Владимир Широков - Время Освенцим

• Название: Время Освенцим
• Автор: Владимир Широков
• Жанр: Современная проза

Владимир Анатольевич Широков родился в 1975 году в Челябинске. Окончил филологический факультет Челябинского государственного университета. В качестве одного из авторов и редакторов участвовал в создании семитомной энциклопедии “Челябинская область”. Журналист. Работает в Федерации профсоюзов Челябинской области. Данная публикация – литературный дебют автора.

---

Огонь – это жизнь. Огонь – топоним ада: жертвосборщик, распределитель грехов, слепой орган Бога. “Тебе быть сожженным, мне – прощенным; жизнь передай другому”. “Огонь – это творчество, мистика, музыка; он очищает душу от скверны”. Первый друг древности – союзник племен, помощник, защитник от хищников, неведомых сил внешнего мира – необъяснимых опасностей; свет и тепло – надежда на спасение. Он – единственное, что осталось прежним, как и тысячи лет назад, не потерявшее в натуральности. Его невозможно разбавить, подделать, воспроизвести заменителями – он всегда настоящий, всегда одного качества, одного сорта. Он бескорыстно верен нам столько времени. Он изначально и до самого конца правдив – как природа, как наши инстинкты, как терпение и страх, холод и голод. “Огнем воспроизводили каббалистические знаки, складывали свастику. Вы помните? – сыновья света – факельные шествия – геометрическое зарево: огонь, торжественно вращающий человеческую тьму; критическая масса с поглощающим центром. Ведь люди от природы огнеопасны, да?… и, в отличие от неживой материи, обладают свободой самовыражения”. Зачем? Мне не нужен этот подтекст. Я не то хотел думать. Я вижу в этом знаке улыбку, если уж на то пошло. Его узор напоминает соцветие, ассоциируется с восходящими потоками воздуха. А завтра я увижу в этом что-нибудь другое. Самое важное – не попадать в связи: мне еще жить в этом мире.

* * *

Естественность

в восприятии мира избавляет от прошлого.

Я не стремлюсь к коллективному согласию.

Но я люблю музыку, она – мой союзник. Да, я плохо разбираюсь в ней как знаток, исследователь, критик. У меня нет музыкального слуха. Но есть обостренное чувство музыки. Музыка имеет неограниченный доступ ко мне – я беззащитен перед ней. Слушая ее, я углубляюсь в себе – я гораздо дальше обнаруживаю себя – я творюсь ею. И мне кажется, что уже не реальный факт, а первозданная истина – ее со мною тесные, тугие и замысловатые отношения.

Музыка уводит, освобождает от тягостного, гнетущего, ненужного – того, чего не замечаешь, пока не услышишь музыку, что принуждает довольствоваться навязанным, проторенным, запрещает искать самому. Она ударяет в мои недра – туда, где я в себе еще не был, откуда я себя не ощущал, где вовсю целина. Она циркулирует во мне, закрепляя меня в мире – том мире, который мне достался, которым я проникаюсь, из которого я отныне не хочу уходить, – как пища, как информация. Когда во мне совершается движение, когда я что-нибудь поглощаю или выделяю, когда что-нибудь входит или выходит из меня, когда работают мои отверстия, мои дыры, – я чувствую связь с миром и обновление; это ключ к жизни. Ave, Maria. Это не тоска по прошлому, не творчество и не мастерство; это исхождение.

Музыка – сильнейший реагент. Она заставляет душу смещаться, менять ось. Она преображает, приводит к внутреннему движению, позволяет нащупать возможную перестановку мест, перспективы, направления – расшатать основу мироздания, вдохнуть в него сомнение. Детонатор мироустройства, протеин человечности.

Мир в музыке предстает отчасти или значительно переустроенным, неузнаваемым, неутвержденным, необоснованным, вернувшимся к своим началам, близким к расформированию, реструктуризации – а это уже как минимум шаг. Я погружаюсь в иное, в неопределенность как новую среду, а неопределенность – это уже что-то, это уже не зло, это путь от него.

“Неопределенность – это ничто, пустота”.

Неопределенность – отсутствие названий, имен. Попробуйте мыслить, ничего не называя. Называть, обозначать, номинировать – значит определять, конкретизировать, сужать, указывать рамки, границы, устанавливать связи, путы, зависимость. Имя – тоже зависимость. Имена – как и все слова – притягивают к земле, зацепляют в реальности – как мажор, как текущее настоящее. Они затрудняют сквозное движение. Делать что-то во имя чего-то – значит обосновывать свою узость, бессилие, безвольно исполнять: именем королевы, именем закона, именем государства. Дать название, номинативно озвучить вещь или явление – значит, признать их существование, санкционировать их вселение во время и при этом в очередной раз спасовать перед бытием; музыка не пасует.

* * *

Жизнь – это реализация имени.

Дать имя человеку – значит дать ему будущее – создать время для развертывания судьбы – обозначить, сформировать, подарить направление, которое он сложит в путь. И этот путь, заложенный в имени, навсегда останется с человеком. Имя и его звучание – отрицание смерти. Оно и личное время – вот все, что остается от человека после его смерти: так говорят энциклопедии; и надгробные плиты. Произношение реального имени – без фамилии, без титула и статуса – форма выражения добра к его носителю. Человек умер не весь, если кто-то помнит и произносит его имя – хранит свое добро наготове, выражает его. Называя имя убиенного, можно приблизить его воскрешение.

* * *

Занимательная энциклопедия имен.

Всемирная история именных форм, псевдонимов, кличек, прозвищ.

Словарные позывные знаменитостей.

У правителей Востока имена – из десятков слов. У европейцев – именные приставки, знаки наследственности, родословной: поколения, звенья, ветви – генеалогическая роскошь, литры накопленной наследственной кислоты, кровь тысячелетней выдержки – уровни потомственности, кратность человечности. Людвиг ван Бетховен, Йозеф фон Менгель. Имена с цифровой кодировкой – индексы причастности к мировой истории, коэффициенты личной ответственности: Фридрих I, Сикст IV, Пий V. Товарищ: у граждан СССР – именные пристройки. Эрзац, деноминация – знаки бесприданничества, люди, выпавшие из истории, предавшие время, люмпен. У узников концлагерей – номера. 74233 – девушка из Освенцима. У древних людей – выходцев из племен, народностей, индейцев – имена зарабатывались, присваивались – за отличительные навыки, умения, совершенные поступки: Соколиный Глаз, Блуждающий Олень, Улыбающаяся Рыба. У современников, признанных в кругах, принятых на текущее обозрение, – прозвища, клички, “погоняла” – доказательства социальности: Ангел, Бык, Глобус, Зубатая, Синяя Борода, Бельзенский Зверь. У людей уголовного мира – короткие, конкретные, звучные – от индивидуальных черт внешности, характера, поведения, от фамилии, рода деятельности; унылые прозвища, натуралистические, ограничивающие, агрессивные: Костыль, Танцор, Фикса, Хромой, Хлыщ. Антропонимическая инфляция. Имена богов. Имена палачей. Имена святых. Библейские имена. Табуированные имена. Вымышленные имена – вымышленные люди. Псевдонимы доктора Менгеля – Педро Кабальеро, Гельмут Грегор – меточный материал, бывшее в употреблении, примерка судеб, многоразовые личности: Энрике Вольман, Фриц Фишер, Хосе Аспиаци, Фридрих Брайтенбах, Вальтер Хазек. Одни – при жизни без права на имя, у других – по имени на каждый случай; убийцы наследуют права убитых – живут в ничто, живут против смысла – спасаются от смерти, жертвуя преж-ним именем, спасаясь от себя, опровергая свое существование, отсебятившись.

Имена умерших не похожи друг на друга – как судьбы, как отпечатки пальцев. Но имена убитых всегда звучат одинаково: Альберт, Анна, Валентин, Ванда, Моника, Самуил, Эва. Мелодии – разные, нота – одна. Моноаккорд тишины в коллективном аллегро.

Больше всех не люблю свое собственное имя: чувствую нелепость в необходимости представляться, озвучивать себя. Не могу преодолеть трудность самоназывания – даже условного, мысленного, даже в третьем лице, даже если представить себя умершим. Смысловые ассоциации, не связанные с биографией, – ненужный подтекст, тормозящий. Наилучший выход – форма “я”: ничего не содержит, ни к чему не обязывает – бессмыслица, независимость… А впрочем, для “я” я слишком неоднороден, рыхл.

Человек должен заработать себе возможность быть названным, употребленным в речи. Имя не слово, не сумма сделанного, не только то, что и как о тебе говорят. Это особая смысловая категория. Это больше, тяжелее, чем судьба: сумма времени и пространства, прожитых, преодоленных человеком в течение жизни; сумма единиц измерения в той шкале ценностей, которую он для себя избрал, в границах которой продвигался. Все его движение в конечном счете должно свестись к этой проблеме – как он подготовил, сформировал свое имя – свою единственность, свою настоящесть, – что вложил в него, из чего скроил. Добро в его абсолютном смысле – твой козырь перед смертью, элементарная составляющая твоего имени.

…Но есть просто красивые имена – женские. Красивые, легкие и чистые – по звучанию, личным ассоциациям: Агнешка, Злата, Анна, Изабелла Кастиль-ская – как цветы и звезды.

* * *

Имена -

атомы истории.

Имена человечества.