Давид Бранденбергер - Д. Л. Браденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)

• Название: Д. Л. Браденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)
• Автор: Давид Бранденбергер
• Издательство: Академический проект, Издательство ДНК
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7331-0369-3 (Академический проект), 978-5-901562-88-8 (ДНК)

В 1930 годы Сталин и его окружение, озабоченные задачей мобилизации советского общества для грядущей войны, организовали пропагандистскую кампанию по "реабилитации" славных деятелей русского национального прошлого. В своем исследовании Д.Л.Бранденбергер прослеживает историю популистской идеологии "национал-большевизма" от 1930 годов вплоть до середины 1950 годов, обнаруживая, что идеология эта, вразрез с намерениями ее творцов, стала катализатором формирования русского национального самосознания.

Раскрывая истоки "национал-большевизма" в ближайшем окружении Сталина, автор прослеживает, каким образом новая идеология внедрялась в советское общество через систему образования и массовую культуру. Важнейшей частью исследования становится попытка реконструкции "общественного мнения" сталинской эпохи, следы которого извлекаются из писем и дневников современников, из секретных сводок НКВД. "Советский человек", советское самосознание, как правило, ассоциируется с идеологией "классового сознания". Бранденбергер доказывает, что, особенно на массовом уровне, идеология сталинизма в большей степени может быть связана с русским национализмом, нежели с пролетарским интернационализмом.

Эта книга не только помогает понять, почему такое мировоззрение пережило Сталина, но и проливает свет на причины возрождения соответствующих настроений в современной России.

---

Ответ в определенном смысле очень прост: Сафонов был воспитан как русский патриот в питомнике сталинской массовой культуры — школой, книгами, прессой, кино, театром. Владение новым национал-большевистским словарем, включающим не только русских героев, мифы и иконографию, но и открытую пропаганду превосходства русской нации позволило ему в 1944 году так обстоятельно и уверенно рассуждать о том, «что значит быть русским».

Но можно ли считать Сафонова типичным представителем русского общества того времени? Чтобы понять, как люди, подобные Сафонову, реагировали в своем большинстве на официальную пропаганду в период 1941-1945 годов, надо просеять массу писем, дневников и донесений ответственных органов и на их основе составить впечатление об общественном мнении. В целом, письма и дневники показывают, что русские люди в годы войны рассматривали себя под «этническим углом зрения», совершенно не характерным для советского общества предыдущих десятилетий [626]. Эти источники раскрывают также стремление реабилитировать русское прошлое [627] и политический смысл, вкладывавшийся в слово «Россия» [628]. Русификация культуры и истории проявлялась и в тенденции описывать с этнической точки зрения даже географию — например, «русская земля» или «русский лес» [629]. И наконец, источники свидетельствуют о том, что смешивание терминов «русский» и «советский» стало в это время повсеместным явлением, особенно у бойцов Красной Армии [630]. Но наиболее показательным представляется анализ мнений, высказывавшихся в период 1941-1945 годов красноармейцами, гражданскими лицами и школьниками, ибо именно такие свидетельства в первую очередь характеризуют восприятие массами национал-большевистской пропаганды.

Примечательно, что при освобождении советской территории от войск Вермахта красноармейцев часто шокировало большое количество порнографических материалов, которые они находили в оставленных немцами убежищах [631]. В значительной мере это объясняется стыдливо-пуританским стилем советских публикаций, но связано также и с тем, что читали воины. Ведь бойцы Красной Армии, как и все население СССР в целом, поглощали во время войны огромное количество исторической литературы, и хотя она, как правило, не отличалась высокими художественными достоинствами, ее влияние на менталитет советских людей трудно переоценить [632]. Наибольшим спросом пользовались романы и рассказы дореволюционных и советских писателей, а также документальная и историко-биографическая литература — от «1812» и «Крымской войны» до «Наполеона» и «Нахимова». Сохранилось множество восторженных отзывов читателей на произведения этого рода. Как пишет офицер Н. Н. Иноземцев, он был настолько захвачен «Брусиловским прорывом» Сергеева-Ценского, что прочитал книгу от корки до корки за один присест. Кроме того, его заинтриговала книга Костылева «Иван Грозный», апологетически изображающая русского царя: «"Иван Грозный" Костылева — новая, по сути дела, трактовка образа Ивана». Сравнивая этот новый, сложившийся после 1937 года взгляд на Ивана IV как на одного из творцов империи российской с его традиционным образом правителя-тирана, Иноземцев с удовлетворением замечает: «Какая разница с тем, что было 8-10 лет тому назад» [633].

Проведенный «Литературной газетой» в 1944 году опрос на тему «Что я читал во время войны» выявил неутолимую страсть к чтению еще у одного офицера, Героя Советского Союза генерал-майора И. Фесина. Он рассказал, что нашел время прочитать не только «Войну и мир», но и еще ряд книг аналогичного содержания:

«"Багратион" С. Голубева заинтересовал меня с точки зрения биографии героя, деталей его жизни, воспитания и военной работы. Но образ Багратиона как стратега, его полководческое искусство остались для меня нераскрытыми. В этом смысле более ценными и поучительными показались мне книги К. Пигарева "Солдат-полководец" и М. Братина "Полководец Кутузов". Мне как военному они дают больше материалов для конкретных выводов, для обобщения явлений военной практики, а также лучшее представление об условиях и обстоятельствах войн прошлого».

Другой офицер, подполковник С. Баишев признался, что долго размышлял над романом А. Н. Толстого «Петр Первый», который явился для него своего рода откровением: «Я изучал историю, прочитал много исторических книг, но настоящее представление об эпохе, исторических деталях, подлинное, ясное ощущение истории я получил только теперь» [634].

На удивление жадные до чтения красноармейцы иногда были так захвачены прочитанным, что испытывали потребность высказать любимым авторам свое восхищение в письмах. Так, капитан Г. Я. Козлов послал вдохновенное письмо Д. С. Лихачеву по поводу его статьи «Культура Киевской Руси в эпоху Ярослава Мудрого», опубликованной в «Историческом журнале» в 1943 году. Заметив, что читал журнал еще до войны, и уже тогда он ему нравился, а «здесь, на фронте, да еще в такое время и тем более», капитан поблагодарил ученого за статью и добавил, что чтение ее доставило ему «чарующее наслаждение и пополнило» его «весьма скромные познания ценными данными из области истории нашей Великой Русской отчизны» [635]. Политработнику Б. Русанову так понравилась книга историка Н. С. Державина, что он отправил ему в начале 1943 года письмо, благодаря автора от имени всего своего подразделения:

«Мы, участники двух исторических битв, Сталинградской и Корсунь-Шевченковской, особо благодарим Вас за Вашу книгу "Вековая борьба славян с немецкими захватчиками", показывающую на протяжении истории величие духа славянских народов, их непреклонную твердость в борьбе против немецких поработителей. Мы гордимся за наших предков, что они всегда были победителями в борьбе с немецкими захватчиками, и мы с полной уверенностью говорим сейчас, что потомки славянских народов вместе с другими свободолюбивыми народами мира станут победителями и в эту Великую Отечественную войну» [636].

Если Русанову борьба многонациональной страны с захватчиками рисовалась как продолжение исторических битв всех славянских народов, то авторы многих других писем отзывались о войне с Германией так, будто ее вели одни лишь русские. К примеру, А. В. Манусевич признался автору книг «Чингиз Хан» и «Батый» Янчевецкому в том, что на него произвело большое впечатление описание борьбы русского народа за свободу во время татаро-монгольского ига во втором из этих романов. «Разрешите Вас особенно поблагодарить за главу "А Русь-то снова строится!"» — писал Манусевич, вдохновленный «верой в энергию и жизнеспособность русского народа, который перенесет любые испытания! Освобождая разрушенные врагом наши города и сожженные деревни, мы видим, как "снова строится Русь", — видим, что как ни опустошают нашу землю новые "батыи", ростки жизни буйно пробиваются на обугленной, много выстрадавшей земле» [637].

Эти письма оказывали существенное влияние на творчество авторов подобных сочинений. И. И. Минц, выступая на писательской конференции во время войны, возбужденно сообщил своим коллегам, что популярность таких романов, как «Чингиз Хан» Яна или «Дмитрий Донской» Бородина достигла необыкновенно высокого уровня. «Это говорит о том, что народ хочет сквозь старые образцы осмыслить сегодняшних героев. Надо им помочь. Надо писать, надо издавать книги по этим вопросам» [638]. Когда воины считали, что таких книг не хватает, они брали дело в свои руки, подтверждая наблюдение Минца. К примеру, два офицера отправили Бахрушину письмо с просьбой написать роман об Иване Грозном, а еще один офицер требовал от А. Толстого новой серии памфлетов [639].

Обеспечение фронта новой агитационной литературой было одной из основных задач государства, но много книг было передано и по личной инициативе оставшихся в тылу. В соответствии с восточноевропейской традицией, многие, посылая книги на фронт, делали на первых страницах дарственную надпись, и эти надписи дают представление о том, как люди воспринимали развернувшуюся войну. Так, Женя Приходько написал на книге о Кутузове, вторя выступлению Сталина 7 ноября: «Пусть вдохновляют тебя, молодой боец, на героические подвиги во имя нашей победы образы великих русских полководцев — Кутузова, Суворова, Невского». Солдаты посылали ответные письма, в которых благодарили людей за произведения на исторические темы. «Среди присланной вами литературы, — писал один из них, — есть много книг о наших великих предках — Щорсе, Чапаеве, Котовском. Их образцы вооружают нас на беспощадную борьбу с врагом, на разгром немцев» [640].

Столь же политизированными были письма, посылаемые с фронта родным, друзьям или в местные газеты. Показательны в этом отношении отрывки из писем полуграмотных бойцов, отправленных жителям Тамбовской области:

«Мы отомстим, отвоюем, не отдадим на поругание русскую землю, не раз кровью и потом обильно политую нашими предками. Не осрамим на поле битвы отцов, дедов, прадедов наших, не раз отстоявших грудью великую и могучую Русь от нашествия многочисленных врагов при Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, при Смутном и великом времени Минина и Пожарского…. Я буду бить, уничтожать фашистских гадов всеми своими силами и всеми доступными средствами в великой, освободительной, отечественной войне, чтобы не посрамить оружия русского, наших славных дедов, предков, и колхозников Тамбовщины». [Старший лейтенант В. А. Пустырев].