Светлана Ягупова - Ладушкин и Кронос

• Название: Ладушкин и Кронос
• Автор: Светлана Ягупова
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1987

---

— Ты в восьмой перешла?

Она косо глянула на него и, сбегая по ступенькам, обронила: — Я, дяденька Андрей, на втором курсе института.

Это был гол в его ворота. Да ведь еще позавчера мать вела Ольку в первый класс и в руках ее пылали звезды георгин, а на голове воздушно колыхался белый бант.

С грустью и недоумением думал Ладушкин о том, как это люди могут жить спокойно, ощущая, что время просеивается не песком даже, а водой сквозь пальцы. Почему никто не кричит «SOS!», не бьет в колокола, не собирается для обсуждения этой самой насущной проблемы на Земле за круглым международным столом?

И тут раздался телефонный звонок.

— Привет, это я, Галисветов, — сказал тоненький голосок. — С днем рождения!

— Сам вспомнил или мама подсказала? Только честно!

— Мама.

— Спасибо за откровенность.

— Волнуется, что долго не приходишь. Не заболел ли?

— Замотался, дружок. Я тебе занимательную физику раздобыл. Правда, для седьмых-восьмых классов. Но ты поймешь.

— Спасибо. Радио слушаешь?

— Нет, а что?

— Включи.

Ладушкин подскочил к динамику и крутанул ручку.

— …из глубин космоса, — чеканил торжественно-строгий голос, — и, обогнув Солнце, примерно через полгода пересечет орбиту Земли. Не исключено столкновение. Последствия непредсказуемы. В лучшем случае будет уничтожена площадь, равная выжженной тунгусским метеоритом. Но есть и более серьезная угроза: возможность сдвига Земли с орбиты и в связи с этим смещение полюсов. На днях состоится срочный симпозиум ученых развитых стран, на котором будет обсужден вопрос, как предотвратить возможное столкновение кометы с Землей. Международная ассоциация астрономов дала нежданной гостье из космоса женское имя Виолетта.

— Вот и все, вот и крышка, — выдавил Ладушкин. Руки судорожно сжались в кулаки. — Сволочь ты, Кронос, гадина, — проникновенно сказал он. — Хочешь сожрать своих детей всех сразу, залпом, да? Зараза.

Если бы в ту минуту кто-нибудь спросил у Ладушкина, какой запас времени нужен ему и для чего, он, вероятно, стушевался бы. Чего, собственно, трепыхается? Но, подумав, ответил бы, что надо все-таки закончить институт, да и есть о чем поведать людям. Но главное — хочется жить. Просто жить. И Галисветова жалко…

В честь своего тридцатилетия Ладушкин подарил себе электронные часы. Вместо спокойного кругового циферблата, по которому стрелка движется с достоинством, почти незаметно, на них истерически вспыхивали цифры, выстреливая очередью секунд и минут. Часы были напоминанием о том, что он, Ладушкин, не Кащей Бессмертный, и что отныне жизнь его круто изменилась.

На первый взгляд все было по-прежнему. Люди ходили на работу, воспитывали детей, развлекались и строили планы на много лет вперед. И все же солнце над головой будто подернулось дымкой, и в этой дымке все предметы, лица, события несколько преобразились. Нет, никто не бегал в панике по улицам, не гудели сирены тревоги, не суетились больше обычного автомобили. Но что-то сдвинулось, стало иным, хотя мало кто всерьез верил, что через полгода планета может развалиться на куски или сорваться с орбиты, стать глыбой мертвого льда, блуждающего в черном космосе.

Загипнотизированный радиоспокойствием грозного сообщения, мир по инерции продолжал жить, как обычно, помня, что ученые уже не раз ошибались в прогнозах. Но подспудная мысль о возможности плохого исхода незаметно отравляла жизнь, придавая ей нехорошую остроту.

В троллейбусах обсуждали планетную обстановку:

— И чего это комету занесло сюда? Места в небе мало, что ли?

— Ясное дело, Виолетта. Они, бабы, все такие.

— Причем тут бабы? Пожилой человек, а юмор деревянный.

— Да, не ко времени все это: сына женила, огородный участок приобрела, самый раз жить да жить…

— Если комета — сгусток газа, то мы пройдем сквозь него, и все. Дышим ведь уличным смогом, не помираем.

— Тоже сравнили. Это другой газ.

— Мужики теперь опять запьют.

— Моя дочка, первоклассница, знаете, что говорит? Пусть, говорит, страны всего мира выведут на орбиту Земли все свои ракеты и поставят противокометный заслон. Она у меня такая умница, только читать не любит.

— Если вдуматься в ситуацию, мороз по коже.

— Меньше думайте, больше делайте.

— И думать иногда полезно.

— А вы не слыхали, в цирке кто-то из зверей заговорил. То ли тигр, то ли медведь. И будто так громко и долго ревел: «Конец! Конец!»

— Не распускайте дурные слухи и не паникуйте, а то сообщу куда надо.

— А вы не тычьте мне в лицо свой портфель.

— Подумаешь, комета… И не такое пережили.

— Кому как, а мне по ночам рыба жареная снится. Жареная — это плохо. Вы выходите на следующей?

— Молодой человек, Виолетта еще далеко, а вы уже попираете нормы поведения — уступите место старой женщине.

— Извините, не заметил.

— Они, молодые, теперь все рассеянные.

— У нас в подъезде подростки кошку повесили.

— Пройдите вперед, не толпитесь посередине!

— Граждане, пожалуйста, не суетитесь, — громко, на весь троллейбус, сказал Ладушкин. — Все будет в порядке.

На него обернулись. Стоит эдакий невысокий, в плаще и кепчонке, улыбается.

— Вы что, оптимист? — насмешливо спросил мужчина с боксерской челюстью.

— Я — хронофил, — ответил Ладушкин.

Отныне человечество делилось им на хроноглотов, хронофилов и пустохронов. К хроноглотам он относил тех, кто бесплодно пожирал драгоценное время других и свое. Хронофилы знали цену каждой минуте и с толком использовали ее. Пустохронами Ладушкин считал тех, кто не производил ни материальных, ни духовных ценностей. Поначалу он причислял к ним и детей. Но потом уверенно вычеркнул их из этой категории, увидев, как расцвело лицо мамаши в сквере, когда ее годовалое чадо нюхало цветочки на клумбе. «Дети — производители духовных богатств, но и самые крупные хроноглоты», — отметил он в блокноте, куда обычно записывал меткие словечки кабэшного острослова Вени Соркина.

Хроноглоты были наиболее многочисленной группой. Они встречались где угодно, в любом учреждении, находили человека в его доме и даже в постели. Минуты, часы для них не существовали, они плевали на время, превращая его в слова, не несущие никакой информации. Им просто некуда было деть время, не на что потратить, и заодно со своим они приканчивали и чужое, нимало не сожалея об этом. Случались метаморфозы: хронофил мог превратиться в хроноглота, а пустохрон стать хронофилом. Самым великим хроноглотом, но одновременно и хронофилом оказался телевизор, и Ладушкин был с ним начеку. В театрах, кинозалах садился скраю и при первом же признаке скуки вставал и уходил.

Хронофилов можно было распознать по тому, как часто они поглядывают на часы, хотя многие, как и Ладушкин, могли ощущать время и без них. По своим нравственным качествам они были разными. Зато пустохроны не отличались ни нравственностью, ни умом: заливали время спиртным, убивали косточками домино и бессмысленными посиделками с пустым трепом. Ладушкин избегал их, как и хроноглотов. Но даже хронофилы не умели по-настоящему ценить и использовать время, и он с грустью размышлял о том, что, дай человеку хоть тысячу лет жизни, ему и этого будет мало, потому что не научился, не знает, как с полнотой прожить отпущенный ему природой срок.

Спокойствие Ладушкина было обманчивым. На самом деле никогда еще не был он так внутренне напряжен, как сейчас.

— Пошли, посидим в кафе, там сегодня отменная пицца с грибами, говорил ему кто-нибудь из ребят в КБ.

— Можно, только минут на десять, — ошарашивал он внезапной пунктуальностью.

— Старик, поехали в воскресенье на море, вода еще теплая.

— Это же весь день пропадет!

— Не хочешь над кроссвордом помозговать?

— Нет, это потеря времени.

Так неожиданно он превратился в скрягу.

Теперь в свободное от работы время он уже не сочинял рассказов о странных помидоровых деревьях или о том, как его соседка Курилова стала философом, рассматривая внутренности бройлера, не обивал пороги редакций, а занимался хрононаблюдениями.

В плохой исход с Виолеттой он не верил, но, будучи мнительным, не мог выбросить его из головы, и ему хотелось внести свою скромную лепту в кампанию по защите от небесной странницы. Его первой обязанностью было сохранять спокойствие.

Виолетта и тридцатилетний юбилей пробудили в нем странную мечту. Он знал, что время в разных ситуациях течет по-разному. А коль объективное время превращается в субъективное, то каждый человек может научиться управлять им. Медики пишут о внутренних биологических часах. А что, если и впрямь есть некий хроноглаз и его можно тренировать и развивать так же, как спортсмены тренируют мышцы, а студенты развивают свои мыслительные способности?