло бол­тается в занемевшей руке. Средь бела дня посреди главной улицы Малых Перемешек Телеману от­крылась Истина. Все лучшее не терпит фальши. Он должен быть честен на все сто, честен с Ни­ной, с детьми, с Бадерами. It is myself I have never met[69], писала Сара Кейн. А он только что додумал­ся до той же мысли сам. Он думает как человек театра. Театральное мышление. Ни черта себе! Наконец-то. Из этого выйдет Пьеса.

Что он говорит?

Господин Бадер говорит, что ананасы в карамели очень вкусны и что он, пожалуй, попросит добавки.

Да сколько угодно.

Что ты сказала?

Я сказала господину и госпоже Бадер, что ты хочешь рассказать одну историю и что я тоже ее еще не слышала и с нетерпением жду рассказа.

Ну, это не бог весть что. Просто один эпизод. Он случился со мной в апреле. Несчастный случай.

Несчастный случай?

Небольшой.

И ты ничего не рассказал?

Нет.

Почему?

Думаю, я вытеснил страшное происшествие из сознания.

Но теперь вспомнил?

Да.

Понятно. Ну рассказывай.

Ты будешь переводить синхронно или мне де­лать паузы для перевода?

Синхронно.

Отлично. Это случилось, когда ты была на се­минаре, не помню где.

Я была в Воксеносен.

Воксеносен?

Да, это местечко в районе Холменколлена, ко­торое Норвегия отдала Швеции после войны.

Мы вроде должны были не поминать войну.

Я случайно.

Хорошо. Короче, это случилось, когда ты бы­ла там.

Понятно.

Что ты сейчас сказала?

Объяснила, что собственно история еще не на­чалась.

Начинаю.

Прекрасно.

Значит, ты была на семинаре, я отвез Хейди на тренировку и должен был забрать Бертольда и Са­бину из гостей, я спускался в сторону Скёйена и собирался свернуть с маленькой улочки направо, на главную дорогу, когда справа на тротуаре на­рисовался велосипедист, а было уже темно, снега полно, велосипедист поздно увидел меня и резко затормозил, хотя я тихо полз, это я хотел бы под­черкнуть: я ехал медленно и осторожно. Как обыч­но. Велосипедист резко сжал ручной тормоз и тут же перелетел через голову, сделал сальто и ударил­ся о бок машины. Я не трогался с места несколько секунд, но не услышал никаких новых звуков, то­гда я тихо подал вперед, завернул за угол и встал. Видимо, я был немного не в себе, потому что мне не пришло в голову сперва выйти из машины и посмотреть, что к чему. В заднее зеркало я увидел, что велосипедист поднялся и идет ко мне, я опус­тил пассажирское стекло и нагнулся в его сторону. Я спросил, как он, велосипедист ответил, что легко отделался. Потом сказал, что я переехал ему руку.

Переехал руку?

Видимо. Я видел, что предплечье как-то расплас­тано, но он нормально шевелил пальцами и улыбался, как будто все нормально, хотя улыбка была не­много вымученная.

И что?..

Я спросил, не надо ли мне отвезти его куда- нибудь, но он отказался. Тогда я пожелал ему ско­рейшего выздоровления и уехал.

Ты уехал?

Да.

И больше не вспоминал эту историю?

Нет, но недавно потихоньку стал припоминать.

Ты поэтому так замкнулся в себе?

Это вряд ли. Но я стал думать, что в столкно­вении не было моей вины. Это целиком и полно­стью его вина. А я виноват в том, что не остался на месте, а поехал за угол, видимо, в этот момент я и переехал его руку. Что он говорит?

Что ты не должен был ехать за угол.

Это я сам сказал только что. А что он сейчас сказал?

Он говорит, что ты обязан был остановиться, выйти из машины и посмотреть, что к чему.

Скажи господину Бадеру, чтобы он лучше сле­дил за своими делами.

Этого я говорить не буду.

Скажи!

Нет.

Скажи.

Нет.

Я сказала, что мы признательны, что они при­няли приглашение и пришли. И что ты и твоя жена, я то есть, хотим поблагодарить за наш чу­десный домик.

Черт, пора учить немецкий.