Карл Маркс - Собрание сочинений, том 7

• Название: Собрание сочинений, том 7
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Седьмой том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с августа 1849 по июнь 1851 года. Основное внимание Маркса и Энгельса в этот период было направлено на теоретическое обобщение опыта революционных боев 1848–1849 гг. во Франции и Германии, на дальнейшую разработку тактики пролетариата, на борьбу за создание самостоятельной, независимой от мелкобуржуазных демократов, партии рабочего класса.

---

В Германии политические события последнего полугодия сводятся к комедии, в которой Пруссия надувает либералов, а Австрия — Пруссию.

В 1849 г. казалось, что речь идет о гегемонии Пруссии в Германии; в 1850 г. речь шла о разделении власти между Австрией и Пруссией; в 1851 г. речь пойдет уже лишь о том, в какой форме Пруссия подчинится Австрии и вернется — в роли кающегося грешника — в лоно полностью восстановленного Союзного сейма. Малая Германия[293], которую прусский король надеялся приобрести в вознаграждение за свое злосчастное императорское шествие по Берлину 21 марта 1848 г.[294], превратилась в малую Пруссию. Пруссия должна была смиренно снести любые унижения и выбыла из числа великих держав. Даже скромная мечта об унии потерпела крушение в результате обычной недальновидной хитрости ее политики. Она мошеннически приписывала унии либеральный характер и одурачила таким образом мудрецов Готской партии[295] конституционными фантасмагориями, которых она никогда не принимала всерьез; и все же Пруссия сама благодаря всему своему промышленному развитию, своему постоянному дефициту, своему государственному долгу стала настолько буржуазной, что, как она ни изворачивалась и ни сопротивлялась, все более и более впадала в конституционализм. Если готские мудрецы, наконец, обнаружили, как позорно Пруссия обошлась с их благоразумием и достоинством, если даже какой-нибудь Гагерн или Брюггеман с нравственным негодованием отвернулись, в конце концов, от правительства, которое так нагло играло единством и свободой отечества, то не большие радости принесли Пруссии и те птенцы, которых она собирала под свое крылышко, — мелкие государи. Эти князьки только в момент крайнего угнетения и беззащитности доверились когтям жаждущего медиатизации[296] прусского орла. За приведение своих подданных к прежнему послушанию при помощи прусской интервенции, угроз и демонстраций им пришлось дорого заплатить — кабальными военными договорами, разорительными постоями и близкой перспективой медиатизации путем введения союзной конституции. Но Пруссия сама позаботилась о том, чтобы они избегли этой новой напасти. Пруссия везде снова восстановила господство реакции, а по мере того как продвигалась реакция, мелкие государи отпадали от Пруссии, чтобы броситься в объятия Австрии. Коль скоро они опять могли властвовать по домартовскому способу, то абсолютистская Австрия была им ближе, чем Пруссия, которая в такой же мере не могла быть абсолютистской, как не хотела быть либеральной. К тому же австрийская политика направлена была не на медиатизацию мелких государств, а, наоборот, на их сохранение в качестве неотъемлемых частей возрождаемого к жизни Союзного сейма. Таким образом, Пруссии пришлось смириться с тем, что от нее отпала Саксония, которую за несколько месяцев до этого спасли прусские войска, что отпали Ганновер, Кургессен, а теперь и Баден последовал за остальными, несмотря на наличие в стране прусских гарнизонов. Поддерживая реакцию в Гамбурге, Мекленбурге, Дессау и других местах, Пруссия трудилась не в свою пользу, а в пользу Австрии, это она теперь ясно видит из событий в обоих Гессенах[297]. Итак, неудавшийся германский император убедился, по крайней мере, в том, что он живет в эпоху измен и что если теперь ему приходится мириться с утратой своей «правой руки, союза», то рука эта давно уже была парализована. Таким образом, Австрия теперь уже распространила свою гегемонию на всю Южную Германию, да и в Северной Германии важнейшие государства являются противниками Пруссии.

Австрия, наконец, зашла так далеко, что, опираясь на Россию, смогла открыто выступить против Пруссии. Она так поступила в двух вопросах: в шлезвиг-гольштейнском и в кургессенском.

В Шлезвиг-Гольштейне «меч Германии» {Имеется в виду прусский король Фридрих-Вильгельм IV. Ред.} заключил истинно-прусский сепаратный мир и предал своих союзников в руки врага, располагающего превосходящими силами. Англия, Россия и Франция решили положить конец независимости герцогств и выразили это намерение в протоколе, к которому присоединилась Австрия. В то время как Австрия и состоящие с ней в коалиции немецкие правительства, в соответствии с Лондонским протоколом, высказались в восстановленном Союзном сейме за вмешательство Германского союза в Гольштейне в пользу Дании, Пруссия пыталась продолжать свою двуличную политику, побуждая борющиеся стороны подчиниться еще не существующему и не поддающемуся определению «союзному третейскому суду», отвергнутому большинством правительств и притом наиболее значительными из них; всеми своими маневрами Пруссия не добилась ничего, кроме того, что была заподозрена великими державами в революционных интригах и получила целый ряд угрожающих нот, которые скоро отобьют у нее охоту к «самостоятельной» внешней политике. Шлезвиг-гольштейнцам скоро будет предоставлена возможность вернуться под отеческую опеку своего государя, и народ, который позволяет, чтобы им управляли гг. Безелер и Ревентлов, несмотря на то, что вся армия на его стороне, доказывает, что он нуждается еще для своего воспитания в датской плетке.

Движение в Кургессене[298] дает нам неподражаемый пример того, к чему может привести «восстание» в немецком мелком государстве. Добродетельное сопротивление бюргеров обманщику Хассенпфлугу осуществило все, что можно было требовать от подобного зрелища: палата была единодушна, население было единодушно, чиновники и армия были на стороне бюргеров; все противодействующие элементы были удалены, призыв: государи, вон из страны! — осуществился сам собою, обманщик Хассенпфлуг исчез со всем своим министерством; все шло как по заказу, — все партии строго держались в законных рамках, каких-либо эксцессов удалось избежать, и оппозиция, не ударив пальцем о палец, одержала самую блестящую из побед, известных в летописях конституционного сопротивления. И теперь, когда вся власть была в руках бюргеров, когда их сословный комитет нигде не наталкивался ни на малейшее сопротивление, именно теперь-то они и должны были себя показать. Теперь они увидели, что вместо кургессенских войск на границе стоят иностранные войска, готовые вступить в страну и в двадцать четыре часа положить конец всему великолепию бюргерского правления. Только теперь начались растерянность и позор. Если прежде они не могли пойти назад, то теперь они не могли двигаться вперед. Кургессенский отказ от уплаты налогов убедительнее, чем какое бы то ни было из предшествовавших событий, доказывает, насколько все коллизии в пределах мелких государств приводят к чистейшему фарсу, единственным результатом которого, в конце концов, является интервенция и устранение конфликта путем устранения как государя, так и конституции. Он показывает, как смешны все те достославные бои, в которых мелкие бюргеры мелких государств с патриотической непреклонностью защищают от неизбежного крушения любое из мелких мартовских завоеваний.

В Кургессене, союзном государстве, которое надо было вырвать из прусских объятий, Австрия прямо выступила против своей соперницы. Австрия как раз и подзадорила курфюрста напасть на конституцию, а затем тотчас же поставила его под защиту своего Союзного сейма. Чтобы придать силу этой защите, чтобы в этом кургессенском деле сломить сопротивление Пруссии господству Австрии и угрозами заставить Пруссию опять вступить в Союзный сейм, австрийские и южногерманские войска расположились теперь во Франконии и Богемии {Чехии. Ред.}. Пруссия также вооружается. Газеты пестрят сообщениями о маршах и контрмаршах армейских корпусов. Весь этот шум не приведет ни к чему, так же как и распри французской партии порядка с Бонапартом. Ни прусский король, ни австрийский император не суверенны, суверенен лишь русский царь. Мятежная Пруссия, в конце концов, подчинится его приказу и, не пролив ни одной капли крови, борющиеся стороны мирно усядутся в Союзном сейме, причем от этого ни в какой мере не уменьшится ни их взаимная мелочная зависть, ни раздоры со своими подданными, ни их недовольство русским верховным владычеством.

Мы переходим теперь к стране в самом абстрактном значении этого слова, к общеевропейскому народу, к народу эмиграции. Мы не будем говорить об отдельных секциях эмиграции — немецкой, французской, венгерской и т. д.; их haute politique {высокая политика. Ред.} ограничивается чистейшей chronique scandaleuse {скандальной хроникой. Ред.}. Но общеевропейский народ in partibus infidelium за последнее время получил временное правительство в лице Европейского центрального комитета, состоящего из Джузеппе Мадзини, Ледрю-Роллена, Альберта Дараша (поляка) и Арнольда Руге, который в оправдание своего присутствия скромно подписывается: член франкфуртского Национального собрания. Хотя трудно было бы указать, какой демократический собор призвал этих четырех евангелистов к вступлению в их должность, нельзя, однако, отрицать, что их манифест содержит в себе символ веры огромной массы эмигрантов и в соответствующей форме суммирует духовные завоевания, которыми эта масса обязана последним революциям.