Б. Бессонов - И. В. Сталин. Вождь оклеветанной эпохи

• Название: И. В. Сталин. Вождь оклеветанной эпохи
• Автор: Б. Бессонов
• Издательство: Феникс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-222-16389-4

Книга, адресованная широкой читательской аудитории, раскрывает образ Иосифа Виссарионовича Сталина в контексте той эпохи, в которой он жил, работал и творил историю Советского государства, во многом определившую ход мировой истории на десятилетия вперед.

---

Но фашистская Германия все еще оставалась сильным и жестоким врагом. Фашисты блокировали Ленинград. Они не смогли его взять; воины Красной армии и жители Ленинграда превратили город в неприступную крепость. Фашисты, окружив Ленинград, рассчитывали, что ленинградцы не выдержат; голод, холод, обстрелы сделают свое дело…

Ленинград, ленинградцы выстояли. Алесь Адамович и Даниил Гранин написали великую «Блокадную книгу», в которой рассказали о мужестве, стойкости ленинградцев — мужчин и женщин, стариков и детей.

В 80-90-х гг. XX века наши бессовестные политиканы и продажные журналисты назойливо твердили: войну встретили паникой, трусостью, растерянностью. Повторяем, признаем: было и это. И в Ленинграде были допущены серьезные ошибки.

«Были и просчеты в завозе и хранении продовольствия, эвакуации населения на том первом этапе, когда имела место растерянность, непонимание масштабов происходящего, того, как и куда разворачиваются события. Даже великий положительный фактор, сыгравший огромную роль в стойкой защите Ленинграда, — страстная привязанность ленинградцев к своему городу, патриотизм — обернулся пагубными последствиями. Не уехали из города, не эвакуировались те, кто мог, кто должен был уехать не только в своих интересах, но и в интересах активных защитников города», — пишут А. Адамович и Д. Гранин.

Достаточно напомнить, что смертельное кольцо блокады замкнулось и вокруг 400 000 детей. Остались матери, бабушки, а с ними дети…

Летом и осенью сорок первого не было достаточной настойчивости, твердости, последовательности в эвакуации населения, что пришло позже, в условиях несравненно более трудных, зимой, когда пришлось вывозить (и даже выводить пешком на сотни километров!) около миллиона женщин, детей, ослабленных голодом людей, в морозы, и все под теми же бомбежками и обстрелами». Авторы «Блокадной книги» записали свой разговор с заместителем председателя Ленгорисполкома, заведующим отделом торговли Иваном Андреевичем Андреенко: «Надо сказать, и это не новость, что у нас до войны не была разработана система нормированного снабжения продовольственными и промышленными товарами на случай войны. У нас было разработано, как бороться с зажигалками, с пожарами и так далее, а как тут — нет… Я еще хочу сказать про одно тяжелое обстоятельство. Оно заключается в том, что в блокированном городе осталось 2 миллиона 544 тысячи человек и плюс еще в пригородных районах Ленинграда в кольце блокады 38 000. Причем стариков много, детей более 400 000, иждивенцев больше 700 000. И вот в первую эвакуацию, которая у нас началась 29 июня (Ленинградский Совет принял решение), мы фактически эвакуировали 636 000. Причем даже разговор такой был, что обстановка накалилась, а ленинградцы не бегут, никто не бежит, никто не уезжает. Из районов поступали такие сообщения в Ленинградский Совет, что… население настроено никуда не уезжать и защищать свой город Ленинград. Видите, с одной стороны, хорошо, а с другой стороны, плохо, потому что нам нужно было не 636 000 вывозить, а в полтора — два раза больше, а может быть, и в три раза больше. Тогда мы не терпели бы такого положения, как терпим, — ведь осталось 2 миллиона 544 тысячи.

Вот потом, когда было специальное постановление Государственного Комитета Обороны об эвакуации народа по Ладоге и приехал Алексей Николаевич Косыгин, в один конец стали завозить продовольствие, а в обратный людей вывозили. И надо сказать, что… с января сорок второго года по октябрь сорок второго включительно всего эвакуировано 961 тысяча 79 человек. Осталось около 700 000 к сорок третьему году», — вспоминал И. А. Андреенко.

В блокадные дни ленинградцы-рабочие получали лишь 250 граммов хлеба, представители других групп населения — только 125 граммов.

Ленинградцы жили в голоде, холоде, под вражеским обстрелом. Они умирали. И в то же время жили большой духовной жизнью. «Казалось, хлеб, прежде всего хлеб, ну еще вода и тепло!.. Ничего другого. Так ведь нет! В иссушенном организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась. Человек порой сам себе удивлялся, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны.

Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны его муки беспредельные. И еще многое нужно, просто необходимо было ленинградцу. Живой голос брата по судьбе — осажденного Севастополя. И уверенность, что Москва устоит и отбросит танки Гудериана. И обязательно — больше, чем даже хлеб, вода, тепло! — необходима была надежда, свет победы в конце ледяного тоннеля… По этому тоннелю люди и двигались, зажав в себе всё, что могло казаться лишним, не главным», — пишут А. Адамович и Д. Гранин.

Павел Филиппович Губчевский, работник Эрмитажа, вспоминает, продолжают авторы «Блокадной книги»: «Эрмитаж вывез миллион сто семнадцать тысяч предметов. Но фрески остались, например, фрески Анджелико, Джулио Романо, роспись лоджии Рафаэля. Остались и рамы (благодаря этому Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации).

И по этим пустым глазницам-рамам я провел несколько экскурсий. По пустым рамам! Это было в конце апреля сорок второго года. В Ленинград привезли из Сибири молодых бойцов на курсы младших лейтенантов. Они помогли перетащить нам в сухое помещение великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой. Я поблагодарил ребят, а потом повел их по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют».

«Эти рамы — от Пуссена, Рембрандта, Кранаха, от голландцев, французов, итальянцев — были для Губчевского обозначением существующих картин. Он неотделимо чувствовал внутри рам полотна во всех подробностях, опенках света, красок — фигуры, лица, складки одежды, отдельные мазки. Отсутствие картин для него сейчас делало их еще нагляднее. Сила воображения, острота памяти, внутреннего зрения возрастали, возмещая пустоту. Он искупал отсутствие картин словами, жестами, интонацией, всеми средствами своей фантазии, языка, знаний. Сосредоточенно, пристально люди разглядывали пространство, заключенное в раму. Слово превращалось в линию, цвет, мазок, появлялась игра теней и воздуха… В этой блокадной жизни слово воссоздавало картины, возвращало их, заставляло играть всеми красками, причем с такой яркостью, с такой изобразительной силой, что они навсегда врезались в память. Никогда после Павлу Филипповичу Губчевскому не удавалось проводить экскурсии, где люди столько бы увидели и почувствовали».

В условиях Ленинграда выжить, просто выжить, уже было подвигом. Но ленинградцы жили, писали книги и стихи, сочиняли прекрасную музыку, проводили научные исследования. Г. А. Князев и его сотрудники работали над многотомной «Историей Академии наук СССР». Д. Шостакович написал героическую Седьмую симфонию, посвятив ее родному городу, нашей грядущей победе над ненавистным врагом. Ее исполнение в осажденном городе голодными измученными музыкантами еще раз продемонстрировало всему миру стойкость ленинградцев, их волю к победе.

Прекрасные, мужественные стихи, полные любви к Ленинграду и Родине, зовущие ее сынов и дочерей к самоотверженной борьбе с врагом, писала Ольга Берггольц.

Мы предчувствовали полыханье

Этого трагического дня,

Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье,

Родина! Возьми их у меня!

Я люблю тебя любовью новой,

Горькой, всепрощающей, живой,

Родина моя в венце терновом,

С темной радугой над головой.

Он настал, наш час, и что он значит —

Только нам с тобою знать дано.

Я люблю тебя  —  я не могу иначе,

Я и ты  —  по-прежнему одно.

* * *

…Я говорю с тобой под свист снарядов,

Угрюмым заревом озарена.

 Я говорю с тобой из Ленинграда,

Страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветер

 В мое лицо закинутое бьет.

В бомбоубежищах уснули дети,

Ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом  —  смертная угроза

Бессонны ночи, тяжек день любой.

Но мы забыли, что такое слезы,

Что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,

Не поколеблет грохот канонад,

И если завтра будут баррикады,

Мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,

И дети нам патроны поднесут,

И надо всеми нами зацветут

Старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,

Такое обещание даю

Я, горожанка, мать красноармейца.

Погибшего под Стрельнею в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,

Мы одолеем бешеных зверей,

Мы победим, клянусь тебе, Россия,

От имени российских матерей.

Ленинградцы мужественно защищали свой город. И поразительно: в тяжелейших условиях, под огнем, в голоде и холоде выпускали для Красной армии танки, пушки, снаряды. Подсчитано, что за неполных шесть военных месяцев 1941 года рабочий Ленинград сдал Красной армии и флоту 713 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов, 2405 полковых и 648 противотанковых пушек, около 10 000 минометов, изготовил свыше трех миллионов снарядов и мин, более 80 000 реактивных снарядов, авиабомб. Кроме того, на Кировском заводе, на заводе «Металлист» и других было отремонтировано около 500 танков и более 300 орудий. Адмиралтейский, Балтийский и другие заводы перевооружили, отремонтировали 186 кораблей.