Татьяна Туринская - Чужой, посторонний, родной

• Название: Чужой, посторонний, родной
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

И на первом туре он читал Симонова. Начал медленно, трагически:

— Если дорог тебе твой дом

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нем исхоженные полы…

Во время маленькой паузы внимательно оглядел приемную комиссию. Кто тихонько постукивал карандашом по лакированной столешнице, кто перебирал стопку бумажек, словно ища чего-то, кто-то откровенно зевал. Виктор решил добавить страсти:

— Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчел

И под липой сто лет назад

В землю вкопанный дедом стол.

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоем доме фашист топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал…

Интереса у высокой комиссии, судя по всему, не прибавилось. Виктор разозлился: ах, так? Все равно я вас разбужу, вы у меня заплачете!

— Если мать тебе дорога —

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть;

Если вынести нету сил,

Чтоб фашист, к ней постоем став,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав;

Чтобы те же руки ее,

Что несли тебя в колыбель,

Мыли гаду его белье

И стелили ему постель…

Ну уж про мать-то должны же они прочувствовать? Поди, у самих матери еще должны быть живы. А кое-кто наверняка уже и сам в родителях ходит. Однако комиссия по-прежнему сидела спокойно, даже, можно сказать, расслабленно. И Виктор сник. Кусочек про отца и портрет прочитал на полутонах, смирившись с провалом. Однако добравшись до отрывка про любимую, воспрянул духом: ну не могут же они быть такими бесчувственными, когда речь идет о любви? Тут и бревно расчувствуется, когда любимую на твоих глазах…

— Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Ты не смел, — так ее любил, —

Чтоб фашисты ее живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли ее втроем,

Обнаженную, на полу;

Чтоб досталось трем этим псам

В стонах, в ненависти, в крови

Все, что свято берег ты сам

Всею силой мужской любви…

Не проняло… Может, прав был Вовка? Может, действительно Шекспир на эту высокообразованную публику лучше подействовал бы? Может, еще не поздно все исправить? Как там Гамлет говаривал: "Быть или не быть? Вот в чем вопрос!" Интересно, если вот так сразу, без предупреждения, перейти с Симонова на Шекспира — проснутся? Или даже не поймут, что абитуриент читает уже другого автора? Можно было бы рискнуть, да только кроме избитой фразы "Быть или не быть" Виктор не знал ни строчки, он ведь его не то что не читал, даже фильм со Смоктуновским не смотрел. Вот на спектакль с Высоцким сходил бы непременно, но разве ж в их глухомань приличный театр приедет? Да к тому же Высоцкий слишком рано умер, братья еще под стол пешком бегали. Это уже потом, когда выросли, с несказанным удовольствием смотрели "Место встречи изменить нельзя". Любимой по жизни фразой у Витьки стала "Дурак ты, Шарапов!" А интересно, как бы Высоцкий расправился с фашистами? Если бы он прочел этот стих, удалось бы ему расшевелить сонную комиссию?

Насколько возможно, постарался подделать голос под знаменитую хрипотцу Глеба Жеглова:

— Если ты фашисту с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем, —

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Пусть фашиста убил твой брат,

Пусть фашиста убил сосед, —

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Раз фашиста убил твой брат, —

Это он, а не ты солдат!

Во взглядах членов комиссии, до этого рассеянных и откровенно скучающих, появилось что-то живое. Виктор приободрился и закончил максимально эффектно, с вызовом и даже не без истеричной нотки, чтоб уж совсем сразить слушателей наповал:

— Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина, —

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

Сказал, как припечатал. И обвел почтенную публику победным взором: ну что, как я вас? Проснулись?

Старушка с ярко-розовыми губами и отдающими голубым отсветом волосами, этакая престарелая Мальвина, сидевшая с краю, раскрыла рот:

— Ну что ж, интересный подход. Что еще вы нам можете показать?

Виктор приободрился. Стихотворение прошло "на ура", ну а с басней тем более проблем не будет.

— Басня. Сергей Крылов.

Вороне как-то бог послал кусочек сыру;

На ель Ворона взгромоздясь,

Позавтракать было совсем уж собралась,

Да позадумалась, а сыр во рту держала.

На ту беду Лиса близехонько бежала;

Вдруг сырный дух Лису остановил…

Старушкины куделечки послушно подпрыгивали в такт его словам. Но едва Витя добрался до самого интересного места, как раздался резкий окрик с другого конца стола:

— Достаточно, дальше мы знаем.

Тот растерянно стоял, не зная, что еще предложить высокой комиссии. Плясать он не умел, вот разве спеть что-нибудь?

— А? Э-ээ, — нерешительно топтался он, не зная, как бы поделикатнее предложить свое музыкальное творчество. А хуже всего то, что он никак не мог выбрать песню: как на грех, в голове одни только похабные частушки крутились, и ничего культурного.

— Достаточно, — повторил мужик в маленьких очечках. Где-то Виктор его видел. Наверное, артист какой-то, но малоизвестный — так, навскидку, не то что фамилии — фильма-то не припомнишь. Смотри-ка ты: мелочь пузатая в киношном мире, а заседает в приемной комиссии. — Мы видели уже все, что нас интересовало на данном этапе. Вы свободны. Пригласите следующего.

Он заглянул в список и добавил:

— Матрохин, приготовиться Антоновой.

… В списке прошедших во второй тур его не оказалось. А Вовка поступил. Что сделал бы настоящий брат-близнец? Из солидарности бросил бы все и вернулся домой, чтоб Витьке одному не стыдно было попадаться на глаза знакомым. Но тот заупрямился: "Это мечта всей моей жизни, я не могу от нее отказаться". Витька обиделся смертельно. Приехав домой, первым делом заявил матери:

— У меня больше нет брата. Я у тебя один сын, поняла? Нету больше Вовки, умер!

Никакие попытки матери оправдать Вовку не помогли. Виктор не просто вычеркнул из памяти брата. Всем друзьям, всем знакомым он рассказал ужасающую историю, как на его глазах огромный КамАЗ сбил брата прямо на пешеходном переходе. И каждому добавлял шепотком:

— Ты только смотри, не проговорись. Мать-то не знает, боюсь, не выдержит. Я сказал ей, что Вовка поступил, да и остался в Москве. Не дай Бог узнает — не переживет. Сначала отец, теперь вот Вовка…

Мать рассказывала соседям, какой у нее Вовка молодец — в Москве учится, во ВГИКе, какие письма задушевные матери пишет. Те кивали, поддакивали:

— Ай, молодец, парень!

Но смотрели на собеседницу с таким сожалением, что та старалась поскорее закончить разговор и бежать дальше по своим нехитрым делам: в магазин за свежим хлебом, или к колодцу за водой, на огород опять же — кому ж еще за картошкой ухаживать? Витьке ж не до огорода…

А тот и правда, как с цепи сорвался. Мать его, вернувшегося из армии, видела в лучшем случае раз в неделю: все по девкам бегал, по общежитиям. Наверстывал упущенное, торопился, словно опасаясь пропустить что-то немыслимо важное.

И работа способствовала, как нельзя лучше. Пошел по стопам отца. Сначала рейсовые автобусы водил, забавлялся на остановках: примечал девку поинтереснее и, проезжая мимо, старался брызнуть ей в лицо тонкой струйкой воды из омывателя лобового стекла. Потом разок-другой подмигивал ей в зеркало заднего вида, и… Обычно этот нехитрый прием срабатывал на "отлично": бабенка ехала до конечной остановки, ну а там слово за слово…

Через пару лет освободилось теплое местечко водителя директора овощехранилища. Там и вовсе лафа началась: утром привези, вечером увези, ну и так, днем иной раз по мелочи. А все остальное время… Читать Виктор не любил — его Вовкина чрезмерная любовь к книгам напрочь отбила от чтения. Что еще оставалось делать молодому здоровому мужику, к тому же неженатому? Только юных дурочек окучивать, с легкостью верящих пустым обещаниям.