Идрис Базоркин - Из тьмы веков

• Название: Из тьмы веков
• Автор: Идрис Базоркин
• Жанр: Историческая проза

Действие романа классика ингушской литературы Идриса Базоркина охватывает последнее десятилетие XIX — начало XX века. С большим знанием исторического материала рисует писатель тяжелую жизнь ингушей того времени, страдающих от безысходной нужды и произвола царских властей. На примере судеб героев своего романа он раскрывает во всей полноте историю Ингушетии.

С большим мастерством описаны особенности жизни и быта ингушей, что придает роману своеобразный национальный колорит.

---

— Ты прав, — ответил Гойтемир. — Сытый волк стаду меньше опасен…

Они вышли за ворота.

— Лошадь! — крикнул Гойтемир, и Хасан-мулле подвели коня.

2

В Дарьяльском ущелье еще стлался рассветный туман, когда Турс, миновав башни аула Фуртауга, вышел на Военно-Грузинскую дорогу. Прижавшись к скалам, она вилась здесь по правому берегу Терека. Иногда уходила под навес, выдолбленный в горах солдатами ермоловских времен, и непривычному путнику казалось, что эти громады обрушатся и погребут его под собой; а иной раз выбегала на открытый простор ущелья и петляла в зарослях барбариса и облепихи. Около хутора Длинная Долина Турс нагнал арбы, которые тоже шли в город. На одних были дрова, на других — липовая кора. Ею в городе крыли крыши. Кирпичных строений, да еще под черепицей, там было очень мало. Такую роскошь не мог позволить себе отставной служивый или горец, спустившийся жить под охрану крепостной стены. А эти люди и гарнизон составляли основное население Владикавказа.

На последней арбе ингуш вез тушу убитого кабана. Всю дорогу попутчики подтрунивали над ним. Ведь на деньги, вырученные за свинину, он не имел права купить ничего, кроме материи на женские штаны.

Посмеявшись вволю, заговорили о жизни. Турс рассказал о своей беде. Горцы сочувствовали ему, потому что сами были безземельными. Землю, на которой стоял их хутор, забрали в казну, и они были вынуждены арендовать ее, а заодно сенокосы и пашни. За это с них взимали сто рублей в год и еще по три рубля налога с каждой семьи.

— Теперь, когда все на земле и под землей и леса наши царь объявил своими, не верится, чтоб тебе вернули твой участок под Ангуштом, заселенным казаками, — говорили они. — Если б все мы подохли с голоду, царь только обрадовался бы и забрал себе все, что еще осталось у нас!

Турс помрачнел. Он не мог представить себе, что делать, если ему откажут. Ведь он умел только пахать да ходить за овцами.

Туман поднялся. Но солнце вышло белесое. Обмелевший за зиму Терек, чистый и прозрачный на перекатах, вскидывался белой пеной на валунах. Он с шумом врывался в город и бился о высокие берега. Арбы подходили к Владикавказу. Это было самое большое человеческое поселение, какое горцы могли представить себе. Там в садах, в беспорядке стояли избы под тесом и липовой корой. За садами возвышались полуторасаженные стены крепости из кирпича и камня. А за ними — многочисленные кирпичные купеческие дома и особняки отставных офицеров, да величественно царившие над всем колокольни собора, церквей и казенные дома канцелярий начальника Терской области, штаба войск, атамана и городской управы. Через весь город шел бульвар. Его липовая аллея и деревья городского сада только что начали покрываться нежной зеленью.

Турс не первый раз приезжал сюда. Еще лет пять тому назад здесь стояла только крепость. Но с тех пор, как ее назвали городом, она разрослась и вширь и ввысь. Около крепостных ворот Турс снял с арбы свои хурджины и распрощался с попутчиками. Недалеко от стены, на пригорке, росла большая липа. Из-под нее вытекал светлый родничок. Тут же стояла скамейка, возле которой земля была усеяна шелухой подсолнечника.

Турс сел. Гойтемира еще не было. Он достал из хурджина кусок оленьего мяса, поел, напился прохладной воды.

В город со всех сторон стекались арбы, подводы, люди гнали скот. Был базарный день.

В крепости раздались звуки трубы и дробь барабана. Из ворот показались солдаты. Шла смена караула. Турс никогда не видел солдат в строю. Он был поражен их четким шагом, формой и ружьями с примкнутыми штыками.

— Ассалам алейкум, — услышал он в это время позади себя и, оглянувшись, увидел подъехавшего Гойтемира.

Обрадованный Турс вскочил, и они двинулись к городским воротам, на которых под железным крестом была высечена надпись: «Крепость Владей Кавказом! Сооружена 1784 года Высочайшим повелением Российской императрицы Екатерины Великой».

Дожди прошли и здесь. Подводы и люди вязли в грязи на узеньких разъезженных улицах. Всюду блестели огромные лужи, под которыми скрывались страшные для подвод колдобины.

Гойтемир ехал верхом, а Турс, разувшись и засучив штаны, брел следом, с трудом вытягивая ноги из глины.

Наконец они добрались до дверей канцелярии начальника области. Это был большой кирпичный дом в два этажа. Над крыльцом — железный навес на столбах, рядом — полосатая будка. У дверей стояли два казака, держа шашки наголо. Тротуар вокруг дома и большая площадь перед ним были вымощены булыжником.

Гойтемир привязал лошадь к коновязи и пошел к крыльцу.

— Стой! Куда прешь! — строго остановил его один из часовых и дернул звонок. Внутри зазвенел колокольчик. Вышел человек в казачьей форме с погонами на плечах.

— Тебе чего? — спросил он у Гойтемира, бросив подозрительный взгляд на Турса.

— Талмач надо. Русски по-русски не знай. Мене таршин горыске отарби… — пытался объясниться Гойтемир.

Но из всего, что он сказал и что должно было означать — «нужен переводчик, по-русски говорить не умею, я старшина из горского округа», писарь, видимо, понял только, что нужен переводчик и удалился. Вскоре он снова вышел в сопровождении ингуша-переводчика, одетого в такую же, как и он, казачью форму. Гойтемир, а вслед за ним и Турс изложили им свою просьбу. Рассказали о бедственном, безвыходном положении Турса. Писарь и переводчик посоветовались и разрешили Гойтемиру пойти с ними. Когда они скрылись за дверью, Турс спохватился и решил догнать их. Но стражники так яростно закричали на него, показывая на его грязные до колен ноги, что он невольно попятился, ожидая удара, и положил руку на рукоятку кинжала.

— Вот зверь! Чуть что за кинжал! Похватаешься! А то мы быстро! Не с такими приходилось!

И хотя Турс не понял слов, тон, которым они были сказаны, говорил сам за себя. Он отвернулся от часовых, подставляя для ругани свою широкую, в заплатах спину, и больше не двигался с места. Он глубоко презирал их за грубость и беспричинную злость.

Через час появился Гойтемир. Турс по его глазам понял, что дела плохи. Гойтемир с досадой махнул рукой.

— Опоздали мы с прошением. Сказали: есть царский указ и его никто не может отменить. Не только твоя, а вся земля, которую отняли у наших, отныне навсегда будет принадлежать тем, кто на ней поселен. Поедем на базар. Мне кое что нужно купить для дома, — сказал он, меняя тему разговора, и направился к своей лошади.

И снова двинулись они по улицам месить грязь. Один — конем, другой — ногами. Один зная, зачем едет, другой — не зная, зачем идет, зачем живет и что будет делать.

— В канцелярии говорили: сегодня на базар прибыли орштхоевцы и назрановцы[21], которые уходят в Турцию.

Турс слышал о том, что многие черкесы, чеченцы, орштхоевцы, не желая покориться русскому царю, едут в Турцию. Но чтоб ингуши уезжали, такого еще никто не слыхал.

На базаре стоял многоголосый шум. Грязь здесь переливалась и хлюпала под ногами жидким месивом. Арбы располагались рядами. Где торговали зерном, где мукой, где птицей. Поодаль — подводы с дровами, скотина. А еще дальше стойбище переселенцев: подводы и арбы, крытые кибитками, скотина, дети, костры, треноги с котлами.

Тревожно сжималось сердце при виде людей, которые навсегда уходили в чужие края.

Гойтемир и Турс направились к ним.

Весь базар был взволнован этим событием.

Люди подходили к переселенцам, чтоб поговорить, проститься.

Мужчина лет пятидесяти, с большой черно-рыжей бородой, в рваном бешмете громко говорил, обращаясь к народу:

— Мы — мусульмане. А те, которые остаются, — это рабы свиноедов и будущие свиноеды. Мы — мусульмане! — Он возвысил голос и сверкнул глазами, в которых горел фанатичный огонь. — И мы едем к мусульманским братьям, к самому султану! Имам пленен, но газават продолжается! И кто не доберется до страны, отмеченной знаком пророка, кто умрет на пути к вере, тот будет в раю, как и те, что погибли в священной войне. А кто доберется, тот под зеленым знаменем Мухаммеда еще вернется сюда с оружием в руках!

— Ты говоришь слова, которые услышал от других, — возразил ему горец из задних рядов. Хромая, он пробился вперед. — Кто был в Турции? Кто знает, что там? Кто нас туда зовет? Это здесь придумали! Дураков ищут, чтоб мы им землю оставили! Лучше здесь, на своей земле, быть нищим, чем быть султаном в чужом краю! — Хромой выразительно поднял к небу палец и выставил вперед острую бороду.

— А что делать, если нет у меня земли? — неожиданно спросил его Турс.

— Как нет? — смутился хромой, опуская палец. — Совсем нет?

— А так. Нет. Водой смыло. Дай мне часть своей, и я так же буду говорить.

— Но откуда я тебе возьму? У меня у самого не хватает.

— А султан даст землю, зерно для посева, лес на постройку. Ты правильный человек, и ты должен быть с нами! Едем! Меня зовут Хамбор. Я из Алхастов… — кричал человек в равном бешмете, напирая на Турса, словно тот был глухим.