Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие

• Название: Том 2. Лорд Тилбури и другие
• Автор: Пэлем Вудхауз
• Издательство: Остожье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-86095-121-3

В этот том вошли романы П. Г. Вудхауза, написанные в разные годы: трилогия о прославленном издателе лорде Тилбери и роман «Летняя блажь», самый длинный у писателя.

В светлом мире П. Г. Вудхауза нет безвыходных положений, любящие непременно соединяются, зло непременно наказывается и все желания исполняются.

---

— Очень неловко получилось?

— Отнюдь. Беседа текла, как водичка.

— Что ж, рада, что вас не избили.

— Благодарю.

— Хотя вы заслужили. Наговорить такое Адриану!

— Ах, это?..

— Так вот, я пришла сказать, — продолжала Джин, расчехляя орудия, — что вы не так уж умны, как думаете…

— Что ж, это всегда так.

— … если пытались прогнать Адриана.

— Если?..

Губки у Джин поджались. Ее возмутило, как он вздернул бровь при этих словах. Дружелюбие ее испарилось, и она заговорила с холодной надменностью, которая произвела столь невыгодное впечатление на Горностая.

— Так вот, я получила от Адриана второе письмо!

— С острова Фиджи?

— Из «Гусака и Гусыни».

— Из гостиницы или из деревенского поселка того же названия на Огненной Земле?

— Вот, прочитайте!

— Не надо, пожалуйста! Я чужих писем не читаю. Табби — да, Джо — нет.

— Прочитайте!

— Ну, раз вы настаиваете…

Взяв письмо, Джо пробежал его и поднял глаза. Лицо ничего не выражало.

— И что же?

— Сами видите. Хочет, чтоб я вышла за него замуж.

— Вы выходите за меня.

— За вас? Вы просто клоун!

— Возможно. Но если вам кажется, что я неискренен, вы ошибаетесь.

— Адриан тоже искренен.

— Адриан — червяк! Вряд ли он вообще знает, что такое искренность.

Наступило молчание.

— Отдайте письмо! — потребовала Джин. — Не желаю больше ничего слышать! — Голос у нее дрогнул. — Не желаю с вами разговаривать!

Джо криво улыбнулся.

— Так и думал, что вы это скажете. Но вам и случая не представится. Я уезжаю.

— Уезжаете?

— Через полчаса.

Ее как ножом ударили. С чего бы, собственно? Она сама прекрасно это понимала, но понимала также, что внезапный холод пробрался до глубин души.

— Как — уезжаете?

Ей внезапно открылось, что за последние дни дружба их вымахала с тыкву. Минутой раньше ее переполняла холодная ярость. Она твердила себе, что ненавидит этого человека. А теперь ей казалось, будто она теряет часть себя самой.

— Уезжаете?

— Приходится. Надо зарабатывать на жизнь.

— Но…

Он покивал.

— Знаю, про что вы думаете. Пьеса. Деньги рекой текут, как я говорил Баку. Обидно, но шедевра больше нет. Сегодня последний спектакль.

— Но я… я думала, она имеет успех.

— Это верно. Но она оскорбила мачеху, и когда мы ехали в машине, она сообщила мне, что купила спектакль.

— Как — купила?

— Со всеми потрохами. Американские права, киношные — все. Небесам известно, во сколько ей это влетело, но она может раскошелиться. Ей не нравится, говорит она, чтобы вульгарный памфлет гулял по свету, а ее друзья над ним хихикали. Ее точку зрения можно понять.

— Какое чудовище!

— Ну, не знаю… Ее спровоцировали. Я всегда признавал, что насолил ей, и, должен сказать, восхищаюсь ее ответным ударом.

Джин не могла разделить отстраненно-спортивное отношение.

— Сущая ведьма!

— Наполеоновского типа. Как Наполеон, она проницательно нащупывает слабинку врага и незамедлительно атакует, вынуждая его удирать с поля боя. Вот я и удираю.

— Куда же вы отправитесь?

— В Калифорнию.

— В… Калифорнию?

— В обласканный солнцем Голливуд. На премьере меня познакомили с агентом, представляет в Лондоне одну из крупных студий. Не сходя с места, он подписал со мной контракт. Первоначально мы решили, что я отплываю через месяц, но теперь, когда все так обернулось, придется попросить, чтобы они поторопили события. Я не хочу обнаружить, что мачеха купила и прикрыла студию.

Сердце у Джин горько сжалось от острого одиночества. Солнце скрылось за деревьями, потянуло легким сумеречным ветерком. Ей стало зябко и пусто.

— Голливуд так далеко…

— Да. Очень.

— О, Джо!

Глаза их встретились. Джин вскрикнула, когда он схватил ее за руку.

— Джин, поедем со мной! Давай поженимся и уедем вместе! Ты сама знаешь, мы любим друг друга. Мы созданы друг для друга. Только раз в жизни встречаешь человека, к которому это испытываешь. Второго шанса тебе не выпадет. Наша встреча — это чудо. Если мы пренебрежем ею сейчас, второй не случится. Ты поедешь, Джин?

— Джо, я не могу!

— Ты должна!

— Не могу. Как же я могу предать Адриана?

— Джин, ты что же… Ты что, всерьез намерена вернуться к этому червяку?

— Он не червяк.

— Червяк. Ты прекрасно это знаешь.

— Я нужна ему.

— О Господи! Она ему нужна!

— Да, нужна. Ты же читал письмо. Разве ты не видишь, что после этого бросить его невозможно? Я знаю Адриана. Он хрупкий, беспомощный. Он полагается на меня. Если я брошу его, он попросту развалится. Я чувствую это все время. Ты совсем другой. Ты можешь сам стоять на ногах.

— Нет.

— Да. Ты и без меня обойдешься.

— Обойдусь? Смогу дышать, есть и спать? Да, наверное. Обойтись можно, как ты выражаешься, и без солнечного света, без музыки, без… Джин, ради Бога, опомнись! Ты ведешь себя, как слабоумная героиня из романов Басби!

— Значит, такая я и есть. Не могу нарушать обещаний. Не могу предавать.

— О, ради Бога!

— Не надо бушевать, Джо. Вот твоя беда. Ты врываешься в жизнь, подхватываешь девушку на седло и считаешь — все в порядке. Я не могу всю жизнь ненавидеть и презирать себя. Если я брошу Адриана, мне будет казаться, будто я кинула щенка со сломанной лапой.

— Нет, это абсурд какой-то! Безумие!

— Но я так чувствую после этого письма.

— Наверное, ты еще влюблена в него.

— Нет, вряд ли… А может, и да. Есть в нем что-то. Как он двигается, как иногда смотрит… Ну, сам знаешь, что бывает, когда кто-то залезает тебе под кожу. И с тобой такое случалось. Была какая-нибудь женщина, которую ты не можешь выбросить из головы?

— Да, в Сан-Франциско.

— Ну вот, видишь! И ты будешь помнить ее до конца жизни.

— Не сомневайся. Особенно в морозную погоду. Она двухдюймовую шляпную булавку вонзила мне в ногу. Вот как залезают под кожу.

— Тебе все шуточки!

— А ты хохочешь над ними. Если есть лучший рецепт счастливого брака, назови его. Разве ты не понимаешь? Оттого-то мы и связаны, что умеем вместе смеяться. Джин, моя прекрасная Джин, ради Бога, что это за основание для совместной жизни — слюнявая жалость?

— У нас не только это.

Сумеречный ветерок стих, над деревьями высыпали звезды. Тусклым серебром отливала река в долине. Джо отвернулся и, опершись на балюстраду, стал смотреть в воду. Наконец он встряхнулся.

— Возвращаешься к нему?

— Должна.

— Значит, конец! — Он рассмеялся. — У меня все время было ощущение, что это невозможно. В жизни такого не бывает. Так, летняя блажь. Да, не везет мне.

— Джо, пожалуйста! Мне и так трудно.

Джо снова подошел к ограде. Катон в великолепных усах картежника слепо взирал на него.

— Жаль, не кончил бюстов, — заметил Джо. — Придется оставить их на тебя.

— Джо, не надо.

Джо снова встряхнулся, точно пес, выходящий из воды.

— Извини. Стыжусь самого себя. Не пойму, где ты подцепила идейку, будто я крепкий. Я же попросту младенец, который лягается и вопит оттого, что ему луну не дарят. Я не имею права делать тебя еще несчастнее. Где стоицизм старины Ванрингэма? А, ладно, справлюсь! Всегда кому-то выпадает страдать. Выпало мне. Прощай, Джин!

— Ты уже уезжаешь?

— Надо вещички сложить. Такси Дж. Б. Аттуотера приедет за мной через несколько минут.

— Хочешь, отвезу тебя?

— О, нет! Спасибо большое, но нет. Даже у моей стойкости есть границы. Если я окажусь в машине наедине с тобой, за последствия не отвечаю. Можно, я скажу кое-что?

— Да?

— Если у тебя когда-нибудь изменятся чувства, дай мне знать.

Она кивнула.

— Но вряд ли, Джо.

— Все может быть… Если изменятся — звони сейчас же, в любой час дня и ночи. А если я уеду, дай телеграмму. Я бегом примчусь. До свидания.

— До свидания, Джо.

Он круто развернулся и заторопился в дом. Джин подошла к балюстраде и стала глядеть на реку. Серебристая вода превратилась в серую.

Позади на гравии заскрипели колеса. Джин оглянулась. У парадной двери остановилось такси, из него вылезал сэр Бакстон Эббот.

22

Леди Эббот лежала на канапе в своем будуаре, сбросив туфли, — обычная ее привычка, когда она отдыхала. Она решала кроссворд. Через открытое окно лился прохладный вечерний воздух, освежая мозги, которые несколько перегрелись, силясь вспомнить фамилию итальянского композитора из девяти букв, начинающуюся на «П». Она только что с сожалением отвергла Ирвина Берлина,[93] потому что, несмотря на все его неоспоримые достоинства, в нем десять букв, начинается он не на «П», и композитор не итальянский. Снаружи просвистел мощный порыв ветра, но то был сэр Бакстон. Лицо у него было красное, глаза вылезали из орбит, а на седеющей шевелюре отразилось то, что он в отчаянии ерошил волосы.