Ричи Достян - Кто идет?

• Название: Кто идет?
• Автор: Ричи Достян
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

---

Огромный теплоход легко и послушно поворачивался вокруг собственной оси. Наконец, описав полный круг, встал носом против течения и замер.

В машинном отделении в последний раз отзвучали колокольцы очень мелодичной и изящной трелью. С угрюмым ожесточением пророкотала якорная цепь, и все окончательно стихло.

— Якорь на воле! — прокричал снизу боцман таким тоном, как будто сообщал что-то хорошее.

Капитан вернулся в рубку. Прошел к скамье. Плотно запахнул полы тулупа и медленно сел. В тусклом свете непогожего утра обычно моложавое лицо капитана выглядело старым и плоским. Воспаленные бессонной ночью глаза смотрели устало и отчужденно. Обиднее всего Аленкину была как раз эта отчужденность.

«Вот уж кому не угодишь, — думал про капитана Аленкин, — как ни старайся — один черт!»

А туман, который начал было редеть, навалился снова. Окна рубки побелели так, словно их снаружи завесили полотном.

Вместе с новой волной тумана навалилось на Аленкина тупое, бездумное уныние. Ему казалось, что судно врезалось в осевшее на воду облако и стало нечем дышать.

— Сигналить надо, вы что, уснули там оба? — послышался раздраженный голос капитана.

Аленкин нажал на рукоять свистка, и весь звук точно вошел в него.

Он посмотрел на часы. Было половина четвертого. Без пяти четыре в рубку поднялся рулевой, которого вчера сменил Ветохин, а следом и первый штурман.

Аленкин подошел к капитану и попросил разрешения остаться в рубке до привала в Дубовке.

— Идите отдыхать!

Аленкин не двинулся с места.

— Почему не выполняете приказания, товарищ Аленкин?

Чувствуя собственный пульс под тугим воротом кителя, Аленкин выбежал из рубки. Его душила обида.

Быстро пройдя по гулкой палубе на корму, он остановился, прислушиваясь… Ветохин оставался в рубке. Ветохину можно! А мне нельзя?!

Гнев горячей волной обдал и сразу схлынул.

Одурело уставившись в белесую пустоту перед собой, он не испытывал больше ни обиды, ни тревоги.

На палубе хлопнула дверь. Аленкин покосился — к нему шел пассажир с заспанным лицом, в одной пижаме, в туфлях на босу ногу. Аленкин приготовился к дурацкому вопросу: «Почему стоим?» — и с раздражением подумал, отчего это люди, даже самые умные, становясь пассажирами, глупеют. Он вспомнил вдруг директора одной из горьковскнх школ, который несколько лет назад проводил свой отпуск на теплоходе и совершенно никуда не спешил, но на протяжении всего пути этот солидный, пожилой человек не выпускал из рук расписания и на каждой стоянке приставал к штурманам и проводницам с неизменными дурацкими вопросами: «Почему стоим?», «Почему опаздываем?», «Когда кончится это безобразие?»

К счастью, человек в пижаме на полпути остановился, сунул глубоко руки в карманы, зябко поднял плечи и повернул назад, волоча за собой незавязанные шнурки.

У Аленкина очень болели глаза, но он настороженно и зорко вглядывался в неподвижный воздух, надеясь найти в нем хоть какое-нибудь изменение. Туман по-прежнему лежал у самых бортов — плотный и теплый. Под ним еле видна была мертвая вода, похожая на запотевшее стекло.

В какой-то момент по правому борту в глухой стене тумана образовалась дыра, и Аленкин увидел каемку далекого берега с темными стволами ветел. Но скоро дыру замуровало снова. Однако с каждой минутой становилось все светлей и светлей. На белую палубу, точно полоска грязи, легла вялая тень от колонки. Где-то там, за туманом, уже поднималось солнце. Но прошло еще немало времени, прежде чем оно смогло пробиться, и тогда от бортов теплохода стали отваливаться летучие клубы, обнажая гладкую, желтую и тяжелую, как мед, воду.

Впереди, там, где Волга была еще тускла и бесцветна, чернело что-то похожее на плавающую корягу или конец полузатонувшего бревна.

«Топляк, — подумал Аленкин, — обойти его надо».

Прогреваемый солнцем, туман быстро распадался. Правый берег уже выступил весь. Освещенный восходящим солнцем, он представлялся кадром из цветного фильма, так неестественно зелены были ветлы и желт песок. Но на реке еще держалась мгла. Черную корягу то заволакивало сплошь, то открывало.

Аленкин покусывал обветренные губы и бормотал:

— Вот бы приверх был виден… здесь недалеко, кажется, остров Писковатский, как увидим — можно будет идти…

Он никак не мог определиться точно. Заметив наконец по левому борту вылезающий из тумана ржавый остов затонувшей во время войны баржи, он в мгновение сориентировался.

— Вот старый черт! — вырвалось у него, и он почувствовал и зависть, и уважение к своему капитану, и стыд при мысли, как глупо вел себя, считая, что идти еще можно. Здесь, за поворотом, Аленкин это отлично знал, тянулась под водой каменная гряда. И не только тогда, сейчас еще нельзя двинуться с места, пока не рассеется впереди скрывающий бакены полог. Но ждать теперь уже недолго!

Острое желание действовать, двигаться, говорить подтолкнуло Аленкина, и он пошел наверх смело, готовый к тому, что его могут снова прогнать.

В рубку Аленкин не вошел. Он встал снаружи у открытого окна, по другую сторону которого с биноклем у глаз стоял капитан.

Капитан сделал вид, что не заметил прихода штурмана.

Аленкин назвал место, где они стоят, желая этим показать капитану, что он понял свою ошибку и извиняется за вчерашнее, но Лев Дмитриевич не проронил ни слова.

Ветохин посмотрел на Аленкина и подумал: «Глаза красные, как у кролика, а сам торчит — не поймешь, чего ему надо; отвахтил и иди себе спи. И капитан тоже — сначала прогнал, а теперь молчит».

Солнце пробивалось все настойчивее. Уже загорались блики. Черная коряга на глазах у всех вдруг оторвалась от воды, поднялась и, быстро набирая высоту, полетела на юг, к Астрахани.

Аленкин следил за улетавшей уткой до тех пор, пока не понял, что неотвязная черная точка — это уже только в глазу от бессонной ночи.

— Видимость-то, оказывается, есть, — с усмешкой сказал капитан.

Ободренный шуткой, Ветохин стал громко смеяться над птицей, которая «сидела за туманом», а потом сказал:

— Может, и мы возьмем малым?

— Рано еще, — тихо сказал капитан.

А кругом уже было утро. В белых глубинах тумана шло непрерывное движение. На мгновения возникали в нем снежные хребты, сельские пейзажи в инее, голубые овраги, поля, и тут же все это никло и серыми, рыхлыми глыбами сползало вниз, бесследно истлевая.

То здесь, то там открывалась Волга, дыша просторами.

— Выспалась, матушка, — блаженно проговорил Ветохин и громко зевнул.

С берега донеслось протяжное коровье мычание, Ветохин послушал, широко улыбнулся и проговорил:

— Сигналит!

Корова промычала дважды и смолкла.

— Точно! Два продолжительных! Стою, говорит, в тумане.

К большой досаде Ветохина, остроты его никто не оценил. В рубке чувствовалось напряжение последних минут ожидания.

— Поднять якорь! — наконец скомандовал капитан.

Аленкин, не дожидаясь дальнейших команд, побежал по тентовой палубе на нос и, перегнувшись там через тоненькие поручни, кричал вниз, торопя боцмана.

Нескончаемо долго рокотала якорная цепь. Наверху было слышно, как, закрепляя якорь, выругался матрос и кому-то сказал:

— На пятнадцать метров, бес, улетел!

Вскоре на высоком кряже показалась Дубовка — вся в садах и черепичных крышах, вся в полыханье подожженных солнцем стекол.

Оттуда, с высоты, в умытые дали и шири разносилось петушиное пенье — такое яростное и счастливое, как будто петухи эти сотворили весь белый свет!

Под эту хвалу и небу и земле теплоход подходил к пристани.

Капитан вышел на мостик, расстегнул влажную шинель, поглядел на Волгу, улыбнулся. Потом взглянул на Аленкина, сам подошел к нему, положил на плечо большую тяжелую руку и сказал:

— Пошли отдыхать, товарищ штурман, тут теперь и без нас обойдутся!

Они уходили с мостика вместе, прикидывая, с каким опозданием придут в Сталинград.

— Я думаю, самое большое час, — чуть хмурясь для солидности, говорил Аленкин.

— А то и меньше… Попробуем еще механика подогреть, может, и прибавит.

На пассажирской палубе капитан сказал:

— Я сам схожу к механику, идите отдыхать.

Капитан пошел вниз. Аленкин подождал немного, пока отскрипят на внутренней лестнице шаги Льва Дмитриевича, и направился к носу теплохода.

В сонной тишине до звона четко стучали подошвы по мокрой палубе, лениво хлюпала за бортом вода. Аленкин посмотрел на Волгу и тут же отвернулся. Волн на реке не было, гладкая и светлая, она вся колебалась и больно била по глазам нежарким огнем утреннего солнца. Аленкин потер ломившие виски и пошел дальше. У салона он немного задержался. Зеркальная стена была матовой от капель.

«Скоро она встанет», — впервые спокойно и просто подумал он о Тоне. Он хотел припомнить ее лицо. Машинально провел ладонью по стеклу, смял множество хрупких капель и в узкой полоске черного зеркала увидел себя, но не сразу понял, что это его отражение.