Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма

• Название: Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
• Автор: Мэтью Бжезинский
• Издательство: Фолио, Сова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-94966-156-7

Молодой журналист оказался в посткоммунистической России в бурные 90-е годы, получив задание от редакции разобраться в обстановке и понять смысл событий на российских финансовых рынках. Он мгновенно окунулся в безумный мир русского капитализма, когда все было выставлено на продажу, целые состояния могли быть сделаны или утрачены за одну ночь, финансовые рынки контролировались коррумпированными московскими банкирами и американскими биржевыми спекулянтами. Очень остроумно, с едкой иронией, а порой и с горечью автор описывает то, о чем мы уже и сами знаем. Теперь же можем увидеть и оценить все происходящее в то время глазами человека со стороны – с Запада.

Книга наполнена забавными случаями и ситуациями, в которые Бжезинский буквально «вляпывался» в ходе своей репортерской деятельности.

---

Наш организованный тур по Сахалину начался ранним утром следующего дня. Было еще темно, земля покрыта инеем, когда мы поднялись на борт старого винтового Ан, чтобы попасть на буровые площадки, расположенные в шестистах милях к северу. С восходом солнца под нами стали оживать густые леса, взрываясь всеми цветами осени, – картина, достойная страниц журнала «Нэшиал Джиографик». Пейзаж казался древним и не тронутым человеком: покрытые дымкой цепочки живописных озер, темные, быстротекущие реки. После нескольких часов безмятежного полета вдали появились контуры нашего места назначения – залатанная взлетно-посадочная полоса и лачуга из листов гофрированного железа. В дальнем конце полосы на временном кладбище догнивало несколько вертолетов без лопастей и шасси. Некоторые лежали на боку, демонстрируя свои сломанные ребра, вдребезги разбитые фонари кабин и погнутые элементы хвостового оперения, что говорило о жестких посадках.

– Я очень надеюсь, что нам не придется взлетать на одном из них, – прошептал Робин, корреспондент лондонской «Таймс».

– Мне доводилось летать и на худших, – пошутил другой репортер.

Все нервно рассмеялись. Несколько месяцев тому назад в Баку на самом деле упал вертолет, погибли все бывшие на борту восемнадцать рабочих-нефтяников.

Вертолет, на котором мы собирались лететь на буровые площадки, выглядел достаточно крепким. Это был большой, неуклюжий Ми-8, спроектированный для переброски военных, но затем модифицированный для гражданских целей. Вертолеты этого типа летали повсюду в районах Крайнего Севера России, доставляя персонал и грузы на трубопроводы и буровые площадки, покрывшие сетью практически всю тайгу. Мы надели защитные наушники и забрались внутрь шумной птички, стараясь не касаться ее голубого фюзеляжа, забрызганного нефтью и вымазанного копотью от выхлопных газов. Турбины набрали обороты, и вертолет задрожал, отбрасывая лопастями вихри грязи. За несколько секунд мы круто поднялись и направились в сторону прибрежных буровых, на которых вела работы местная российская компания СМНГ.

Металлоконструкции буровых вышек вырастали на расчищенных площадках в густом лесу. Приблизившись, мы смогли разглядеть огромные насосы, так называемые «кивающие ослы», бьющие поклоны со своеобразным изяществом. У подножия этих насосов образовались огромные лужи сырой нефти, пропитавшей песок и вытекающей в канавы, оставляя вонючие следы в грязи, по которой двигались грузовики. Реки сияли всеми цветами радуги из-за пленки на поверхности воды, и даже вершинки некоторых сосен почернели от мощных нефтяных фонтанов.

Вызывало удивление – неужели русские не желали брать всю нефть или довольствовались только тем, что попадает в трубу? Длинные серебристые трубопроводы, вившиеся вокруг площадки, казалось, свидетельствовали о том, что в них был закрыт по крайней мере один из кранов для слива отходов. Репортер компании «Шелл», британец по имени Джерри Меттьюз, недовольно покачал головой.

– Они, наверное, откачивают из этой скважины больше грязи и воды, чем сырой нефти! – прокричал он дважды сквозь шум и лязг от лопастей вертолета.

Российская техника для добычи нефти страшно устарела, и использование современной западной технологии, более экологичной и эффективной, могло бы удвоить добычу нефти из этих скважин вместо того, чтобы превращать половину добытого в грязную кашу.

– Русские отстали от нас примерно на тридцать лет, – сказал Меттьюз, пока мы парили над этой слякотью.

Уничтожение окружающей среды шло по всем направлениям. Это казалось каким-то расточительством, как будто потеря нескольких сотен квадратных миль площади вообще ничего не значила для безграничного Крайнего Севера. Подобная неряшливость была и в отношении к человеческой жизни, как мы позже убедились, когда вертолет пролетал над самой гигантской кучей камней, какую мне приходилось когда-либо видеть. Она тянулась примерно на полмили в длину, в отдельных местах ее высота достигала пятидесяти футов. Когда наш вертолет приземлился, я с ужасом понял, что эта куча камней представляла собой все, что осталось от существовавшего здесь когда-то города.

Это был Нефтегорск, специально построенный в советскую эру город для рабочих-нефтяников и их семей. Хотя город располагался вдоль линии тектонического разлома породы, проектировщики из центра не удосужились предусмотреть установку фундаментов зданий на подвижных подушках, которые по строительным нормам во всем мире обязательны в зонах землетрясений. Вместо этого строители просто наляпали множество дешевых домов из стандартных бетонных блоков. В мае 1995 года, как раз в тот момент, когда в Доме культуры Нефтегорска был вечер танцев для молодежи, произошло землетрясение силой восемь баллов по шкале Рихтера. Когда через три минуты пыль осела, две тысячи жителей были мертвы, а все вокруг превратилось в ровное поле.

По иронии судьбы, уцелели только деревянные домишки охотников, стоявшие на окраине города. Эти покинутые людьми пыльные хижины продолжали спокойно стоять с привалившимися к крышам столбами, опутанными телефонными и электрическими проводами. Центр города представлял собой нагромождение обломков бетонных глыб и согнутых строительных балок. Из песчаных дюн торчали скрученные, ржавые арматурные прутья, наспех монтировавшиеся в сверхурочное время. Верхушка знака автобусной остановки увековечила погребенный уличный перекресток.

Нефтегорск выглядел так, как я себе представлял город после ядерного «холокоста» – ничего, кроме ветра, пыли и пронзительной тишины.

Мы молча вышли из вертолета. Катастрофа подействовала на всех отрезвляюще. Направляясь в сторону побережья Тихого океана, мы перешли через линию тектонического разлома, которая была причиной землетрясения. Она шла вдоль берега, образовав складку высотой шесть футов, – здесь поверхность земли выгнулась под давлением. На пляже стояла последняя буровая установка – самый восточный генератор твердой валюты на территории России. За этой точкой лежал шельф с огромными запасами полезных ископаемых, для освоения которых у русских не было ни соответствующей техники, ни денег. Эта территория поступит в распоряжение «Шелл» и «Эксон», когда они отбуксируют сюда свои платформы и бурильное оборудование.

Пилот высунул голову из кабины вертолета и объявил, что топливо заканчивается и надо возвращаться в Оху, главный город северной части острова, где располагался штаб крупнейшей сахалинской нефтяной компании СМНГ и куда были переселены оставшиеся в живых после землетрясения в Нефтегорске его жители. Оха, похоже, являла собой еще худшую экологическую катастрофу, чем те места, которые мы только что видели. Здесь дурно пахло серой. Сырая нефть налипла на сорняки в канавах и поднялась до середины мертвых стеблей высоких трав – они стали выглядеть словно кисти, которые обмакнули в смолу. Нефть медленно сочилась из дренажных труб и, смешиваясь с грязью, превращалась в отвратительные черные шарики, покрывавшие абсолютно все вокруг. Трубы разных размеров с ответвлениями тянулись через весь город: некоторые, проржавевшие, просто валялись на земле, другие, обмотанные раскрошившимся асбестом, покоились на десятифутовых Т-образных опорах, забитых прямо посреди городских лужаек и газонов. Эти трубопроводы шипели и парили – все они нуждались в срочной замене.

Примерно четверть зданий в Охе была непригодна для проживания: обвалившиеся крыши, отсутствующие стены, трещины шириной в фут на закопченных фасадах. Вдоль изрытой ямами главной дороги, ведущей в город, стояли сгоревшие склады и магазины, так и не восстановленные после пожара, вызванного разрывом газовых трубопроводов во время землетрясения в 1995 году. Люди в зеленых ватниках и высоких резиновых сапогах шли по этой дороге, неся ведра с водой. Городской водопровод также вышел из строя и не был до сих пор отремонтирован, как и электрические кабели, свисавшие с покосившихся столбов.

Царящая вокруг нищета возбудила в наших корреспондентах профессиональный интерес. До этого большинство относилось к этой поездке как к некоему отдыху от работы. Но теперь мы почувствовали, что появился настоящий материал для хорошей статьи. Оха, по идее, должна быть безмерно богатой. Ежегодно здесь добывалось нефти на сотни миллионов, если не на миллиарды долларов. Русские качали нефть в этих местах с конца 1920-х годов. Куда шли эти деньги? Мы жаждали получить ответ и в унисон стали требовать встречи с мэром города.

Мэр города, Наиль Ярулин, приветствовал нас в своем убогом кабинете. Небольшого роста хмурый человек со слезящимися глазами, он ничем не походил на самоуверенного и ослепительного в своем блеске губернатора Сахалина. Он был одет в пыльный джемпер на пуговицах, с проеденными молью дырами в подмышках и на манжетах. Его кабинет не отапливался, одно из оконных стекол было разбито и наспех заделано картоном. Куда бы ни текли нефтедоллары Охи, было совершенно очевидно, что только не в городской бюджет мэра Ярулина.