Татьяна Туринская - Чужой, посторонний, родной

• Название: Чужой, посторонний, родной
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

— Да ладно, спи уж.

Покинув комнату, он тихонько прикрыл за собою дверь. Прошел в гостиную, включил телевизор. Однако мелькание картинок лишь вызвало раздражение, и он нажал кнопку "off". Лучше он подумает, повспоминает их с братом общее детство, разобщенную юность. Когда между ними пролегла проклятая трещина?

Не прошло и пяти минут, как на пороге возник заспанный Виктор. Чуть отекшее со сна лицо, заломанные на бок волосы.

— Ну чо? — проворчал он, присаживаясь в кресло. — Разбудил — и в кусты?

Закуски хватило бы на десятерых: Наталья Станиславовна готовила много и разнообразно, никогда не допуская, чтобы Владимир дважды в день ел одно и то же. Кроме того, он и сам заехал в супермаркет, подкупил кое-чего к столу — хотелось, быть может, не столько побаловать брата, сколько удивить его, поразить воображение собственными возможностями: смотри, дескать, кого ты схоронил раньше времени!

Банальную водку даже не стал выставлять на стол — брат приехал, тут меньше, чем хорошим коньяком, не обойдешься.

— Ну что, Витька, вот и свиделись, — он выжидательно протянул рюмку навстречу. — Честно сказать, не думал, что еще когда-нибудь тебя увижу. После такого…

— Да ладно! — Виктор чересчур активно чокнулся, едва не разбив обе рюмки. — Что было, то было, быльем поросло. Подумаешь… Пацан был, вот и…

Владимир не хотел трогать больную тему, но в груди нестерпимо жгло, обида требовала сатисфакции: так вдруг больно стало, как будто все это произошло только что — и предательство брата, и смерть мамы. Он махом опрокинул в себя рюмку, даже не почувствовав вкуса коньяку.

— Пацан, говоришь? А это ничего, что я теперь в родной дом вернуться не могу? От меня же все шарахаться будут: покойник воскрес! А то, что мать не позволил похоронить — это тоже быльем поросло? Сволочь ты, Витя! Причем редкая.

Виктору бы возразить, да не нашелся, чем. После коньяка перехватило дыхание, но заставить себя проглотить хоть что-нибудь было выше его сил. Едва отдышавшись, ответил покладисто:

— Сволочь. Сам не понимаю, как умудрился… Думаешь, я не жалел? А что толку, когда уже всем и каждому в красках живописал, как тебя грузовик прям на моих глазах раздавил. Знаешь, я, наверное, тоже владею художественным словом…

Он виновато улыбнулся и продолжил:

— Ну не мог я им сказать, что соврал! Не мог! Одно б дело про тебя соврал, так ведь я еще и мать подставил. Вроде как письма ей за тебя пишу, а она, старая, и не догадывается: типа, после батиной смерти умишком поехала малость. Остальное уж люди сами додумали. Мол, Настасья разом мужа и сына схоронила, так чего ж удивляться. Так до самой смерти ее блаженной и считали. Ну гад я, гад! Так дави меня, чего смотришь?!

А Владимиру уже совсем не хотелось его давить. Злость прошла, осталась одна жалость. Видать, и без того его жизнь-то наказала — вон какой приехал: побитый, неуверенный в себе. Куда только гонор подевался? Видать, досталось ему дома, от родной-то жены. От хороших разве сбегают?

— Так что там у тебя с женой-то произошло? Чего не поделили?

— Да что мне с ней делить? — Виктор все еще говорил повышенным тоном. — Стерва, говорю ж. Она мне еще ультиматумы будет ставить. Я, говорит, из этого дома не уйду — это теперь мой дом. Типа, сам уматывай. Я и умотал.

Владимир не ответил, старательно отрезая от голубца кусок: капуста никак не желала поддаваться.

— А куда мне еще идти? — продолжил Виктор, успокаиваясь. — К другой бабе? Да ну их, надоели. Все, как одна, от тебя чего-то требуют. И правильно ты их описываешь: у них один тип имеется, особо стервозный называется. К ним на пушечный выстрел приближаться нельзя, иначе все, считай, пропал: своими проблемами замучают. От же ж народ: только дай на кого повесить обязательства, другого им не надо. И поют, как одна: ты должен, ты обязан. Да никому я ничего не обязан! Могу я хоть немного пожить для себя?!

— Для себя? — Володя справился, наконец, с непослушной капустой. Голубцы оказались, как всегда, вкуснейшими — Наталья Станиславовна знала в них толк. — Для себя живут неженатые, да и то, должен признать, это несколько надоедает. Иной раз и хочется какой-нибудь ответственности, да не за кого… Я бы, например, с удовольствием пацана в садик водил, вечером обратно забирал. По выходным водил его в зоопарк, в кукольный театр. Книжки бы ему читал. Да что там — сам бы для него сказки придумывал. Нет, Вить, поверь: в одиночестве ни хрена красивого нет. Я верю, что можно устать от семейной жизни, но от одиночества, поверь, устаешь гораздо быстрее.

Виктор хохотнул:

— Во дурак! Да ты радоваться должен! Как ты вообще можешь сравнивать, если женат не был? Я вот могу равнять одиночество и… черт, как его? Женачество, что ли? — он весело фыркнул, и продолжил: — И поверь мне — ни хрена в этом женачестве хорошего нет, одна сплошная обуза.

Брат смотрел на него серьезно, задумчиво, потом спросил:

— Но ведь что-то же тебя заставило бросить одиночество?

— Что-что? Знамо что. Говорю ж: брюхо на нос полезло, вот и пожалел дуру. А так… Фиг бы она меня на себе женила!

— Уважительная причина… Правда, банальная до неприличия. Но что-то мне говорит, что не только в ней дело. Вот скажи, как на духу: а до нее — кстати, как ее зовут? И кто она мне — золовка, или невестка?

— Ирка, — недовольно пробасил тот, оставив второй вопрос без ответа.

— Ирка… Кажется, все-таки невестка: насколько я помню, золовка — это сестра мужа, к нашему случаю не подходит. И что, до нее не случалось таких проколов? Она первая залетела?

Пожевав веточку петрушки, Виктор уставился на брата мутноватым взором. То ли молодость вспоминал, то ли решал, стоит ли откровенничать.

— Да было, — признался он легкомысленно. — Они как будто специально это делают. Только не догляди — тут же: "Милый, ты должен жениться!" Щ-щас! Все брошу и женюсь!

— Но ведь женился же? Почему именно на Ирке? Значит, было в ней что-то особенное?

— Да какое, на хрен, особенное? — возмутился Виктор. — Говорю же: пожалел дуру. Как же, сирота! Их жалеть надо. А меня кто пожалеет? Я-то тоже сирота!

— И что, только из-за этого и женился? Потому что сирота?

Тот подумал маленько и осклабился:

— Та не… Тогда маманя как раз… ну, померла. Я думал, одному хорошо будет, никто не будет указывать, что мне делать. А оказалось, хреновато…

— Вот-вот, — поддакнул Володя. — Никто не накормит, рубашку не постирает, брюки не погладит — так?

Виктор потянулся за бутылкой:

— Кто еще поймет, как ни брат? Вовка, как мне тебя не хватало!

Налил коньяку в обе рюмки, чокнулся:

— За тебя! За то, что ты все понимаешь с полуслова! — одним глотком осушил рюмку. — Только ты умнее оказался. Завел домработницу…

— Помощницу, — деликатно поправил его хозяин.

Тот поморщился и продолжил, не обращая внимания на его слова:

— А я, дурак, женился! Но теперь все, я грамотный. Тоже домработницу себе заведу. А бабы… Да ну их к бесу! Слишком хлопотно с ними. Не возражаешь, если я у тебя первое время покантуюсь? Пока в Москве обустроюсь. Найду работу, сниму квартиру… А то и… Вон, у тебя хоромы какие — чего ж месту пропадать? А, что скажешь?

Владимир притих. Оно-то, конечно, брат, родная кровь и все такое, но постороннего человека в доме не хотелось — а Виктор, несмотря на самое ближайшее родство, теперь воспринимался именно посторонним.

— А как же твои девки? Жена с дочерью? Ты уверен, что они без тебя справятся? Не по-мужски все это.

— Да ты знаешь, какая она? — вскинулся брат. — Да эта… Она сама лучше любого мужика вывезет. Наглая, нахрапистая баба. Паровоз, а не женщина!

— Паровоз, говоришь? — Владимир мечтательно улыбнулся. — Паровоз — это хорошо… Я вот тут сюжетец задумал, мне нужна такая баба… Бой-баба, именно что паровоз. А как ее выписать — не знаю. Опиши мне ее поподробнее. В чем ее паровозность выражается? Какая она? Крикливая, приставучая? Или наоборот — серьезная, молчаливая, ни у кого не спрашивающая совета. Говорю ж, у меня с женскими персонажами проблемы, и чем дальше, тем больше. До сих пор еще хоть как-то проскакивали однотипные бабцы, а теперь… Если уж читатели нарекать стали, это, брат, совсем хреново…

В Витькину слегка нетрезвую голову пришла замечательная идея:

— А почему б тебе самому с ней не пожить, не познать на собственной шкуре прелести семейной жизни? Заодно дурные мысли из головы выбросишь — это я о женитьбе. Чтоб одиночество ценить научился.

— Это ты о чем? — в голосе Владимира засквозила подозрительность.

— О том! — Витька задорно хохотнул. — Помнишь, как в детстве? Если нас маманя различала с трудом, думаешь, эта дура заметит подвох? К тому же, она даже не подозревает о твоем существовании. Поедешь, поживешь с ней бок о бок — это тебе такая практика получится, до могилы благодарен будешь!