Виталий Коротич - Не бывает прошедшего времени

• Название: Не бывает прошедшего времени
• Автор: Виталий Коротич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Еще одна повесть (будущего перестройщика) Коротича о горькой доле советских эмигрантов на буржуазной чужбине, рассказанная с позиции гордого превосходства от сознания того, что лично автору - хорошо на своей социалистической родине. Также автор неустанно напоминает о том, что ни в коем случае нельзя забывать о Второй мировой войне, а, в связи с этим, - и об угрозе поднимающего свою голову неонацизма.

---

Не удивившись, что человек, снявший наушники, избрал собеседником именно меня, не удивляясь, что вопрос был задан по-русски, я взглянул на даму. Было ей несколько за сорок, и шансов на знакомство с кем-то элегантным и трепетным у нее было маловато. О чем я и сообщил.

- Считаете, ей здесь нравится? - настойчиво спросил мужчина, постукивая стаканчиком.

- А черт разберет, что здесь кому нравится, - искренне ответил я.

Виктор молчал, поглядывая то на меня, то на человека без наушников, то на ревущую у сдвинутых столиков компанию. Бармен подошел к крайнему за сдвинутыми столиками и что-то сказал ему на ухо - компания чуть поутихла, хотя ясно было, что это ненадолго: стол уже покрылся графинчиками с красным вином...

- Этот бармен, - сказал человек без наушников, - похож на "большого брата" из оруэлловского романа "1984". Помните, там есть "большой брат", которому посвящаются регулярные двухминутные излияния по телевидению. "Большой брат" определяет, что слушать и что смотреть, что делать...

- Там еще есть оппонент "большого брата", - вмешался я, - которого полагается проклинать, потому что иначе "большой брат" накажет. С надлежащей ли старательностью проклинаете вы того дьявола?

- Кого, кого? - всполошился мужчина, - Мы здесь, пожалуй, немного ругани слышим - так, чтоб из года в год да в один адрес. Разве что русских коммунистов ругают не переставая.

- Я же и спрашиваю, старательно ли поносите дьявола, выигравшего войну у фашистов, научившего людей, живших в темноте и в бедности, читать и писать, давшего всем жилье и работу.

- Вы случайно не коммунист? - удивленно переспросил мужчина.

- Коммунист, - сказал я, - самый настоящий.

- Глупые шуточки! - буркнул человек и надел наушники. Компания за сдвинутыми столами притихла.

- Войны не будет. Войны не было никогда! - сказал Виктор и позвякал льдинками в стаканчике с желтоватым "Куантро". - Да здравствует мир!

- Война была, - ответил я, - а мир в Европе держится, потому что войну выиграли мы.

Человек в наушниках демонстративно отвернулся от нас, уставившись в сторону бара.

- Вспоминаешь бандуриста? - поднял я чашечку с кофе и взглянул на Виктора, - Ну, того, которому эсэсовцы разбили бандуру?

- Нет, война окончена! Нет, не помню!

- Здесь у каждого свои наушники, - сказал вдруг мужчина, который только что сидел, отвернувшись от нас. - Вот вы шутите, пугаете меня...

- А вы боитесь коммунистов? - спросил я. Мужчина снова надвинул наушники на лохматую, очень немолодую свою прическу и вслушался. Он постукивал стаканчиком в ритме личной музыки, а по стуку можно было понять, что кафе здесь недорогое, так как столы в нем не деревянные, а пластиковые.

Бармен что-то выкрикнул в зал и клацнул клавишем на пульте. Люди, в том числе и сосед наш, начали стягивать наушники, оглядываясь. Лишь компания за сдвинутыми столиками жила независимо от кассетной забавы и развеселилась еще больше, уже и каблуками постукивали по полу.

- Почему бы вам не поговорить со мной? - снова повернулся к нам человек, чьи наушники смолкли. - Вот вы не желаете со мной общаться, а зачем же тогда вы в "Русском аудио"? Сюда ходят спасаться от тишины. Вот я кофе взял, выпил, музыку послушал - и все за шесть франков. Что такое шесть франков? Чашечка кофе или номер здешней русской газеты...

- "Русская мысль"? - перебил его Виктор.

- Да.

- Так подотрись ею! - Виктор опьянел от ликера и становился все агрессивнее.

- Не обижайте и не пугайте меня! - Человек без наушников жалобно взглянул на нас, а затем на женщину за столиком у входа, сидевшую все так же одиноко и отстраненно. - Искусство жить вне родины - это, кроме прочего, искусство поиска собеседников. Я беседую с окнами, с зеркалом, со старым диваном в своем парижском жилье и с еще более старым диваном, оставшимся там, в стране, где я жил тысячу лет назад и где доставал диван по знакомству, потому что с диванами были временные трудности. Здесь не бывает сложностей с мебелью, здесь поговорить не с кем.

Мужчина постучал стаканчиком по столу и послушал отрывистые звуки. Бармен что-то заорал у своей стойки и включил пульт. Одинокие люди за столиками потянулись к наушникам, только женщина у входа сохранила невозмутимость. Мужчина немного подождал моего ответа, отвернулся и взял наушники.

- Разве здесь можно поговорить? - сказал Виктор. - Сдуру я тебя затащил сюда. Хочешь, я тебе расскажу про этого типа? Интересно-о-о...

Я не был уверен, что нуждаюсь в подробностях. Выразительность самой атмосферы "Русского аудио" характеризовала гостей заведения, тем более постоянных гостей, достаточно полно.

- Хочешь знать о нем больше? - переспросил Виктор. - Впрочем, для чего тебе это знание? Чтобы повозмущаться или позлорадствовать: вот, мол, каково им, бездомным!

- А знаешь, я подумал именно так: вот, мол, каково им, бездомным. Пошли отсюда... Повеселились, и ладно.

- Не прыгай, - взмахнул рукой Виктор. - Погоди.

К нам подошел официант с таким же, как у первого, розаном на картузе. Пажеские официантские штаны были чем-то залиты - ощущалось, что работа кипит.

- Принесите водки, - сказал Виктор.

Официант бегом доставил нам потный графинчик и две рюмки. Одну я возвратил, а Виктор, не комментируя моего поступка, плеснул себе полную.

- Будь, здоров! - Он опрокинул рюмку и подмигнул. - Вот подохну, и человечество отпустит мне все грехи, вольные и невольные, ако я отпускаю должникам своим. А ты? Ничего не забудешь, ничего не простишь? Тебе мало, что и здесь вот поле боя, большинство - люди с войны, побитые, покалеченные.

- Не прощу, - сказал я. - Гадов не прощу, тех, кто Киев мой жег, не прощу, тех, кто людей моих убивал, не прощу. Помирать буду в муках, вечным блаженством рискну, а не прощу. И дособеру материал для фильма, чтобы другие тоже не прощали.

- Я господин из Америки. - Виктор быстро пьянел. - Я господин без памяти. У меня целый народ беспамятный, потому что, если начнут они вспоминать, скольких индейцев зарезали, скольких негров убили, чтобы загрести и освоить землю свою, я захлопаю крылышками и воспарю выше всех, как безгрешнейший человек на свете! Я из Америки! Я не вижу того, что ты видишь, - развалин, трупов, жженой травы, я слеп к твоим видениям!

- Идиоты, - громко обратился к нам человек из-за соседнего столика и положил наушники перед собой, - нас же память затерзала, а не беспамятство. Не ври, что родина через океан не притягивает. Это мощный магнит, тянет и тянуть будет. Вон Шаляпина, уже мертвого, а перетянуло через кордоны аж на Новодевичье московское кладбище! И слепые от видений мучаются, не говори так про слепых! Это мой брат играет на аккордеоне у входа и торгует лотерейными билетиками, как попугай. Он воевал в Красной Армии, а потом в плену фашисты ему глаза выбили. После освобождения партизаны подарили ему аккордеон, а я приехал к брату и вот остался. Зачем я тут? У нас с братом фашисты перебили дома всю родню: я бы их, гадов!..

Мужчина из-за соседнего столика вскочил, а затем вдруг прижал наушник мне к голове. Схваченная с середины, но узнаваемая, запищала старая песенка, знакомая по дому, старая довоенная пластинка, запомнившаяся невесть когда. Я не обиделся, мужчина почувствовал это и заговорил, обращаясь не к Виктору, а ко мне:

- Ну вы меня должны понять, вы не такие, как этот бармен, ой как я хочу песни своей, хлеба своего, а брат, он же сплошная память о беде, а не о победе, ой же как я домой хочу, только брата нельзя бросить, он ведь одинешенек!

- Иди гуляй! - вдруг гаркнул Виктор на моего собеседника и почему-то хлопнул в ладоши.

- Почему это "иди"? - Мужчина с наушниками возмутился, но видно было, что и в возмущении он полагается сам на себя, потому что никто вокруг не снял наушников, компания за сдвинутыми столиками гуляла, не обращая ни на кого внимания, а женщина у двери сидела все так же одиноко.

- Чистенькие вы все! - крикнул Виктор и снова хлопнул в ладоши. - Тот прямо из Красной Армии, а этот вообще из облисполкома! Чистенькие вы все, и память у вас замечательная! А я весь беспамятный и в дерьме, я сюда подыхать приехал.

- А ты не ори, - на хорошем русском языке спокойно сказал бармен, подойдя к нам вплотную. - Я же тебя отсюда могу так зафутболить, что окочуришься раньше, чем поймешь, что с тобой происходит! Я, милейший, служил у генерала Власова в РОА и не стыжусь. Если пожелаете, я вам такие песенки крутану, что у вас глаза на лоб вылезут. Вы в "Аудио" платите за музыку, а заказываю ее я! И чтоб никто здесь, кроме меня, голоса повысить не смел!

Вдруг от двери послышалась музыка. Слепой аккордеонист вошел в кафе и, играя "По долинам и по взгорьям", двигался в сторону бармена, ни на мгновение не прерывая песню о дальневосточных партизанах, которые разогнали воевод и уже не отдадут завоеванного.

- Выгоню! - взвизгнул бармен.

Слепой швырнул бутылку точно на голос, и, пролетев мимо барменской головы, та разбилась о стену возле пульта, густой ликер потек по обоям.