Михаил Черненок - При загадочных обстоятельствах

• Название: При загадочных обстоятельствах
• Автор: Михаил Черненок
• Жанр: Детектив

«...Пасечник находился в легкой стадии алкогольного опьянения. Весь заряд дроби пришелся ему в сердечную полость и застрял там. Смерть наступила вчера между девятью и десятью часами утра, а горло перерезано примерно на полчаса позднее...»

Антон Бирюков вступает в новую должность и тут будто нечистая подкинула это убийство...

---

— Между тем нож у пасечника был, — вдруг заметил Бирюков. Он отыскал среди снимков сфотографированный стол, где отчетливо пропечатались крупные ломти нарезанного хлеба. — Вот, Петя… Это не топором нарублено. Кроме того, как можно жить на пасеке, не имея ножа?..

— Был, конечно, у Репьева нож, — поддержал прокурор. — Вопрос в другом: куда он исчез?

Бирюков глянул на эксперта-криминалиста:

— Отпечатки следов ног на месте происшествия обнаружены?

— Трава там. Что в траве обнаружишь… — хмуро ответил Семенов и передал Бирюкову фотоснимок трехлитровой банки с медом. — Вот на этой посудине есть пальцевые отпечатки — и Репьева и еще одного человека. Кто этот человек, пока тоже не установлено.

Бирюков, отложив снимок, выбрал другую фотографию, на переднем плане которой просматривался четкий след телеги, проехавшей по жнивью, а через реденькие березки виднелась пасечная избушка. Передавая ее следователю, спросил:

— Это что, Петя?

— Можно предположить, что от этого места на пасеку прошел человек и вернулся назад. Доказательства, что это был именно убийца, нет… — Лимакин помолчал. — Такое могло произойти до убийства или после него.

— Чья телега?

— По отпечаткам копыт лошади, ширине колеи и характерным особенностям колес — телега цыганская. После нее по старому тракту проехал груженый ЗИЛ. К сожалению, зафиксировать рисунок протектора не удалось — тракт сплошь покрыт травой.

— Барса у пасеки применяли?

— Не взял Барс след.

— О пасечнике какие сведения?

— Со слов участкового, Репьев до приезда на жительство в Серебровку семь лет отбывал наказание по статье сто двадцать пятой, — вместо следователя ответил Голубев.

— Семь лет?.. Предельный срок по этой статье за пустяк не дают. Запроси-ка, Слава, подробную справку на Репьева в информационном центре УВД. И вот еще что… — Бирюков отыскал фотоснимок засохшего кровяного пятна на телеге. — Надо обзвонить все больницы и фельдшерские пункты в районе. Не обращался ли туда кто-либо с ножевым или огнестрельным ранением?

Голубев понятливо кивнул, а судмедэксперт лукаво усмехнулся:

— Вот, Славик, взял тебя новый начальник в оборот! Старается время не упустить.

Бирюков нахмурился:

— Опасаюсь, Боря, что мы его уже упустили. Лошадь обнаружена на разъезде Таежный, где в сутки останавливается больше десяти электричек, идущих в оба направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. — Повернулся к прокурору: — Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?

— Козаченко говорит, все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в действительности.

— А которые в колхозе работали?

— Те, что работали, все в наличии.

— О лошади что говорят?

— «Кто-то угнал»… Цыганки в то время в палатках находились, не видели, а из мальчишек слова не вытянешь… — Прокурор помолчал. — Подозрительным кажется поведение Розы. Мне она сказала, что спала в палатке, а другие цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане «голосовали», останавливая попутные машины.

— Может, она просто отстала?

— Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез говорить не может…

После оперативного совещания у подполковника остались прокурор и Антон Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник вздохнул:

— Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую должность. Будто нечистая сила подкинула это убийство! — И, словно стараясь приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил бодрее: — С жильем для тебя вопрос решен. Можешь прямо сейчас идти в горисполком. Возьмешь там ордер и ключ от квартиры. В новом доме…

Бирюков ладонью откинул свалившуюся на лоб волнистую прядь волос:

— Спасибо, Николай Сергеевич. Пожалуй, будет лучше, если я сейчас, не тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключик от преступления надо искать там.

— Считаешь, Голубев не справится?

— Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои земляки живут…

— Да! — словно вспомнил подполковник. — Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки — сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?

— В прошлом году.

— С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется. Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько лет твоему деду?

— Как он сам говорит, давно уже со счета сбился.

— Геройский старик! — Подполковник обернулся к прокурору.

— Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев заслужил, а за гражданскую — орден Красного Знамени имеет.

— Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером «Славы»…

Бирюков встал. Подполковник живо спросил:

— Значит, едешь?

— Прежде переговорю с Козаченко и Розой.

— Возьми нашу машину.

— Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться.

— Ну, как знаешь, — Гладышев протянул руку. — Желаю успеха.

Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:

— Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.

— Голубев слабее? — спросил прокурор,

— Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков — голова. Голубев — ноги.

5. Вожак и Роза

Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.

— Почему нам не разрешают уехать из райцентра? — наконец хрипло выдавил Козаченко. — Мы не совершили никакого преступления…

Бирюков облокотился на стол:

— Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло.

— Подозрение — не обвинение.

— Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре.

— Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение — уедем.

— Думаю, что за десять суток все выяснится, — сказал Бирюков. — Вам доводилось отбывать наказание?

— Нет. Я не нарушаю закон.

— Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс?

— Я старший в таборе, мне все надо знать.

— Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства пасечника?

— Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал…

— Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чего-то другого испугались… Чего?

Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова:

— И еще неувязка, Николай Николаевич, получается… Никто из находившихся в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать, лошадку запрягли в телегу…

— Ромка, сын мой, запрягал кобылу, — неожиданно сказал Козаченко. — В столовку с братом хотел съездить…

— Столовой в Серебровке нет.

— В Березовку хотел ехать. Пока братана будил — кобылу угнали.

Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится запутаться в своих показаниях.

— Кто избил Розу? — спросил Бирюков.

— Гришка-пасечник.

— За что?

— Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал.

— У него не было кнута.

Козаченко напружинился:

— Кобылу Гришка на пасеке держал… Как без кнута с кобылой?..

— Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич.

Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный пиджак — появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла. Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:

— Что толкует Козаченко?

— Ничего конкретного. У тебя какие успехи?

— Больницы обзвонил — никаких раненых за последние двое суток. Сейчас начну по фельдшерским пунктам шерстить.

— Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.