Юлия Тулянская - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Юлия Тулянская
• Жанр: Фэнтези

О тех, кто живет рядом с людьми на пустырях и во дворах. Городское фэнтези.

---

Пустырь за домом зарос лопухами, репьи и полынь были в человеческий рост. В жаркий летний день на бетонный брус села светловолосая, коротко стриженная, гладко причесанная девушка в синей футболке и джинсовой юбке, вынула сигареты и стала курить жадно, одну за другой, размазывая по лицу слезы и тушь. Пачка перевалила за середину, когда рядом с ней как-то бесшумно образовалась, вылезла откуда-то из репьев, другая девчонка: темноволосая, с торчащими во все стороны волосами, в джинсах.

Она села рядом с плачущей и тронула ее за плечо.

— Тебе плохо?

Та развернулась, встряхнула головой, нахмурилась.

— Ты чего пугаешь? Так нельзя людей пугать. Уф. А если бы меня инфаркт хватил?

— Я не знала… слышу, ты плачешь. Ну и подошла. Вдруг тебе плохо? То есть — совсем плохо.

Девушка вытерла слезы и уставилась в землю.

— А может мне и совсем плохо, ты-то что можешь сделать? Ты вообще кто?

— Я тут живу, — лохматая кивнула куда-то за пустырь, где высилась следующая коробка.

— Ну. А я там живу, — светловолосая кивнула в сторону ближайших домов. — Вот и поговорили, блин. А теперь я пойду. Хотела одна побыть. Думала, хоть здесь получится. Нет, обломись, типа, незнакомый прохожий. Везде люди! — она встала и отряхнула юбку.

Лохматая черноволосая девчонка посмотрела в упор:

— Скажи, почему тебе плохо. Скажи — и иди, и будь одна. Просто вот скажи. Я тебе точно говорю — будет легче.

— Цыганка ты, что ли? Гадалка? Ну… — девочка оскалила зубы, как волчонок, который вот-вот зарычит. И стала ожесточенно говорить, словно выплевывать, мол, "ну, нате!". — У меня мама болеет. И отчим подался налево… загулял, в общем, отчим. Ушел. А ей совсем плохо. Это у нее уже второй раз… То мой биологический, — она выговорила это слово с неподражаемой интонацией. — То этот… дядь Олег. Она, наверно, в психушку попадет. Она, конечно, сама не белая и не пушистая. Не ангел. Но знаешь, прикинь, каково за ней по ночам ходить и таблетки, блин, отбирать или веревку, или ножик… — девушка скривилась, как будто хотела заплакать снова, но слез не было. — Домой идти страшно, вдруг она там уже… висит. Или лежит. А у меня кроме нее никого нет.

— Совсем никого? — внимательно посмотрела лохматая. — Тебя как звать?

— Алена…

— А меня Рина.

— Ага. Будем знакомы. Рин, курить будешь? — Алена как-то обмякла, выдохнула, села, достала пару сигарет из пачки. — Короче…

Девушки задымили на пару.

— Никого нет. А кто у меня есть? Биологический в другом городе. В Питере, если точнее. Пишет. По имэйлу. "Как дела в школе? У меня сейчас трудное время, фирма начинает раскручиваться, бла-бла-бла". И на новый год еще поздравляет. ДядьОлег вот ушел. Я ему не родная, ну как? Вроде он хорошо ко мне, ну то есть по-человечески, но сейчас-то я ему тем более не нужна, а про маму он и слышать не хочет. Истеричка, говорит. Парня у меня нет, подруга одна всего, у нее дома семья хорошая, брат есть, ей хорошо, она даже меня не поймет толком-то.

— А ты у родителей одна?

— У меня не "родители", а мама. У нее я одна. У биологического дочка какая-то, я ее даже не видела. Еще у меня брат был… — она осеклась и замолчала.

— Был? А сейчас?

— Он суицид сделал… самоубился. Давно уже… Я была мелкая. Ничего не помню.

— Отчего? Что с ним случилось?

Алена сглотнула.

— Ну… я не знаю. Я была мелкая. После этого биологический как раз и ушел от матери. Типа она виновата, все дела. Не уберегла… Мама потом хорошо жила с дядьОлегом, ничего не рассказывала, жизнь была хорошая. А потом вот, когда и он подался… Уже полгода как он ноги сделал. И вот сейчас она стала пить опять много, возьмет пива баллон вечером и давай меня грузить… про все рассказывать. Ей тоже же с кем-то поделиться надо. Ну вот только сейчас я хоть что-то и узнала. Что отец ее обвинял, например. А она рассказала, что на самом деле Димка — это так звали брата — увидел, как папаша из машины с выдрой выходил…

— С выдрой?

— Ну, с любовницей своей. Выдра крашеная и есть. И целовались они будто бы. И Димка как раз увидел и понял, что отец обманывает мать. Может, из-за этого суицидом покончил. То есть мне мама это почему рассказывала? Чтобы сказать, что не она вовсе виновата, а отец. Ну, типа, как в "Оводе": падре, вы лгали мне всю жизнь, — Алена сделала последнюю затяжку и затушила бычок о бетон. — Во-от… Еще давай по одной, а? Мне что-то легчает, когда говорим. Если маму заберут в дурку… — она снова скривилась.

— А брат, он что? Что он сделал с собой конкретно? Записка была, или что?

— А он не дома повесился. Или не повесился. Не знаем, что сделал, просто ушел из дома, и все. Менты искали, розыск был по стране, живым не нашли, мертвым тоже. Но все равно его нет, ведь был бы жив — нашли бы, так? — говорила Алена, стряхивая пепел. — Я так думаю, у него поехала крыша, — она всхлипнула, совсем успокаиваясь, вздохнула, вытерла нос пятерней и продолжала. — Я что-то очень смутно помню, он говорил, будто незадолго до этого видел свою девушку, которая еще раньше умерла. То есть она уже умерла, а он ее после этого видел, — путано объяснила Алена. — Понимаешь? Глюк видел. И мне говорил еще, такое, очень странное. Мне было пять лет, прикинь. Он так вот сидел — как сейчас помню его — и говорит: "Аленка, мало ли что, если так получится, что мы расстанемся. Ты меня, если что, позови. Если будет плохо и нужна будет помощь, или просто увидеть захочешь. Только не говори ни маме, ни папе. Выйди на балкон вечером или во двор, вынеси мою фенечку, положи на ладонь и позови".

— Какую фенечку? — перебила Рина.

— А тогда они все были неформалы и плели фенечки. Все его друзья и он. Он и мне сплел фенечку из бисера и подарил. Вот ее, говорит, и вынеси.

— Ну а ты делала так? Звала? — требовательно, настойчиво смотрела на нее Рина.

— Нет… Я тогда была маленькая и боялась.

— Чего? — тихо спросила Рина.

— Вдруг он мертвый придет… — насупилась Алена. — Ну, ужастиков же насмотрелась. А потом, — она вздохнула. — А потом стала старше и уже не звала, потому что глупости, что у него в фенечке, рация, что ли, встроена. Если он живой, то есть. А мертвые всяко не приходят. Ну? И чего теперь? А почему ты меня так расспрашиваешь?

— А фенечка сохранилась? — ответила Рина вопросом на вопрос.

— Валяется в столе, — кивнула Алена. — Ну, как память… Только я не люблю на нее смотреть. Реветь хочется. Знаешь, был бы у меня брат… все-таки было бы лучше. А он вот взял и самоубился… Ну, а может вот и не самоубился, а потерял память? — вдруг встрепенулась она. — Я раньше думала: вдруг он память потерял? Его подобрали, и он лежит в дурке. И никто не знает, что он — это он. Но нет, тоже никак. Розыск-то был. По моргам, по больницам. На опознание родители ездили много раз. Совсем не нашли…

— Знаешь что… — медленно сказала Рина, вставая. — За сигареты спасибо. А ты сегодня вечером позови. Что тебе стоит? Рация не рация, а вдруг? Если его нигде нет, то ничего и не будет. За это же с тебя денег никто не возьмет, так? В общем, совет такой: позови. С фенечкой. А я пока пойду, мне уже пора. Пока!

И шагнула прямо в репьи и полынь, которые сомкнулись над ее головой. Алена только головой потрясла.

Алена пришла домой со страхом, повернула ключ в замке. Мать ничего с собой не сделала, кроме того что напилась и лежала на диване, неподвижно глядя в одну точку. Алена несколько раз окликнула:

— Мам… Мама!

Надежда подняла взлохмаченную голову, махнула рукой и опять откинулась на подушку с не первой чистоты наволочкой. Алена знала, что мама не ходит на работу уже три месяца. Да и как не знать, если занятая в очередной раз у соседей пятисотка подошла к концу, и на кухне, кажется, остался последний "Доширак"? И к врачу тоже не идет, а родственников у нее нет. Когда Алена (вот дура, дура, дура) написала отцу по имэйлу, что маме ужасно плохо, что ее бросил второй муж, отец прислал назидательное письмо, что Надежда сама виновата и что этого следовало ожидать, потому что жить с ней невозможно. Но что пусть Алена, если хочет, приезжает поступать в Питер, жить у него нельзя (они еще не раскрутились, не вошли в полную силу), но все-таки даже в общежитии жить легче, зная, что рядом, в том же городе отец. До "поступать", если что, был еще целый год. Алена закончила только десятый класс.

Алена заварила "Доширак" себе и сварила матери пяток картофелин. Покурила в открытую на кухне форточку и подсела к маме на диван, попыталась покормить чуть ли не с ложки. Вернее, почему чуть ли? С ложки. Та отказывалась:

— Ни есть, ни спать не могу. Ничего не хочу. Душа болит.

Вечером Алена выдвинула ящик письменного стола, ругаясь, выгребла оттуда весь хлам и достала черно-зеленую бисерную фенечку. Фыркнула зло. Щазззз, придет. Прямо из ада.

Хлопнув дверью, вышла на балкон, раскрыла ладонь с фенькой и сказала.

— Ну, что? Дима… я как бы тебя зову.