Татьяна Туринская - Чужой, посторонний, родной

• Название: Чужой, посторонний, родной
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

А может, забрать ее в Москву? Ну что ожидает девочку здесь, в этом забытом Богом городке? С равнодушной матерью, жалеющей для ребенка куска мяса. А в Москве бы он… Стоп, причем тут он, Владимир? Это не его дочь, Витькина. Ему она всего лишь племянница. Тоже родная кровь, но ответственность за малышку он нести не может, по крайней мере, пока живы ее родители. А те, к счастью, умирать в ближайшие полстолетия не собирались. Но ему так хотелось заботиться об этой девочке! Почти еще чужой, виденной лишь несколько раз, но уже такой родной, такой бесценной…

Вот что. Нужно Витьку настроить на то, чтобы по-хорошему договорился с Ириной и забрал Аришку в Москву. Зачем устраивать показательные судебные процессы об опекунстве над ребенком, когда все вопросы можно решить миром. Ну не дура же она, в конце концов! С первой минуты общения стало понятно, что Ирой движут сугубо меркантильные интересы, иначе разве стала бы она выгонять мужа из его же дома? Она даже забеременела в свое время только для того, чтобы заполучить возможность прикарманить чужой дом. Деньги, судя по всему, для нее главное мерило: ишь, как с копейкой расстаться боится, пичкает бедного ребенка сухой картошкой. Предложить ей приличную сумму — она только счастлива будет избавиться от обузы.

Странно, как Витька сам до этого не додумался? Почему ни разу не обмолвился о дочери? Может, сомневался в своей причастности к ее рождению? Так это наипервейшая глупость: глазки-то, бусинки-черешенки, их, конкинские. А губки — бабушки Настасьи, и волосики, похоже, ее — русые, с легкими завитками на концах. Нет же, никаких сомнений — конкинская порода, плоть от плоти.

Надо будет обсудить с Витькой этот вопрос. Тот, наверное, просто постеснялся просить его об этом. И без того, дескать, на шею к тебе присаживаюсь, еще ребенка за собой тащить. Так ведь родная кровь не может быть обузой, как же он, глупый, этого не понял? Надо, надо что-то придумать — нельзя оставлять девочку с матерью, она ей всю жизнь искалечит…

Следующим вечером все повторилось: ее легкомысленный супруг вернулся домой первым, навел нехитрый, сугубо мужской, порядок, и снова приготовил ужин. На сей раз в доме пахло рыбой. Да не мойвой какой-нибудь — приятный дух с порога извещал о том, что рыбка та еще совсем недавно принадлежала к благородным кровям.

Рыбу Ира обожала. И мясо любила, а от рыбы просто закатывала глазки. Даже мойву любила, от которой потом пару дней приходилось проветривать дом, что уж говорить о настоящей. Едва перешагнула порог, слюнки так и потекли от вкусного запаха. Учитывая, что в обед она обошлась сухой горбушкой хлеба, так и вовсе чуть сознание не потеряла.

Однако гордость — куда более сильное чувство, чем голод, и она прошагала в спальню, горделиво подняв голову и даже не взглянув на мужа.

В отличие от нее, Аришка кинулась в объятия к отцу:

— Ух ты, р-ррыбка!

— Будешь рыбку? — спросил тот.

Еще спрашивает, разозлилась Ирина. Ребенок от голода скоро пухнуть начнет, а он издевается. Хоть бы поинтересовался, остались ли у нее какие-то деньги. Да что там интересоваться — сам все прекрасно понимает, вот и положил бы в ящик комода, как всегда. Нет же, ему непременно нужно ее унизить, заставить просить. А, заставив, еще больше унизить, уже отказом: мол, с какой стати я тебе буду деньги давать, раз ты меня из дому гонишь?

Как будто это она виновата в том, что Виктор без конца метки от разлучницы приносит. Как будто это Ира завела себе любовника на стороне. Как будто именно по ее вине их жизнь трещит по всем швам!

От обиды и голода она чувствовала, что любовь ее, и без того хрупкая, остаточная, как неизбежные толчки после крупного землетрясения, превращается в ненависть. Жгучую, оголтелую ненависть…

Даже взглядом его, недостойного, не одарила. И впрямь: не женщина — мегера. Не успела в дом войти, а в воздухе уж громы и молнии летают. Ну и черт с тобой!

Разозлившись на неласковую "супругу", Владимир усадил за стол Аришку. Наложил ей целую гору рыбы без гарнира — картошкой она надавится после его отъезда, а сейчас пусть ребенок хоть каких-то витаминов да микроэлементов поест, пока дядька рядом.

Рыбу выбирал специально для Аришки, филе белого амура, чтоб племянница невзначай косточкой не поперхнулась. Чтоб рыбка была сочней, окунул ее в кляр. Лишний раз порадовался: хорошо, что рано из дому вырвался, всему сам научился, своим умом. Это сейчас у него есть помощница. А пока не появилась Наталья Станиславовна, приходилось и по магазинам ходить, и по базарам. И уборку самому делать, и стирать, и гладить. И уж, знамо дело, обеды готовить — первое время после поступления во ВГИК перебивался бутербродами, слава Богу, ума хватило понять: еще месяц-другой такого питания, и мир никогда не узнает сценариста Владимира Конкина.

Совсем недавно был уверен, что уж теперь-то он к кухонным проблемам не вернется — хватит, нагорбатился. Каждый должен заниматься своим делом: хозяйки — хозяйством, писатели — писательством. А он вон как вышло. Недаром говорят: не зарекайся.

Однако пока что хлопоты не доставляли Володе особых проблем. Все равно, пока Ирина была на работе, заниматься ему было решительно нечем: наблюдать не за кем, писать тоже не мог — ноутбук брать с собой не стал, дабы подопытная вмиг их с Витькой "невинную шалость" не вычислила, а на бумаге не писалось — слова казались искусственными, пресными.

Кто бы мог подумать, что обыкновенное, в принципе, зрелище способно вызвать в человеке такое умиление? Аришка обходилась без вилки: двумя крошечными ручками брала огромный распластанный кусище в желтоватой клярной одежке, и аккуратненько, держа его над тарелкой, чтоб ненароком не капнуть маслом на байковый халатик, впивалась в него мелкими зубками. При этом ее мордаха светилась таким искренним удовольствием, что Володя не мог сдержать улыбки.

Доев второй кусок, девочка вспомнила про маму:

— А мама будет р-ррыбку?

Владимиру стало стыдно. Ребенок переживает за мать, а ему, взрослому мужику, все равно? Да пусть она хоть трижды стерва — Аришка-то тут причем? Она не виновата, что ей досталась такая мать. И демонстрировать лишний раз, что у окружающих очень непростые отношения с ее матерью, было бы слишком жестоко.

— Давай спросим, — заговорщицки подмигнул он племяннице. — Мама, ты будешь кушать…

— Р-ррыбку! — прорычала Аришка, включаясь в игру.

Из спальни донеслось сдержанное:

— Спасибо, я не хочу.

Владимир мог злиться на нее сколько угодно. За то, что морит голодом ребенка, за то, что выгнала из дому Витьку. В конце концов, за то, что дом его отца и деда, дом, где прошло его детство, достанется этой бездушной женщине. Однако, услышав ее холодный ответ, он вдруг отчетливо понял, что все это — поза, что на самом деле она голодна до чертиков, что ее буквально сводит с ума этот запах, что желудок сворачивается от голода, урча и негодуя. И жалко стало дурочку, хоть и отдавал себе отчет, что только она сама во всем была виновата.

— А рыба, между прочим, вкусная, — сказал он, ни к кому не обращаясь, но достаточно громко, чтобы Ирина могла услышать его.

Аришка с готовностью подхватила:

— Мам, очень-очень вкусная! Иди, я тебе оставила!

От готовности ребенка поделиться последним куском у Володи ком встал в горле.

— Аришка, там на всех хватит — целая кастрюля, так что ты ешь давай, ешь.

И отвернулся, опасаясь, как бы девочка не заметила в его глазах чего-то, что замечать ей было не положено. Пусть она еще слишком мала, но это не могло помешать ей быть не по годам проницательной. Едва справившись с собой, он прикрикнул строго:

— В конце концов, сколько тебя можно звать?! Ужин стынет.

Почему-то поймал себя на мысли, что ему хочется устроить разнос чужой женщине. Хотелось объяснить ей, как она, мягко говоря, неправа во всех отношениях. Едва сдержал себя.

Через бесконечно долгую минуту Ирина выплыла из спальни. Все с тем же безликим хвостиком, бледная от усталости — или от голода? В стареньких джинсах с до белизны вытертыми коленками, в растянутом свитере с закатанными почти до самого локтя рукавами. Жалкая, несчастная. И Владимир впервые засомневался: да какая ж она стерва? Так, неустроенная баба, почти уже безмужичная, правда, сама этого пока еще не понимает. Обыкновенная дура.

Скромно присев на табуретку, Ира не осмеливалась прикоснуться к кастрюльке с рыбой. Володя едва не крякнул от разочарования: ему для сюжета нужна была настоящая стерва, чтоб ни минуты спокойной, чтоб ежесекундно хотелось собственноручно перерезать ей глотку. А что ему Витька подсунул? Простую, неуверенную в себе молодую мамашу, не умеющую обеспечить родную дочь всем необходимым. Горе луковое, а не стерва. Такая не то что ребенка, она себя-то не прокормит.

С трудом скрывая досаду, положил в ее тарелку несколько кусков, побольше: сама б наверняка самый маленький взяла, и сидела бы над ним целый вечер, мусоля. С ума сойти — скромничать перед собственным мужем! И это — стерва?