Павел Ольховский - Последняя гимназия

• Название: Последняя гимназия
• Автор: Павел Ольховский
• Издательство: ЛАПП Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1930

Книга появилась в пику идеалистической «Республике Шкид» и, также, написана бывшими Шкидовцами Ольховским (в «Республике Шкид» — Саша Пыльников) и Евстафьевым (появился в школе уже после ухода оттуда Пантелеева и Белых, здесь — Химик-Механик). Роман повествует о периоде упадка школы, начиная с 1923 г., частично пересекаясь с предыдущим произведением, и преподносит значительно более мрачную картину жизни «дефективных». Многие считают произведение конъюнктурным, написанным в момент критики педагогической системы Викниксора (Виктор Николаевич Сорока-Росинский) Крупской и Макаренко. Вместо в меру либерального заведующего в «Республике» здесь он представлен деспотом-самодуром, выгоняющим наиболее талантливых воспитанников не подготовленными к жизни, но и, одновременно, единственной силой, способной справится с гопническим элементом.

---

Утром Лепешин разбудил Химика комками земли, которые швырял через окно тому на кровать.

— Выходи! — сказал он: — мне с тобой поговорить надо… Одевайся и хряй на кирпичики!..

Химик схватился за одежду. Он думал, что Лепешин расскажет ему что-нибудь очень важное и поэтому, когда шел к кирпичной ломке, волновался…

— Ну что? — спросил он, едва завидев голову Лепешина: — Зачем ты меня позвал?

— Да так, — ответил тот: — шамовка у меня фартовая… Садись, шамай…

Тут же на камне расположилась буханка ситного, колбаса, масло, две банки консервов, шоколад и коньяк… Сам Лепешин был в новеньком синем костюме и, подостлав английское пальто, курил сигару…

Изголодавшийся шкидец упрашивать себя не заставил и принялся за шамовку. Компании по ней с ним Лепешин не разделил, — разделил по коньяку… Когда бутылка опустела, он многозначительно потрогал висящий под пиджаком финский нож и сказал:

— Пойдем…

Пошли. Перед глазами у Химика плавала дорога. Он блаженно улыбался, щурился и натыкался на встречные деревья… Спустились с горки, и Лепешин, как бы в раздумьи, остановился около большого дома.

— Погоди здесь! — сказал он наконец и забрался по столбам вверх, к открытым окнам. Химик стоял внизу, качался, рычал, пробовал лезть за Лепешиным, но оборвался, съехал обратно, так и оставшись сидеть с растопыренными ногами, с блаженной улыбкой. Под руки ему попалась игрушечная оловянная посуда, забытая игравшими здесь днем детьми, и он запихал ее в карманы. Потом методически начал выбрасывать посуду обратно.

Наверху завизжали. На землю в ту же минуту упали два шерстяных одеяла и Лепешин.

— Хряем! — крикнул он, вскакивая и подхватывая одеяла.

Приятели помчались… Сзади бежали, кричали, топали — Химику было очень весело, но оборачиваться и наблюдать времени не хватало. Так мчались до самой крепости. На валу за низенькой, смешной пушкой Химик свалился. Небо делалось оранжевым.

Деревья и дома плясали что-то очень веселое и потешное. Лепешин махал одеялами как флагами.

— Умора! — кричал он. — Там, оказывается, девчонки спали… Сначала испугался, но вижу, одеялы фартовые — два схватил… Визг, конечно, шухер, я зафитилил.

— А как же записка? — говорит Химик.

— Я им велел устно передать, — отвечает Лепешин.

Химик закрывает и приоткрывает глаза, рассматривает крепость. Она ему знакома, здесь часто лежал он и тогда приходили к нему в голову шальные мысли: продать побольше арматуры, купить пороху, придти ночью, набить пушку, завалить дуло кирпичами и грохнуть.

Лепешин глядит вперед на горбатый, перекинутый через ров мост, на амбразуры, бойницы, стены. Увидев на стене что-то блестящее и длинное, Лепешин встает и идет, идет по мосту к замку.

Блестит огромный, похожий на лопату градусник.

Лепешин аккуратно, чтобы не раздавить, отламывает его от стены, потом, помахивая им, как тросточкой, входит в низкие и мрачные замковые ворота. Тяжелые плитняковые — столбы, широкие каменные ступени обступают со всех сторон. Длинные протянутые цепи спускаются над головой и виснут как крыша. Пушки придвинуты к бойницам, и на лафетах черными грудами лежат ядра… Двор замка зарос травой… Посреди двора весело попыхивает дымком самовар, рядом лежит старое солдатское голенище.

Химик видит, как на замковом мосту показывается с самоваром в руках Лепешин. Самовар вдруг начинает кипеть, бьет в лицо паром, шкидец отворачивается, но в это время с поленом в руке вылетает из ворот визжащая старуха… На мосту закипает бой… Самовар летит в ров, старуха замахивается поленом, Лепешин градусником… Треск… Из замка выскакивает подкрепление — древний инвалид с пищалью.

Лепешин бежит. Химик, подхватив одеяла, устремляется за ним следом. Сзади стреляет пищаль.

* * *

Выспавшись в парке, ребята выкупались, спрятали одеяла и пошли на вокзал… По дороге Лепешину понравилась одна дача, в которой как будто бы никого не было, — он велел приятелю подождать, — отставил с окна гераньки и юркнул внутрь.

Оставшись один, Химик услышал голоса, оглянулся и побледнел. По улице шла орава ребят из вражеского, нормального детдома.

Вражда нормальных с дефективными извечная, а эти нормальные помнили, что в начале лета четвертый дефективный дом просил у Шкиды против них помощи: Шкида выступила, — нормальные боя не приняли, но злобу на шкидцев затаили.

Химик хотел уже бежать, но его заметили, орава ринулась вперед, и шкидец, торкнувшись от оплеух, полетел на землю, вскочил, завыл и кинулся к Шкиде, получив вдогонку еще несколько увесистых ударов.

На повороте из смежной улицы выскочил с разбитым носом Удалов, Кузя и Рыжик, избитые еще раньше Химика. Они обогнали Химика и с криком "наших бьют" — ворвались на дачу.

6

Фока, поссорившись из-за чего-то с отцом, окончательно перебрался в Шкиду. Но деньги у него кончились скоро. Кончились они и у ребят. Последний раз опохмелялись днем, когда загнали маклакам все свои учебники и книги. Пить было больше не на что. Лука мрачно ходил по музею и плевался. Иошка с Сашкой играли в шахматы; в головах у них крутило, и они поминутно зевали фигуру за фигурой…

— Паскудство! — бормотал Фока. — И это называется жизнь… Не на что даже выпить приличному человеку…

— Куда ты свою королеву под копя суешь? — крикнул на Иошку Сашка.

Иошка отдернул руку и свалил туру — нагнулся за турой, толкнул нечаянно доску, и на голову ему полетели остальные фигуры…

— Сядь! — разозлился Сашка. — Сядь, пьяница несчастный… Сиди… я расставлю сам.

Сашка начал осторожно расставлять фигуры, припоминая их недавнее расположение…

— Плюнь! — мрачно приказал Фока и опрокинул доску: — Плюнь на эту ерунду…

Он подсел к столику, наклонился к самым лицам ребят и для чего-то зашептал, хотя во всем здании никого, кроме дворника, не было:

— Я тут думал, откуда денег достать… И вот соображаю, что можно из физики чего-нибудь загнать. Мотор, динамо, градусники… На рынок, если поторопимся, еще успеть можно…

— Что ты, — всполошился Сашка и даже замахал руками. — Что ты? С ума сошел?.. Воровать?…

Фока поднял голову — глаза его сузились и нехорошо заблестели…

— Засохни! — треснул он по столу кулаком. — Мотор загнать можно, динамо загнать можно, градусники загнать можно. Факт; в две минуты… И выпьем…

— Ну и что же тут особенного? — заплетаясь языком и покачивая головой, обратился к Сашке Иошка.

— Что ж тут особенного? Подумаешь… Продадим и выпьем… Верно я говорю, Кубышка?..

Кубышка удовлетворенно кивнул и облизнулся…

— А не хочешь, не надо! — добавил Фока, глядя на Сашку. — И без тебя обойдемся… Отшивайся…

У Сашки тоскливо засосало под ложечкой, — захотелось вдруг выпить, и кутнуть, но упрямство взяло верх…

— Не пойду, — твердо сказал он: — и вам не советую…

— И катись к чёртовой матери! — крикнул Фока. — Пойдем, ребята.

Сашка остался один. Наверху хлопнула дверь. Все в Шкиде стихло… "Работают" — подумал Сашка и лег на кровать.

Хотел заснуть, спать не хотелось. Сел. По лестнице проволокли что-то тяжелое. Тихо, без разговоров вбежал в музей Кубышка, схватил кепку и опять убежал. Хлопнула входная дверь.

Сашка подошел к окну. По двору с мешком за плечами шел Фока, Иошка с Кубышкой что-то несли за ним в корзинке… У Сашки опять засосало под ложечкой, еще больше захотелось выпить, захотелось быть вместе с ребятами…

"Дураки, — злобно подумал он: — засыплются с вещами… Волокут, а не сообразили, что дворник может подглядеть.

На рынке, по случаю позднего времени и нетрезвого состояния, ребятам за вещи отсыпали не много, — семь рублей. В Шкиду они вернулись веселые, Иошка пел и притоптывал, Кубышка икал.

Сашка лежал на кровати и остервенело читал "Собор парижской богоматери".

Фока опять шагал по музею, бормотал и вертел у носа пальцами, словно что-тo доказывая… Вдруг он остановился. Остановился у двери, ведущей в библиотеку.

— Что это?

— Это! — удивился Иошка и икнул. — Это, видишь ли библиотека…

— Знаю, что библиотека, но ведь там книги…

— Да уж раз библиотека, значит и книги…

— Ну, а книги эти можно загнать! — заключил Фока и потрогал дверь… Иошка открыл рот, подумал и, не найдя остроумного ответа, визгливо захохотал…

— Тонко… Тонко, чёрт тебя подери, придумал!

Фока перешел к делу и своей финкой принялся вскрывать замки…

Дверь была тяжелая, толстая, окованная по краям железом, с широкими лапчатыми петлями и двумя замками — внутренним и наружным. Наружный Фока сковырнул быстро, — внутренний не поддавался. Не поддался он усилиям и Кубышки и Иошки. Ребята сопели, ругались, ковыряли в замочные, пока не сломали финки…

— А, ч-чёрт! — выругался Фока, отступив. — Навертели здесь замков… Делать им, дуракам, было нечего…