Чингиз Абдуллаев - Дом одиноких сердец

• Название: Дом одиноких сердец
• Автор: Чингиз Абдуллаев
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43516-6

Хоспис – место, где человеческие страдания достигают предельной концентрации. Здесь каждый выживает в одиночку. И умирает – тоже. Умирает обязательно, гарантированно, быстро. Поэтому убийство обреченной на скорую смерть пациентки выглядело совершенно диким, абсурдным, кощунственным поступком. Эксперт-аналитик Дронго озадачен, случившееся просто не укладывается в его голове. Он проводит тщательное расследование. И вот, кажется, он вышел на след убийцы. Мотивы преступления оказались просто шокирующими!

---

– Вы делаете операции?

– Очень редко. У нас хоспис, а не клиническая больница. Но если есть необходимость, то, разумеется, все делаем сами. У нас работают прекрасные специалисты – Сурен Арамович Мирзоян и Людмила Гавриловна Суржикова.

– А ваш руководитель Светлана Тимофеевна сказала, что самый лучший и опытный врач именно вы, – возразил Дронго, испытывающе глядя на своего собеседника.

Тот вспыхнул, покраснел и отвернулся.

– Если она так считает… – пробормотал он, – впрочем, я не знаю. Не уверен.

– Вы обещали показать нам ваше основное здание, – напомнил ему Дронго.

– Конечно, покажу. Пойдемте. Только учтите, что в другие реанимационные палаты входить нельзя, только с разрешения главного врача или его заместителя.

– Мы туда и не собираемся. Давайте начнем с первого этажа, – предложил Дронго.

Они спустились вниз, прошли в столовую. Здесь сидели двое мужчин и одна женщина. Один из мужчин был в спортивном костюме, другой – в голубом халате. Женщина тоже была в таком же халате. При их появлении все трое подняли головы. «У них в глазах есть нечто неуловимо схожее, – подумал Дронго. – Может, это ожидание скорой смерти делало их глаза такими похожими друг на друга».

– Это наши гости из Башкирии, – представил своих спутников Мокрушкин, – а это наши пациенты. Арсений Ильич Угрюмов… – показал он на мужчину в халате.

Тот кивнул головой, мрачно разглядывая вошедших.

– Елена Геннадьевна Ярушкина…

Женщина с любопытством посмотрела на мужчин и улыбнулась.

– И Константин Игнатьевич Мишенин.

Мужчина в спортивном костюме кивнул в знак приветствия.

– Остальные в своих палатах, – закончил Мокрушкин.

Дронго прошел мимо двух больших столов. За ними могли разместиться человек двадцать или двадцать пять, но ужинали здесь только трое.

– Почему вы не спрашиваете, как нас кормят? – услышал он голос Ярушкиной и обернулся к ней.

– Разве я должен спрашивать?

– Проверяющие всегда спрашивают, как нас кормят, – сообщила она. Ей явно хотелось поговорить.

– Я не проверяющий, – улыбнулся Дронго, – я скорее по обмену опытом. Мы хотим открыть в Башкирии такой же хоспис, как у вас.

– Разве у мусульман есть хосписы? – не унималась Ярушкина. – Они, по-моему, держатся за своих стариков до конца. Хотя наша Идрисова была здесь, упокой Господь ее душу.

– Откуда вы знаете, что она умерла? – изумился Дронго.

– Собаки, – пояснила Ярушкина, – они всегда воют, когда кто-то умирает. А из наших самой плохой была Идрисова. Господин Мокрушкин, а почему вы молчите? Что случилось с Идрисовой? Или собаки выли просто на луну?

У этой женщины было своеобразное чувство юмора.

– Она уснула, – коротко ответил Мокрушкин.

– Какой изящный термин – «уснула», – не унималась Ярушкина, – хотя древние греки считали, что сон – это временная смерть. Но им явно не приходило в голову ваше определение.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Мокрушкин.

– Пока не спешу на ваш второй этаж, – пошутила Ярушкина.

В зал вошла женщина в брючном костюме. Ее волосы были аккуратно уложены, макияж подведен. Было заметно, что ей много лет, но она гордо держала спину и входила в зал той плавной походкой, которая отличает бывших балерин. Сразу бросались в глаза плавные движения ее рук и длинная шея.

– Марина Леонидовна, зачем вы поднялись, – взмахнул руками Мокрушкин, – мы же договаривались, что сегодня вы будете отдыхать.

– Я пока нахожусь в здравом уме и в твердой памяти, – возразила женщина, – и не собираюсь ужинать в своей палате. Я решила составить Елене Геннадьевне компанию, чтобы ей не было так скучно в обществе наших мужчин.

– Вы могли бы составить ей компанию завтра, – возразил Мокрушкин, – но все равно. Садитесь. Я потом зайду и еще раз осмотрю вас. Но учтите, что вам ничего нельзя, кроме обычной воды. Даже чай вам сейчас противопоказан.

– Не нужно при посторонних мужчинах говорить мне подобные гадости, – победно изрекла женщина, усаживаясь на стул рядом с Ярушкиной. – Лучше представьте меня гостям.

– Марина Леонидовна Шаблинская, – представил ее Мокрушкин, – народная артистка республики, лауреат Государственной премии, бывшая прима Мариинского театра.

Она поднялась и величественным движением протянула руку. Дронго, не колеблясь ни секунды, подошел и поцеловал ее сухую руку. Она даже вздрогнула. Выносившая с кухни поднос кухарка уронила его от неожиданности, и посуда загремела по полу. Ярушкина на миг замерла, затем захлопала в ладоши и закричала:

– Ой, как хорошо! Господи, как хорошо!

Мишенин одобрительно кивнул головой. Даже Угрюмов улыбнулся. Мокрушкин развел руками.

– Вы просто покорили их сердца, – признался он.

– Не знаю вашего имени, милостивый государь, – церемонно произнесла Шаблинская, – но смею вам сказать, что вы – настоящий мужчина. На все времена.

Они вышли из столовой, сопровождаемые восхищенными взглядами женщин. Вейдеманис одобрительно кивнул.

– Ты стал героем этого хосписа, – тихо произнес он.

– Мне просто стало жаль эту одинокую и обреченную женщину, – признался Дронго.

Они прошли к палатам. Мокрушкин постучал и открыл дверь в первую из них.

– Не входите, – предупредил он, – сюда лучше не входить.

Через минуту он вышел.

– Разве на первом есть реанимационные палаты? – удивился Вейдеманис.

– Нет. Там наша пациентка – Антонина Кравчук. У нее рак кожи. Необратимые изменения, в том числе и на лице. Она никого к себе не пускает, кроме врачей и своей соседки – Эльзы Витицкой. Мы стараемся никого туда не пускать.

Дронго кивнул, уже ничего не спрашивая.

В другую палату Мокрушкин вошел даже не постучав, приглашая за собой гостей. Здесь на кровати лежал мощный, крупный мужчина. Он был молод и красив. Болезненные изменения еще не затронули его тела, ведь основная болезнь была у него в голове. Он лежал на кровати, заложив могучие руки за голову и глядя в потолок. В последние дни он все время так и лежал.

– Радомир! – негромко позвал его Мокрушкин, – ты меня слышишь?

Гигант даже не пошевелился.

– Радомир, – громче позвал Мокрушкин.

Пациент наконец оторвался от углубленного созерцания потолка и взглянул на врача.

– Я вас слышу, – сказал он.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Ничего не болит?

– Пока нет. Если заболит, я вас сразу позову. Вы знаете, что мои приступы боли начинаются после полуночи.

– Мы можем сделать тебе укол до полуночи.

– Зачем? Мне и так мало осталось. Лучше продержусь сколько смогу. Хотя бы еще немного. Почувствую, что живу.

В таких случаях принято говорить, что жить человек будет долго, но Мокрушкин не сказал этих слов. Это было бы нечестно по отношению к тяжелобольному пациенту, который со дня на день мог навсегда потерять сознание, превратясь всего лишь в бесформенный кусок мяса. Они вышли из палаты.

– Даже не знаю, что лучше, – признался Эдгар, – умереть, ничего не понимая и не чувствуя, потеряв сознание, или в полной памяти и осознавая, что происходит.

– Они не выбирают, – отозвался Мокрушкин, – и это, наверно, правильно. Мы ведь тоже не знаем, что именно нас ждет. У каждого свой конец, который ему уготован, своя судьба.

– Шопенгауэр определял судьбу всего лишь как совокупность учиненных нами глупостей, – возразил Дронго. – Возможно, с подобной генетической болезнью его отцу или деду нельзя было иметь детей.

– Вот поэтому он и умирает в одиночестве, – пояснил Мокрушкин. – Он боялся, что его болезнь перейдет по наследству к его детям, и поэтому бросил любимую жену, заставив ее сделать аборт, когда она ждала ребенка. Его можно понять. Но она не захотела больше жить с ним и ушла от него. Ее тоже можно понять.

– В таких случаях лучше не выступать судьей, – согласился Дронго.

Они прошли к следующей палате. Мокрушкин снова постучал.

– Войдите, – услышали они старческий голос.

Все трое вошли в палату. На кровати лежала пожилая женщина. Она была похожа на смятый одуванчик – белые редкие волосы, мягкая улыбка; почти бесцветные, когда-то зеленые глаза. Увидев вошедших, старушка почти счастливо улыбнулась.

– Добрый вечер, Алеша, – сказала она врачу, – как я рада, что сегодня именно твое дежурство.

– Спасибо. Я тоже рад, Казимира Станиславовна. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – ответила она улыбаясь, – почти ничего не болит. И еще вчера по телевизору показывали такую интересную передачу. Я, правда, сделала звук тише, чтобы не мешать своей соседке.

– И все равно помешали мне спать, – громко произнесла другая женщина. Она лежала на кровати, стоявшей справа от двери, лицом к стене и спиной к вошедшим, даже не повернувшись, когда они вошли.

– Тамара Рудольфовна, – укоризненно сказал Мокрушкин, – у нас гости.

– А мне все равно, – ответила она, все так же не поворачивая лицо, – здесь не театр и не салон, чтобы принимать гостей. Здесь место, где умирают тяжелобольные люди, и не нужно сюда никого приводить. Тем более каких-то гостей.