Донна Леон - Счет по-венециански

• Название: Счет по-венециански
• Автор: Донна Леон
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-329-9

В горах на границе Италии и Австрии срывается в пропасть румынский трейлер, среди обломков которого обнаруживаются трупы нескольких неизвестных женщин. На венецианском вокзале Санта-Лючия в купе междугородного поезда найден мертвым известный адвокат по международному праву… Какая может быть связь между этими двумя трагедиями? Комиссар Брунетти находит разгадку в грязном баре — центре преступной сети, простирающейся далеко за пределы Италии. Но должно произойти еще одно убийство, чтобы правосудие начало действовать.

---

— Я требую извинений, — сказал он.

Брунетти не удостоил его ответом, и тогда Мартуччи сделал два шага вперед, встав между ним и синьорой Тревизан и загородив их друг от друга.

— Я требую извинений, — повторил он, глядя сверху вниз на сидящего комиссара.

— Да-да, конечно, — проговорил Брунетти демонстративно безразличным тоном. — Извинений вы получите сколько угодно.

С этими словами он встал и сделал шаг в сторону, но синьора Тревизан уже отвернулась и больше не поднимала на него глаз. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: из-за вмешательства Мартуччи она утратила всякое желание откровенничать; повторять вопрос было бессмысленно.

— Синьора, — сказал Гвидо, — если вы все же решите ответить на мой вопрос, вы знаете, где меня найти — в квестуре.

Ни слова больше не говоря, он обошел Мартуччи и вышел из комнаты. Служанки нигде не было видно, так что выпускать его было некому, он сам открыл и закрыл за собой входную дверь.

Направляясь домой, он размышлял о том, что несколько минут назад почти достиг некоего особого понимания, возникавшего иногда между ним и свидетелем или подозреваемым, того хрупкого равновесия, при котором одна-единственная фраза, даже слово неожиданно заставляли человека открыть то, что он изо всех сил пытался утаить. Что же она собиралась сказать и какие дела могли связывать Лотто с проститутками? И еще, та женщина в «мерседесе». Не ее ли видели за ужином с Фаверо в день его убийства? Брунетти задавался вопросом: что же могло произойти за ужином? Что могло заставить женщину разнервничаться настолько, чтобы забыть очки стоимостью более миллиона лир? Было ли это связано с тем, что происходило за ужином, или же с тем, что должно было произойти после него? Все эти мысли роились в его голове, терзали его, будто фурии, смеявшиеся ему в лицо за то, что он не знал ответов и — самое ужасное — не знал вопросов, ответы на которые решили бы все.

Выйдя из дома, где жил Тревизан, Брунетти непроизвольно свернул в сторону моста Академии. Он так глубоко ушел в себя, что не сразу заметил, как людно на улице. Гвидо посмотрел на часы: странно, что в этой части города оказалось столько народу именно в это время, за полчаса до закрытия магазинов. Вглядываясь в толпу окружавших его людей, он понял, что все они итальянцы: и мужчины и женщины были так хорошо одеты и так ухожены, что в этом не было никакого сомнения.

Брунетти решил, что не станет выбираться из людского водоворота, и, наоборот, бездумно погрузился в него. Шествие двигалось в направлении площади Сан-Стефано. Еще на подходе, у ближайшего к площади моста, до него начали доноситься какие-то усиленные аппаратурой звуки, но что это, он так и не разобрал.

Людской поток просочился по узенькой калле и выплеснулся на небольшую площадь. Брунетти оказался прямо напротив статуи, которую называл «Сахарный человек» за то, что она была сделана из белоснежного мрамора. Памятник этот наградили и другим, куда менее милым прозвищем — венецианцам казалось, что книжки зарождались где-то под полами сюртука, а после падали в кучу на постаменте[25].

Справа от себя Гвидо увидел деревянную платформу. Ее соорудили у самой боковой стены церкви Сан-Стефано. Платформа должна была служить сценой. На ней стояли стулья, а по краям — мощные колонки-усилители. В глубине на трех шестах трепыхались знамена: итальянский триколор, полотнище со львом святого Марка, и еще один флаг, с обновленным символом того, что раньше называлось Христианско-демократической партией.

Брунетти подошел поближе к статуе и перешагнул через невысокое заграждение, окружавшее постамент. Перед платформой скопился народ — человек сто; трое мужчин и одна женщина отделились от толпы и поднялись на сцену. Грянула оглушительная музыка — Брунетти принял ее за гимн, но громкость и помехи мешали определить точно.

Какой-то тип в джинсах и ветровке у подножия платформы протянул одному из стоявших на сцене мужчин микрофон с длиннющим шнуром. Тот постоял немного с микрофоном наперевес, потом улыбнулся толпе и переложил его в левую руку — правая была ему нужна, чтобы поздороваться с товарищами. Парень в ветровке посмотрел куда-то вверх, резко провел по горлу ребром ладони, но его знак остался без внимания: музыка продолжала греметь.

Человек на сцене поднес микрофон к губам. Он что-то сказал, но рев музыки перекрывал его голос. Тогда он вытянул вперед руку с микрофоном и постучал по нему двумя пальцами — звук был такой, будто где-то очень далеко стреляли из пистолета.

Стайка людей отделилась от толпы и направилась в близлежащий бар. Еще человек шесть обогнули сцену, пробрались к фасаду церкви и ушли прочь по Калле-делла-Мандорла. Тот, в джинсах и ветровке, взобрался на сцену и выдернул какие-то провода из правой колонки, она отключилась, но левая продолжала извергать неясный музыкальный мотив и шипенье. Он торопливо пересек сцену и стал возиться со второй колонкой.

Еще пара-тройка зрителей отправилась по своим делам. Женщина сошла со сцены и растворилась в толпе, двое мужчин тут же последовали ее примеру. Шум так и не стих; парень метнулся к человеку с микрофоном, и они принялись обсуждать ситуацию. Брунетти какое-то время наблюдал за ними, а когда оглянулся по сторонам, обнаружил, что перед сценой осталась лишь жалкая горстка людей.

Гвидо снова перешагнул через ограду и направился к мосту Академии. Он как раз проходил мимо цветочного киоска в дальнем конце площади, когда шум внезапно стих и раздался голос оратора, которому уже не требовался микрофон: голос его и так звенел от раздражения.

— Сограждане, итальянцы! — завопил он, но Брунетти не остановился и даже не обернулся.

Он поймал себя на том, что больше всего ему сейчас хочется поговорить с Паолой. Как всегда, в нарушение должностных инструкций, он посвятил ее в ход расследования, рассказал ей, какое впечатление производили на него те или иные фигуранты по делу и что отвечали на его вопросы. На сей раз Паола не торопилась называть имя убийцы (от этой привычки Гвидо безуспешно пытался ее отучить), но лишь потому, что в этом деле ничья вина не просматривалась отчетливо. Редкая для нее непредвзятость сделала ее идеальным собеседником: вопросы Паолы наталкивали Гвидо на новые мысли; она не успокаивалась, пока не получала от мужа ясного объяснения того, что не понимала; а стараясь доходчиво объяснить тот или иной не дававший ему покоя эпизод, он ловил себя на том, что и сам начинает четче его понимать. В этот раз она не высказывала никаких предположений, ни на что не намекала, никого не подозревала. Только слушала. Заинтересованно слушала, и все.

Добравшись наконец до дому, он обнаружил, что Паола еще не вернулась с работы. Зато Кьяра ждала его с нетерпением.

— Пап! — крикнула она из своей комнаты, едва заслышав, что он открывает дверь. Через пару секунд она появилась на пороге своей комнаты с открытым журналом в руках. По желтому корешку было нетрудно догадаться, что это «Цапля», а по обилию фотографий, глянцевой бумаге и незатейливым текстам о том, что авторы старательно (и вполне успешно) подражают американским журналам.

— Что, детонька? — Он нагнулся, поцеловал дочку в макушку и только потом снял и повесил плащ в шкаф.

— Понимаешь, объявили конкурс. Кто выиграет, будет год получать журналы бесплатно.

— Но ты ведь и так их получаешь, разве нет? — спросил он. Гвидо прекрасно помнил, что на Рождество подарил Кьяре годовую подписку.

— Ну па-ап, смысл-то совсем не в этом!

— А в чем? — спросил он, направляясь в кухню. Там он включил на ходу свет и подошел к холодильнику.

— В том, чтобы выиграть, — отозвалась Кьяра, следуя за ним по пятам. Гвидо подумал, что этот журнал слишком уж американский для его впечатлительный дочери.

Ему на глаза попалась бутылка «Орвието». Он взял ее в руки, посмотрел на этикетку и поставил на место. Потом достал «Соаве», которое они начали вчера за ужином, налил себе стаканчик и отхлебнул.

— Хорошо-хорошо. Так в чем же заключается конкурс?

— Надо дать имя пингвину.

— Имя? Пингвину? — растерянно проговорил Брунетти.

— Да. Вот, посмотри. — Она протянула ему журнал и ткнула в фотографию. То, что он увидел, было больше всего похоже на пушистую массу, которую Паола вытряхивала из пылесоса после уборки.

— Это что? — спросил он, взял журнал из рук дочки и повернул его к свету.

— Это, папочка, малютка-пингвиненок. Ему всего месяц. Он в римском зоопарке родился, и ему надо имя подобрать. У кого лучше получится, тому приз дадут.

Брунетти поднес журнал поближе к лицу и вгляделся в фотографию. Тут только он разглядел желтенький клюв и бусинки глаз. И ласты. На соседней странице красовался взрослый пингвин, но, как Гвидо ни старался, он не смог отыскать между ними семейного сходства.