Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ

• Название: ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
• Автор: Виктор Тихомиров
• Издательство: Амфора
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01431-0

"Чапаев-Чапаев" — удивительная история чудесного спасения легендарного комдива. Что же на самом деле случилось после того, как в результате атаки белый штаб дивизии был разгромлен и Чапай с верным ординарцем Петькой оказались в угрюмых водах Урала? Почему простые советские пионеры так любили повесть о приключениях майора Пронина? И вообще, при чем здесь еще и непобедимый майор? Любопытный читатель найдет ответы, прочитав эту совершенно неожиданную книгу.

---

Звали милиционера Павел Перец. На месте событий он оказался случайно (вызванный наряд так и не явился), но из книжек и небольшого опыта знал, что важно всегда действовать быстро и снимать все показания как можно скорей. Вот он и начал следствие немедленно, чтоб помочь незадачливым коллегам, не спешащим пресекать и наказывать злодеяние.

Павел охотно поил артиста водой, предлагал курить, да табаку не нашлось, утешал словами и раз, набравшись храбрости, погладил известности голову. Сержанту было не по себе. Кроме мешавшего трепета перед талантом, его поражало резкое отличие экранного Ворона, на которого он всегда стремился походить, так что не раз, бывало, выпячивал понапрасну челюсть перед зеркалом и щурил особо глаз, от лежащего перед ним жалкого гражданина.

Иногда, впрочем, тот вспыхивал гневом и тогда глаза его сверкали как молнии, но это на секундочку только, а затем артист вновь принимал вид уныния.

Глазки милиционера, аплодируя рыжими ресницами, то и дело разбегались в разные стороны, от неумения отнести этот эффект перевоплощения к одаренности артиста или ранению резиновой пулей. Нельзя было исключить и коварства, возможно, перенятого тем у отрицательных персонажей. Добавлялись и другие вопросы, теснились в юной голове, перегружая сообразительные способности молодого милицейского сотрудника.

Одно важное обстоятельство, о котором речь впереди, сильно мешало Павлу взять нужный тон. Обстоятельство это даже связывало непосредственно и весьма сильно сержанта с артистом, но речь об этом заводить еще рано, лучше притормозить пока разгон авторского пера для читательской же пользы. Всему свое время.

И сам Ворон не давал Перцу собраться, сбивая его своей расхожей физиономией и выкриками:

— Я не могу знать! О Боже! Не ведаю! Ах если б я только знал! — метался он по подушке, пытаясь заламывать руки, — Нет, это тайна. Мрачная тайна! Можно лишь предполагать и то… Нет, нельзя этого предположить!

— Чего этого? — вкрадчиво ввернул Перец, настороженно вслушивавшийся в беспорядочные выкрики.

— Ничего, — спохватился Ворон, — ничего не могу знать. Это я так… Я не помню. Я отрицаю это! Не причем я! Дайте мне выйти! — привскочил он с койки в сторону двери и руки туда же протянул.

— Нет, не дам! — с неожиданной для себя твердостью объявил сержант, — Что именно «можно лишь предположить», вы сказали? Какая тайна? Быстренько отвечайте! Что вы там отрицаете?

Перец, доселе успокаивающе гладивший локоть артисту, теперь стиснул его и не отпускал. Он, наконец, вполне овладел собой, сосредоточился и заработал, как следует, в меру своих сыщицких способностей.

— О-о! — мне больно! — истошно закричал артист, выдергивая локоть и отползая подальше на подушку от милиционера, который наоборот ринулся сверлить его взглядом, в ожидании ответа на поставленные вопросы.

— Я не говорил ничего! Вы с ума сошли! Я в таком состоянии, а вы..! Сколько еще вопросов у вас? — возвысил голос потерпевший.

— Я задаю вопросы тут! — неожиданно твердо оборвал его Перец, вспомнив манеру работать более опытных своих товарищей. — И вам, гражданин Ворон, придется ответить на все их! Них, — неловко поправился он. Затем поскреб ручкой в блокноте, не отводя глаз от артиста и добавил, — Можно, впрочем, не теперь. После вызовут вас и явитесь. И я не советую вам, хотя вы и артист, запираться.

— Вот как раз я бы с удовольствием заперся, но где!? Где эти крепости? Где эти надежные стены и запоры? Ни кола, ни двора. Стула своего нету! — горестно причитал Ворон. — А между тем, в меня опять могут выстрелить! И опять в голову. Не в вашу, а в мою. А вы-то вот сейчас уйдете, а меня бросите! — оскалился он, протягивая к Перцу палец.

Тот и вправду стал собираться, видя, что потерпевший не в себе, и пора, пожалуй, закругляться, чтобы не совершить оплошности, да и нужно поскорее доложить обо всем начальству.

Почуяв это, Ворон непроизвольно стал перевоплощаться в другой образ.

Следует заметить, что артист, переиграв все возможные человеческие типы, стал позабывать свой собственный характер и уже не первый раз сбивался прямо на глазах изумленных собеседников, приобретая вдруг новые черты. Возможно также, что совсем уж своих, у него отродясь не бывало. Может быть даже, это и есть самое необходимое актерское качество. Тогда постановщик надувает артиста, как воздушный шар, придает форму, наделяет любыми нужными чертами и свойствами, чтоб зафиксировать на пленке получившийся образ.

Но неподготовленный собеседник мог быть сильно озадачен подобной переменой. Хотя некоторые особо завистливые коллеги, наоборот, пытались эту манеру переменчивости копировать, находя в ней некую изысканность и даже аристократизм.

Ворон вдруг сполз с койки, приотступил малость вглубь палаты и внезапно, с разгона, брякнулся перед милиционером на коленки. Он даже несколько проехал на них к Перцу, простирая руки:

— Дайте! — истерически зашептал он, тараща глаза на зазевавшегося было юношу, — дайте мне бронированный автомобиль! Ну почему вам не дать его мне!? Дайте! — Тут Ворон возвысил голос до визга и внезапно заполз под кровать, причем на губах его показалась пена.

Исчезнув таким образом из поля зрения Павла, артист вынудил того вскочить и обронить исписанный блокнотный листок. Листок зигзагом спорхнул к паркету.

Изумленный сыщик, не накопивший еще опыта работы с подобными оригиналами, ощутил головокружение и ослабление привычной связи с реализмом действительной жизни. Опять показалось все кинофильмом.

Артист же, продолжая повизгивать, поймал бумагу розовыми губами и на глазах пораженного милиционера, медленно прожевал и сглотнул. Лицо его отразило внимание к внутренним процессам по ходу бумажного кома, затем обратило взор к сыщику.

Перец, с трудом перебарывая состояние столбняка, протянул руку к лицу артиста, может быть, мечтая выручить документ, но наткнулся вдруг на влажный поцелуй в ладонь.

Глаза Ворона масляно сверкнули, отразив некую дикую мысль, затем выкатились белыми теннисными шарами.

У Паши вмиг окоченела спина, мыслительный процесс замер, а взамен всплыли обрывки рассказов и слухов о закулисной артистической жизни, некоторые армянские анекдоты…

— У нас нету бронированных, не положено, — прошептал он слабеющим голосом.

— Вот Гений! — раздался от двери бодрый голос медсестры, — артист настоящий! Я все кина ваши по десять раз глядела б, ей Богу! Счас перевяжем еще разок и на выписку. Дома-то заждались, небось? — весело загомонила она, помогая одновременно звезде экрана выбраться из-под кровати.

Ворон мигом успокоился, смиренно подставил женщине подбитую голову, бормоча при этом: — Какой там дом, стула своего нет…

Перец, стушевавшись за сестринский корпус, с облегчением выскользнул вон, и удалился, пошатываясь и напряженно думая о том, что не может же быть, чтоб всегда так трудно работалось с людьми на этом поприще, в органах внутренних дел. И не все же преступники гениальны или настолько странны, что и сам того гляди сделаешься странен.

21

Прошлое, для живущих, имеет очень маленькое значение, оно слишком не важно для практической жизни и легко забывается. Поэтому, по прошествии времени, не помнятся обиды, измены, и сами бывшие чувства представляются неяркими, а страдания терпимыми.

В самом же деле, всегда протекала жизнь бурно на порогах исторических событий, и вяло в заводях. А люди в разные времена одинаково горячились по разным, неодинакового значения поводам. И пока они тратили свой пыл, добиваясь справедливости в одном месте, по соседству уже громоздился ком неправды, и сама История шагала мимо, соседней улицей, не замечая этих борцов и сметая совсем других. Развернувшись в потоке времени, можно как раз угодить в тихую заводь, но обнаружить и там нешуточное кипение страстей.

Застроченные трусы, изрядно попутешествовав почтовыми отправлениями, лежали на столе у окна, за которым простирался характерный московский пейзаж. Над загадочным предметом в сильной задумчивости склонился мужчина с глубокими залысинами и пронзительным взглядом из-под изломленных бровей. В руке у мужчины помещалась проволочная рамка, которой он водил туда — сюда над трусами, и та нехотя вращалась. Мужчина явно нервничал и иногда раздраженно встряхивал своим инструментом, отчего тот крутился бойчей.

За действиями его пристально следили две особы женского пола. Одной из них была упомянутая Ольга Толстецкая, компанию ей составляла женщина, похожая на жительницу Индии, имевшая даже, известную по индийским фильмам, родинку меж бровей. Женщины понимающе переглядывались, качали головами. Мужчина уже покрылся испариной, но видимо никак не мог добиться желаемого толку.

— Очень сложный случай, — произнес он, наконец, надтреснутым голосом, — я не готов к рекомендациям.