Александр Ласкин - Дом горит, часы идут

• Название: Дом горит, часы идут
• Автор: Александр Ласкин
• Жанр: Современная проза

Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000). Лауреат Царскосельской художественной премии (1993), премии журнала “Звезда” (2001), премии Администрации г. Пушкина в области культуры (2008). Удостоен знака Министерства культуры и массовых коммуникаций РФ “За высокие достижения” (2008). Живет в Санкт-Петербурге.

---

Для чего морщить лоб перед объективом, но иначе у него не выходит. Кажется, будто он говорит: ну что вам от меня надо?

И вообще: живу один и буду жить так. Ни с кем на свете не собираюсь делиться.

Вдруг такая расположенность. Вплоть до того, что некоторые секреты знали только они двое.

Конечно, Азеф забеспокоился. Когда у него появлялись конкуренты, он реагировал моментально.

Во-первых, какой он тогда вождь партии? Во-вторых, департамент все время требует подробностей.

Что ему делать в этой ситуации? Стараться подружиться с Блиновым и ждать, когда он проговорится?

Обиднее всего, что Гершуни сам указал на студента. Когда Азеф попросил назвать фамилии, он посоветовал спросить у Коли.

Если бы у Азефа было одно лицо, он бы не сдержался. Выдал бы себя слишком откровенной гримасой.

Слава богу, у него много физиономий. Когда случаются такие моменты, сразу меняет одну на другую.

Ну, к примеру, вот эта. Как бы встревоженная вновь открывшимися обстоятельствами.

Сейчас она в самый раз. Все же речь о том, как их организация будет жить дальше.

Еще у Азефа есть такое соображение. Вслух он его не произносит, но имеет в виду.

Зачем Григорию Андреевичу бледный низкорослый юноша? Неужто он не справится без него?

Даже комплекцией Коля совсем не подходит для руководства боевой группой.

Вот они двое – это да. Сам Гершуни – настоящий тяжеловес, а Азеф тем более.

Сразу видно – силы равны. Отвлекутся на что-то постороннее и возвращаются в одну точку.

И так не пять и не десять раз. Сто потов сошло с каждого, а к главному еще не подступились.

Гершуни приготовился до ночи держать оборону, но вдруг Азеф махнул рукой. Сделал вид, что ни на чем не настаивает.

Может, решил, что двое упрямцев – это чересчур. Кто-то должен сменить пластинку.

Когда напряжение спало, Гершуни сразу кого-то назвал. Потом прикусил язык и произнес ту самую злополучную фразу.

Как это понимать? Выходит, Азеф хуже не только Гершуни, но и студента Блинова.

Евно Фишелевич сразу вспомнил, за что он не любил Колю. Разговоров у них было мало, но кое-какие выводы напрашиваются.

Главная претензия заключалась в том, что Блинов уж очень громко смеется.

Азеф и сам порой подхихикнет, но на этом не задерживается. Обозначит свое отношение и переходит к другим темам.

Коля же хохочет просто так. Будто из него прет энергия, и он не знает, как ею распорядиться.

Недовольство вызывало и присутствие Лизы. Ее тихие колокольчики всегда сопровождали Колин смех.

Она так хорошо вторила мужу, словно они пели дуэтом. Или вместе укачивали ребенка.

От зрелища счастья Евно Фишелевичу было не по себе. Ведь революционеру редко такое перепадает.

Конечно, он и тут умудрялся найти выход. Ловко соединял полезное с приятным.

Проведет заседание с партийцами, и – шмыг в публичный дом. В давно разогретую постель какой-нибудь Марфы или Маланьи.

В злачных местах Азеф ценит то же, что в жизни вообще. Полную независимость от какой-либо крайности.

Тут никто ничего не изображает. Можно не говорить, а просто поманить пальцем.

Мол, отправимся в кабинет. Предадимся занятию, которое без всяких признаний доставляет удовольствие.

Азеф знает цену красивым словам. Сколько он дал клятв по самым разным поводам.

Тем приятнее обходиться без слов. Воображать, что нет прошлого и будущего, а есть эта минута.

Цены, надо сказать, в этих заведениях божеские. Если бы он не сотрудничал с полицией, ему было бы по карману.

Семьей Азеф так и не обзавелся. Ни женой, ни двумя дочерьми, ни четырьмя сыновьями.

Не хотел никого вмешивать в свою жизнь. Уж если ходить по тонкому льду, то только одному.

Поднял ногу, и не знаешь, что будет дальше. Опустишь ее на этом свете или на том.

6.

Прежде чем перейти к чему-то более важному, поговорим об актерской составляющей в наших революциях.

Сколькими именами обогатилась бы сцена, если бы не досадное стремление изменить мир!

Что было бы, если бы Азеф не прятал своих талантов? Так и видишь гигантскую афишу в центре Петербурга:

“Евно Азеф! Только три дня! Человек, меняющий личины!”

Самое главное, никаких неприятностей. Только легкое щекотание нервов и художественный эффект.

С точки зрения Азефа, все это – суета и тщеславие. Куда правильней жить, никому не навязывая себя.

Играет он только в случае крайней необходимости. Когда не остается других вариантов, открывает свою сумку бродячего артиста.

В этой сумке – все что угодно: и деловая маска с бровями, сдвинутыми к переносице, и маска революционного порыва.

Вот он входит в комнату, будто из-за кулис. Про себя прикидывает: сейчас лучше обычное, деловое, или специальное, революционное?

Нет, лучше революционное лицо. С такой тихой улыбкой и теплотой во взоре, которые будто говорят: я с вами! вместе мы победим!

Конечно, тут не только лицедейство. Ведь исполнитель следует за пьесой, а он все делает по своему разумению.

Так и назовем его: творец жизни. Человек, чьими усилиями в скучной действительности появляется интрига.

7.

Как уже сказано, Азеф не помышлял об игре на сцене, но демоном точно себя представлял.

Говорят, под видом закладки держал в книге репродукцию картины Михаила Врубеля.

По несколько раз на дню на глаза попадалась эта гигантская фигура, почти полмира обнявшая своими крылами.

Про себя думает: да ведь и я так же. Только что не летаю, а передвигаюсь, как все.

Азеф тоже долго высматривал жертву, а потом неожиданно начинал действовать.

Вы-то мне и нужны, Иван Иванович. Позвольте занести вас в черный список.

Иногда Евно Фишелевич не предупредит заранее, а сразу предъявит свой вердикт.

Ну для чего долгая волокита? За особые заслуги перед революцией вас поместят не в список, а прямо в Сибирь.

Притом опять же никакого желания выйти на поклоны. Хотя бы минуту побыть в облаке славы.

Только соболезнования он выражает не через посредников. Случалось ему навещать родственников на дому.

Наденет самое скорбное свое лицо и идет к вдове. Говорит, что мир не знал таких смельчаков, как ее муж.

Про себя же думает: и хорошо, что не знал. Тогда бы пришлось ему трудиться круглые сутки.

Все же на настоящего демона Азеф не тянет. Самое большое, на заштатного черта.

Ни тебе огромных крыльев, ни особого блеска глаз, ни печали во всем облике.

Почти полное сходство с остальными гражданами. Если не знать о нем ничего, то легко перепутать.

Кстати, Павел Иванович Чичиков тоже не похож. Прямо-таки ничего зловещего.

Потом подумаешь: почему не похож? Откуда же эта способность пролезать без мыла?

Да и другие качества подходящие. Не толст и не тонок, чин имеет не малый и не большой.

Словом, скользкая личность. Только что-то о нем понял, а он уже переменился.

Наверное, потому Чичиков ловко торговался. Ведь эта способность предполагает перевоплощение в собеседника.

Чуть не каждым своим жестом показываешь: я – это вы. Пусть не совсем стал вами, но точно забыл о себе.

Во время этого сеанса самоотречения чего-то добьешься. Если покупатель не сдаст позиций, то смягчится наверняка.

Легко представить Азефа разговаривающим с Собакевичем или Коробочкой. Подбирающим к каждому ключи.

Еще воображаешь его над ревизской сказкой. Как бы отщелкивающим про себя на счетах: это – минус, а это – плюс.

Конечно, в данном случае речь не о мертвых душах, а о живых. Вернее, сначала о живых, а потом о мертвых.

Кстати, террористов иногда узнавали по запаху. Это сильно облегчало работу охранки.

Почувствуешь щекотание в носу, и понимаешь, что это твой клиент. От долгой работы он стал не годен для конспирации.

Вот и от Азефа иногда разило. Не только вином и духами, но чем-то более крепким.

Одни подозревали слишком большую близость к производству бомб, а другим мерещился серный дух.

Ведь если действительно чертяка, то без серы нельзя. Что-то же должно подтверждать, что это он.

8.

Мало у Азефа убеждений, но тут он тверд. Ничто не заставит его считать, что можно обойтись без отдыха.

Он даже настаивает на том, что, кроме революционного и антиреволюционного, есть еще третий путь.

Третий путь – это путь в питейное заведение. Расположишься за столиком, возьмешь графинчик, и вечер пролетит незаметно.

Конечно, не просто так сидишь, а со смыслом. Отмечаешь то, что за это время удалось сделать.

Действительно, успехов немало. При столь непростой жизни даже чересчур.

Во-первых, жив-здоров. Во-вторых, не потерял способности опережать противника.

Насколько враг изворотлив, а ты еще больше. Причем он многочислен, а ты один.

Как за это не выпить? Не подмигнуть симпатичному человеку, отразившемуся в бутылке.

Мол, поживем, брат! Еще будут у нас с тобой разговоры через зеленое стекло.