Александр Яковлев - Октябрь

• Название: Октябрь
• Автор: Александр Яковлев
• Жанр: Советская классическая проза

---

«Убьет сейчас?» — подумал Василий.

Сердце у него сжалось и замерло… Не мигая, как окаменевший, он стал следить за офицером.

Трах! — грохнуло из окна.

Офицер дернул головой назад, выпустил винтовку и, сделав шаг в сторону, запутался в полах шинели и упал.

— Так! — вслух сказал кто-то здесь, рядом с Василием.

— Убил, убил офицера! — резко закричал мальчишка, сидевший за ларем, и нетерпеливо выпрыгнул на мостовую. — В голову! Ей-богу, в голову.

В рядах юнкеров произошло замешательство. Они еще теснее прислонились к стене и остановились. Только двое ближних прыжками подскочили к офицеру, взяли под руки и осторожно вдоль стены понесли прочь.

В красном доме у окна опять показались люди. Бегали быстро, но молча. Рабочий, выстреливший в офицера, на минуту поднялся с подоконника, что-то сказал, обращаясь к кому-то, стоявшему в глубине комнаты, махнул рукой и опять лег, прилаживая винтовку.

Цох! — вскрикнуло откуда-то сверху.

Василий испуганно оглянулся. Ему показалось, что выстрелили позади него. Ребята заволновались.

— Это с крыши стреляют. Глядите, глядите, одного убили.

Василий посмотрел на окна. Рабочий в синей фуражке судорожно бился на подоконнике, пытаясь подняться. Его винтовка колотилась по стене. Руки все вытягивались, но не выпускали винтовки.

Было видно, как рабочий пытался подняться, широко раскрывал рот, словно ловил воздух, и, наконец, разжал руки. Винтовка полетела вниз, на тротуар, а сам он, перевесившись, утих и так остался лежать неподвижно на окне. Фуражка комом полетела на мостовую. Волосы на голове растрепались и свесились космами.

Теперь стреляли отовсюду. Весь фасад красного дома опять закрылся облаками серой пыли. Слышно было, как цокали по стенам пули. Окна жалобно звенели. Мальчишки, точно испуганные мыши, носились между лавчонками, прятались за ящиками, ларями и корзинками и убегали все дальше от опасного места. Беленький гимназистик с пухленькими щечками, перебегая по тротуару, вдруг запутался в полах шинели и упал со всего разбега на грязные каменные плиты, быстро вскочил, зажал рукой разбитый нос и юркнул куда-то в узкий проход.

Василий оглянулся кругом. Эти два убийства ошеломили его.

— Что же это такое? — вслух спросил он самого себя.

Рядом на дверях магазина висела вывеска: «Свежая дичь и мясо». Дальше другие вывески: «Капуста, огурцы, лук зеленый»… Знакомый Охотный ряд, с такими мирными магазинами и тихими лавчонками. И здесь теперь идет бой и люди охотятся один за другим…

Теперь слышно было, как пули стучали в стены лавчонок, со звоном разбивали стекла в окнах, рвали железо на крышах.

Вдруг, покрывая раскаты выстрелов, послышался шум приближающегося автомобиля. Стрельба постепенно смолкла. Должно быть, стрелки высматривали, что за безумцы едут. Василий выглянул из-за лавки. От Театральной площади по дороге двигалось серое чудовище, похожее на гигантскую коробку. И детский голос из-за лавочки крикнул:

— Бандированный автомобиль идет! Прячься скорея!

Автомобиль спокойно и тихо подошел к дому.

Взах! — резко грохнуло из него.

Угол красного дома закрылся дымом и пылью, а на мостовую и тротуар полетели, словно плеснулись, камни, штукатурка, обломки рам, перила балкона и куски карниза. Выстрел был так силен, что в ушах у Василия неприятно зазвенело.

И вслед за пушечным выстрелом четко и холодно заработал пулемет:

Тра-та-та-та-та.

Юнкера и студенты толпой бежали с Моховой к углу. Они ложились вдоль стен и прямо на грязную осеннюю мостовую и открыли частый огонь вдоль Тверской улицы. Прошла только минута, а уж весь Охотный ряд был в их руках. Большевики бежали. Стрельба постепенно смолкла, и стало слышно, как на углу кричали режущими, звериными голосами:

— Занимай двор! Двор занимай!

Мальчуганы выползли из-за лавчонок и ящиков и опять темной переливчатой стайкой сошлись на углу.

— Эй, вы, там! Разойдитесь! Убьют вас! — крикнул на них бородатый студент, державший в левой руке винтовку на весу.

Мальчуганы попрятались, но не ушли совсем. Темное, жуткое любопытство приковывало их именно здесь, к углу, где ходит смерть. Хотелось знать, что будет дальше. Так диковинно было кругом…

Ушел автомобиль, и опять стало тревожно. С Тверской раздались выстрелы, на которые тотчас ответили юнкера и студенты, собравшиеся у дверей Национальной гостиницы. Опять со стен полетела штукатурка и пыль и жалобно зазвенели стекла. В красном доме, наверху, в окнах лазарета, мелькнули чьи-то головы, и оттуда грянули выстрелы. Все стекла там давно вылетели, и дом казался слепым, злым, с черными провалами, в которых ежеминутно вспыхивали огни. Один из юнкеров, спасаясь от выстрела, с разбегу упал на мостовую и, точно подстреленный воробей, завертелся, пытаясь подняться, полз на четвереньках и снова падал. А в него яростно, точно вперегонки, стреляли с Тверской и из окон красного дома. Юнкер бросил винтовку и молча пополз к углу, но дернулся, упал и так серым комом остался лежать на мостовой. Стрельба стала беспорядочной. Отовсюду гремели выстрелы, и казалось, что никто уже не знал, где враг и где друг. От университета к Большому театру быстро проехал грузовой автомобиль, полный вооруженных студентов и офицеров. Проезжая по Охотному ряду, студенты осыпали окна красного дома и Тверскую улицу градом выстрелов. Солдаты и рабочие побежали вверх по Тверской, прятались под ворота и за углы.

Через минуту автомобиль с офицерами и студентами вернулся и, как победитель, тихо ехал по середине улицы. Вот он на углу… Вдруг с Тверской раздалась бешеная стрельба. Из бака, приделанного сзади автомобиля, белой лентой хлынул на землю бензин, и автомобиль беспомощно остановился на самом перекрестке. Студенты и офицеры судорожно заметались, прячась от выстрелов. Они ложились на пол автомобиля, прижимались к бортам, прыгали на землю и прятались за колесами, пытаясь отстреливаться, но вражьи пули всюду доставали их. От бортов автомобиля далеко летели щепки, отбитые пулями. Кто-то дико завыл:

— А-а… помогите!

Кто-то стонал. Молодой офицер, почти мальчик, прыгнул с платформы на мостовую, качнулся и, как узел тряпья, упал под колеса. Никто уже не стрелял с автомобиля. Разбитый и страшный, стоял он на перекрестке, а у колес, на земле, лежали убитые люди… Только чуть слышались невнятные стоны:

— Ох… о… ох!..

С Тверской продолжали стрелять, и долго никто не шел на помощь раненому. Потом из-за часовни вышла девушка в белой косынке, в кожаной куртке, с повязкою красного креста на рукаве. Откуда она вышла — Василий не заметил. Должно быть, из того дома, на котором во весь фасад виднеется вывеска: «Артель портных». Она не смотрела на Тверскую, не просила прекратить стрельбу, словно не слышала выстрелов, но стрельба смолкла сама собою. Все — и юнкера, и студенты, и мальчишки, и солдаты, и боязливо высунувшийся из-за ящика Василий — с напряженным вниманием следили за девушкой. Она подошла к автомобилю, наклонилась, потрогала тех, кто лежал у колес, брала их за руки, повертывала головы. И молчала. И все кругом молчали, замерли, как столбы. Тихо было здесь. Лишь с Арбата и Лубянки долетали раскаты выстрелов, звонко перекатывавшиеся в пустых улицах. Девушка, неловко путаясь в юбке, забралась по колесу в автомобиль и наклонилась над кем-то.

— Санитары, раненый здесь! — крикнула она, выпрямившись.

К автомобилю торопливо подошли два солдата-санитара. Они подняли раненого. Подняли высоко, точно показывали кому-то. Это был офицер в длинной кавалерийской шинели, в лакированных сапогах со шпорами. Фуражки у него уже не было. Курчавые черные волосы прядями сбились на лоб. Раненый глухо, сквозь зубы стонал.

Санитары положили его на носилки, поставленные тут же у автомобиля на землю, рядом с убитыми, лежащими у колес. Когда раненого снимали с автомобиля, Василий увидел, что пола его длинной шинели вся смочена кровью, лоснилась на свету и тяжело висла и липла к сапогу.

Офицера унесли, а потом стали уносить одного за другим убитых. Откуда-то пришли еще санитары. Они носили трупы без носилок, прямо на спинах, как грузчики носят тяжелые кули. Ходили не торопясь, деловито, помогая друг другу. Особенно хлопотал один, низенький, с кривыми ногами. Он сам не носил. Только помогал поднимать на спину. Положит, поправит, отойдет и, не торопясь, вытрет о фартук руки, испачканные в крови.

Пронесли студента с блестящими погонами на плечах потертой шинели, потом студента в синей шинели, без погон, потом офицера, еще офицера, еще… Мертвецы на спинах солдат казались длинными, и страшно болтались у них вытянутые ноги.

А толпа стояла молча, затаив дыхание, напряженно следила, как работали санитары. Только мальчишки шумели, считая вслух убитых, и будто радовались невиданному зрелищу.