Роман Гуль - Азеф

• Название: Азеф
• Автор: Роман Гуль
• Жанр: История

---

Борис Савинков - глава боевой организации, фигура привлекающая не меньшее внимание, чем и фигура Азефа. Его маскарад в заговоре на Плеве, его перевоплощение в элегантного, богатого англичанина, представителя британской велосипедной фирмы. Он - дэнди, дилетант и в то же время убежденный революционер. Он любит женщин и ночные кабаки. Это тип бунтаря-дворянина, возненавидевшего класс, к которому он должен бы был принадлежать по своим вкусам. Он упорен в революционной борьбе и скептик относительно целей революции. Он не идеалист, как его товарищи по террору, которые все более или менее романтики. И всё же он не нигилист. Это тонкая, сложная и яркая натура... Борис Савинков это "L'homme revolte" Камю.

Другие многочисленные действующие лица романа показаны не менее живо. У каждого свой характер, свой мир идей, свои мечты. Достижение автора не умаляется тем, что он взял материалом романа действительность. Он не исказил ее и сумел создать художественные образы. Но если бы даже автор дал нам только образы Азефа и Савинкова, которые он превратил в человеческие "типы" Роман Гуль вполне заслужил бы того, чтобы не быть забытым.

Интересно, как бы встретила публика переиздание "Азефа".

Christian Megret

"Глухо стукнет земля,

Сомкнется желтая глина

И не станет того господина,

Который называл себя я".

Б. Савинков

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Едучи с Николаевского вокзала по Невскому, Борис Савинков улыбался. Он не знал - чему? Но не мог сдержать улыбку. Потому, что улыбался он открывающейся жизни. Возле Александровского сада Савинков, оглянувшись, увидел темно-бурый Зимний дворец, во всем его расстреллиевском великолепии, озаренный солнцем.

2

Во дворце, в кабинете императора, выходящем окнами на Неву, статс-секретарь Вячеслав Константинович Плеве докладывал о мерах к подавлению революционного движения в стране. Император знал, что именно он, Плеве, будучи директором департамента полиции раздавил революционеров.

У статс-секретаря умное лицо. Топорщащиеся усы. Энергический взгляд. Плеве докладывал императору быстро, горячо говоря. Но Плеве казалось, что император, не слушая, думает о постороннем.

Император кивал головой, задумчиво говорил: - Да, да. И снова забывал голубые глаза на твердом лице статс-секретаря.

3

Извозчик ехал по Среднему проспекту Васильевского острова. Глядя по сторонам, Борис Савинков увидал объявление, на бечевке спускающееся с балкона третьего этажа серого, запущенного дома. Савинков, указав на него, ткнул извозчика в спину.

По высокой, винтовой, полутемной лестнице он поднялся на третий этаж. Пахло запахами задних дворов. Но дома на Среднем все одинаковы. И Савинков дернул пронзительно заколебавшийся в доме звонок.

Дверь не отворялась. За ней даже ничего не было слышно. Савинков дергал несколько раз. Но когда хотел уж уйти, дверь порывисто распахнулась. Он увидел господина в пиджаке, без воротничка, с безумными глазами. Минуту господин ничего не говорил. Потом произнес болезненной скороговоркой:

- Что вам угодно, молодой человек?

- Тут сдается комната?

Человек с сумасшедшими глазами не мог сообразить сдается ли тут комната. Он долго думал. И повернувшись, пошел от двери крикнув:

- Вера, покажи комнату!

Навстречу Савинкову вышла девушка, с такими же темными испуганными глазами. Она куталась в большую шаль.

- Вам комнату? - певуче сказала она. - Пожалуйста проходите.

- Вот, - проговорила девушка, открывая дверь. Комната странной формы, почти полукруглая. Стол с керосиновой лампой, кровать, умывальник. Савинков заметил в девушке смущение. "Наверное комнат никогда не сдавала".

- Сколько стоит?

- Пятнадцать рублей, но если вам дорого... Девушка, смутившись, покраснела.

- Нет, я беру за пятнадцать, - сказал Савинков.

- Хорошо, - и девушка, взглянув на него, еще больше смутилась.

4

Императорский университет показался Савинкову муравейником, в котором повертели палкой. Съехавшиеся со всей России студенты негодовали потому, что были молоды. В знаменитом коридоре университета горела возмущением толпа. Варшавские профессора послали министру приветствие по поводу открытия памятника генералу Муравьеву, усмирителю польского восстания. И от давки, волнения, возмущения, Савинков чувствовал, как внутри у него словно напрягается стальная пружина. Он протискивался в аудиторию. Вместо профессора Фан дер Флита на кафедру взбежал студент в русской рубашке с закинутыми назад волосами, закричав:

- То-ва-ри-щи!

Савинкова сжали у кафедры. Он видел, как бледнел оратор, как прорывались педеля, а студент кричал широко разевая рот. Аудитория взорвалась бурей аплодисментов молодых рук. У Савинкова похолодели ладони, внутри острая дрожь. Взбежав на кафедру, он крикнул во все легкие: - Товарищи! - и начал речь.

5

За окном плыла петербургская ночь. От возбужденья речью, толпой, Савинков не спал. Возбужденье переходило в мысли о Вере. Она представлялась хрупкой, с испуганными глазами. Савинков ворочался с боку на бок. Заснул, когда посинели окна.

Утром Вера проводила теплой рукой по заспанному лицу, потягивалась, натягивая на подбородок одеяло. За стеной кашлял Савинков.

- С добрым утром, Вера Глебовна, - проговорил весело в коридоре.

- С добрым утром, - улыбнулась Вера, не зная почему, добавила: - А вы вчера поздно пришли?

- Да, дела всё.

- Я слышала, выступали с речью в университете - и не дожидаясь оказала: Ах, да, к вам приходил студент Каляев, говорил, вы его знаете, он сегодня придет.

- Каляев? Это мой товарищ по гимназии. Вера Глебовна.

Смутившись под пристальным взглядом, Вера легко заспешила по коридору. А когда шла на курсы, у Восьмой линии обдал ее снежной, за ночь выпавшей пылью сине-кафтанный лихач. И эта снежная пыль показалась Вере необыкновенной.

6

Студент Каляев был рассеян. Долго путался в линиях Васильевского острова. Даже на Среднем едва нашел нужный дом.

На столе шипел самовар. Горела лампа в зеленом, бумажном абажуре. Савинков резал хлеб, наливал чай в стаканы, слушал Каляева.

- Еле выбрался, денег, понимаешь, не было, уж мать где-то заняла - с легким польским акцентом говорил Каляев.

- С деньгами, Янек, устроим. Университет, брат, горит! Какие сходки! Слыхал о приветствии профессоров?

У Каляева светлые, насмешливые глаза, непохожие на быстрые, монгольские глаза Бориса. Лицо некрасиво, аскетически-худое.

- Рабы... - проговорил он.

- Единственная революционная организация это - "Касса". Я войду и тебе надо войти, Янек.

Каляев был задумчив, не сводя глаз с абажура, он сказал:

- Вот я ехал сюда в вонючем вагоне, набит доверху, сапожищи, наплевано. Всю ночь не спал. А на полустанке вылез, - тишина, рассвет, птицы поют, стою у поезда и всей кожей чувствую, до чего жизнь хороша!.. а приехал - памятник Муравьеву, жандармы, нагайки, - Каляев махнул рукой, встал, заходил по комнате.

Над ночной стеной серых, грязных домов, в петербургском небе горело несколько звезд.

- Горят звезды, - тихо сказал Каляев, глядя в окно, - в небе темно, а звезды всё-таки есть. Горят и не гаснут. Савинков, смеясь, обнял его.

- Ты поэт, Янек! Хочешь прочту тебе свое последнее cтихотво-рение?

В зеленоватом, от лампы, сумраке Савинков закинуто встал, зачитал отрывисто:

"Шумит листами

Каштан

Мигают фонари

Пьяно.

Кто то прошел бесшумно

Бескровные бледные лица

Ночью душной в столице

Ночью безлунной

Полной молчанья

Я слышу твои рыданья

Шумит листами

Каштан

Пьяно,

А я безвинный ищу оправданья".

- Хорошо, по моему, - улыбаясь сказал Каляев.

Знаешь кого я люблю?

- Кого?

- Метерлинка.

7

Вера знала его быстрые шаги по коридору. Знала, что торопливо отпирает дверь. Савинков знал, почему торопился со сходки. Поднимаясь, внутренне проговорил:-"В окне свет". - Войдя, услыхал: - Вера поет вполголоса за стеной. И чем слышней пела Вера, тем сильней хотелось ее видеть.

Мотив кончился. Потом возник. Савинков услыхал: мотив пошел в столовую. Снова стал приближаться. Когда был у двери, Савинков распахнул:

- Как вы напугали - вздрогнула Вера. Движенье было: поддержать. Савинков сказал:

- Я только что пришел, зайдите, Вера Глебовна, посидим.

Вера волнения его не видела.

- Вы сегодня не ходили на курсы?

- Почему?! Была.

- Ах были? Слушали Лесгафта, он любимец курсисток...

- О Петре Францевиче так стыдно говорить.

- Почему?

С Шестой линии со звоном, грохотом, вывернувшись, загремели пожарные. На далекой каланче запел жалобно набат. Вера обрадовалась пожару, чтоб встать. Подойдя к окну, сказала:

- Пожар.

-Да.

В темноте, среди белого снега, с факелами, по улице скакали пожарные. Бежали люди. Сзади смешно ковыляла толстая женщина с палкой.

- Где-то горит, - проговорил Савинков. Вера чувствовала, он так близко, что нельзя обернуться. Вера не успела подумать, хотела закрыть глаза, вырваться, повернуться. Вместо этого - закружилась голова. Савинков, держа ее, целовал глаза, щеки, руки. Вера почувствовала запах одеколона. Что говорил, не разбирала. Видела что бледнеет, став необыкновенно близким. И, почувствовав, что под шепот падает, Вера закрыла глаза. Не испытывая счастья, обхватила его за плечи.