Томас Вулф - Паутина и скала

• Название: Паутина и скала
• Автор: Томас Вулф
• Жанр: Современная проза

---

Поэтому ночами теперь ему оставалось только лежать, ждать и глядеть в потолок.

В палате были четыре белые стены, койка, тумбочка, лампа, туалетный столик и стул. Стены были высокими, квадратными, потолок тоже был белым, словно пробел времени и памяти, и все блистало чистотой. Ночами, когда светила только лампа возле койки, высокие белые стены и потолок лишались своей яркости, их заливала, тускнила тень темного абажура. И это гармонирова shy;ло с ожиданием и шумом дождя.

Над дверью висело распятие с мучительно скрюченными пальцами, косо приколоченными ступнями, искривленными бе shy;драми, выступающими ребрами, изможденным лицом и смирен shy;ным страданием Христа. Это изображение, столь жестокое в со shy;чувствии, столь изможденное, искривленное, смиренное в этом парадоксе сурового милосердия, этот роковой образец страдания был до того чужд Пайн-Року, Джойнерам, баптизму, всем знако shy;мым ему распятиям, что наполнял Джорджа чувством непривыч shy;ности и смущенного благоговения.

Потом в этой вечности унылого ожидания наступил беспокойный перерыв. Джордж ворочался на жестких простынях, взбивал подушку, раздраженно поправлял одеяло, клял неудобст shy;во покатого матраца, из-за которого верхняя часть его тела по shy;стоянно находилась в приподнятом положении. Провел пальца shy;ми по бинтам на выбритой части головы, ощутил бугорки стру shy;пьев и, бранясь, сунул руку под повязку, туда, где оставались во shy;лосы, к дергающей боли той раны, которую не обнаружили; и вне shy;запно вскипев слепой, безрассудной яростью, поднялся, реши shy;тельно подошел к двери и громко закричал в тишину сонного ко shy;ридора:

– Иоганн!.. Иоганн! Иоганн!

Тот появился и пошел к пациенту по ковровой дорожке окра shy;шенного в зеленый цвет коридора, сильно прихрамывая. Хромо shy;та его тоже привела Джорджа в ярость, потому что Беккер хромал на ту же ногу; на войне Иоганн был денщиком Беккера, оба по shy;лучили ранения и оба хромали одинаково. «Они все хромают?» – подумал Джордж, и эта мысль привела его в бешенство.

– Иоганн.

Тот подошел, хромая. Лицо его, широкое, полное, толстоно shy;сое, неприглядное, было исполнено протеста, увещевания и не shy;доуменного беспокойства.

– Was ist?[37]

– Verbindung[38]*.

– Ах! – Он посмотрел и укоризненно сказал: – Вы ее сдви shy;гали!

– Но я verletrt[39]** еще в одном месте! Посмотрите! Скажите Беккеру, что он не заметил одной раны!

И приставил к ней палец, указывая.

Иоганн пощупал; потом рассмеялся и покачал головой:

– Nein, это всего-навсего Verbindung!

– Говорю вам, я verletrt! – выкрикнул Джордж.

Торопливо простучав каблуками по зеленому ночному кори shy;дору, вошла ночная Мать Настоятельница, ее открытое лицо уто shy;пало между огромными накрахмаленными крыльями шляпки.

– Was ist?

Джордж, немного смягчась, указал:

– Здесь.

– Там ничего нет, – сказал ей Иоганн. – Его беспокоит по shy;вязка, а он думает, что там рана.

Монахиня коснулась легкими пальцами указанного места.

– Рана, – сказала она.

– Nein! – воскликнул изумленный Иоганн. – Но Негг Geheimrat говорил…

– Там рана, – сказала монахиня.

О, как приятно это подтверждение, словно предвестие близкой победы – знать, что этот доктор-мясник один раз ошибся! Этот хам с презрительной речью, этот грубиян с кабаньей шеей и пальцами мясника – ошибся! – ошибся! Ей-богу! – раны, шрамы, повязки – для него все едино! Хромой мясник с жестокими пальцами один раз в своей треклятой мясницкой жизни – ошибся!

– Verletrt, ja!.. И у меня жар! – злорадно сказал Джордж.

Монахиня приложила легкий, прохладный палец к его лбу; и спокойно сказала:

– Nein Fieber![40]

– Fieber? – обратил к ней широкое, недоуменное лицо Ио shy;ганн.

Монахиня со строгим, как всегда, лицом ответила спокойно, серьезно, безжалостно:

– Nein Fieber. Nein.

– Говорю вам, жар есть! – воскликнул Джордж. – А Geheimrat – сдавленно: – Да! Великий Geheimrat Беккер…

Монахиня сурово, негромко, со строгим упреком произнесла:

– Негг Geheimrat!

– Ладно, Негг Geheimrat! – не смог ее обнаружить!

Сурово, спокойно:

– Жара у вас нет. А теперь возвращайтесь в постель!

Монахиня вышла.

– A Geheimrat! – повысил голос Джордж.

Иоганн твердо посмотрел на него. Его некрасивое немецкое лицо застыло в спокойном выражении протеста против наруше shy;ния приличий.

– Прошу вас, – сказал он. – Люди спят.

– Но Geheimrat…

– Herr Geheimrat, – спокойно и подчеркнуто, – Herr Geheimrat тоже спит!

– Иоганн, так разбудите его! Скажите ему, что у меня жар! Он должен прийти! – и внезапно задрожав от гнева и оскорбленности, Джордж закричал в коридор: Geheimrat Беккер… Беккер! Где Беккер!.. Мне нужно Беккера!.. Geheimrat Беккер – о, Geheimrat Беккер, – насмешливо, – великий Geheimrat Беккер – вы здесь?

Возмущенный нарушением приличий Иоганн схватил Джор shy;джа за руку и прошептал:

– Тише!.. С ума сошли?.. Herr Geheimrat Беккер не здесь!

– Не здесь? – Джордж изумленно уставился в широкое лицо.

– Не здесь?

– Нет, – безжалостно, – не здесь.

Не здесь! – хромой мясник не здесь! - не на своей бойне! Бритый мясник с покрытым шрамами лицом, выбритой головой, морщинистой шеей – не здесь! – где ему положено находиться, хромать по коридорам, зондировать толстыми пальцами раны – на своей бойне, мясник не здесь!

– Тогда где же?- обратился к Иоганну изумленный Джордж.

– Тогда где же он?

– Дома, разумеется, – ответил Иоганн с терпеливым упре shy;ком. – Где еще ему быть?

– Дома?- вытаращился Джордж на него. – У него есть дом? Вы хотите сказать, что у Беккера есть дом?

– Aber ja. Naturlich[41], – сказал Иоганн с терпеливой усталос shy;тью. – И жена с детьми.

– Жена!- На лице Джорджа появилось озадаченное выраже shy;ние. – С детьми? Вы хотите сказать, что у него есть дети?

– Конечно, разумеется. Четверо!

У этого хромого мясника с жестокими пальцами есть…

То, что угрюмый Беккер с короткими толстыми пальцами и волосатыми руками, с сильной хромотой, круглоголовый, с же shy;сткой щеточкой черных, тронутых сединой усов, с голым, вы shy;бритым до синевы черепом, грубым, морщинистым лицом со шрамами после давних дуэлей – то, что это существо может иметь какую-то жизнь, не связанную с больницей, Джорджу не приходило в голову и теперь казалось фантастическим. Беккер господствовал в больнице: он казался существом с наглухо за shy;стегнутым до толстой, сильной шеи белым, накрахмаленным мясницким халатом, его так же невозможно было представить без этого одеяния, в обычном костюме, как монахиню в туф shy;лях на высоких каблуках и в короткой юбке мирской женщи shy;ны. Он казался живым духом этих стен, особым существом, ждущим здесь, чтобы набрасываться на всех раненых и увеч shy;ных мира, грубо укладывать их на стол, как уложил Джорджа, брать их плоть и кости в свою власть, нажимать, зондировать, стискивать своими жестокими пальцами, если потребуется, вскрывать их черепа, лезть в них, даже добираться до извилин мозга…

Иоганн поглядел на Джорджа, покачал головой и спокойно сказал:

– Возвращайтесь в постель. Herr Geheimrat осмотрит вас ут shy;ром.

И, прихрамывая, ушел. Джордж вернулся и сел на койку.

49. МРАЧНЫЙ ОКТЯБРЬ

Октябрь вновь пришел на кишащую людьми скалу со всей своей смертью и оживленностью, жизнью и безжизненностью, собранным урожаем и бесплодной землей, предвестием гибели, радостной надеждой. Стоял октябрь, и после осеннего заката в Парке мерцали яркие звезды.

Эстер одиноко сидела на скамье и думала о Джордже. Ровно четыре месяца назад он покинул ее. Что он делает теперь – ког shy;да октябрь наступил снова?

Это что, единственный красный лист, последний из своего клана, висит, трепеща на ветру? Сухие листья проносились перед ней по дорожке. В своей быстрокрылой пляске смерти эти мерт shy;вые души неслись, гонимые злобными порывами безумного вет shy;ра. Октябрь наступил снова.

Это что, ветер завывает над землей, это ветер гонит все своим бичом, это ветер гонит всех людей, словно безжизненных при shy;зраков?

Ветер сокрушал и уносил все. Эстер видела величественный утес города, громадный, потрясающий, великолепный, вздыма shy;ющийся над деревьями Парка, гору высящейся стали, бриллиан shy;товую пыль огней, самоцвет на фоне неба, заносчивость велича shy;вого камня, прекрасного и бренного, как женская плоть. Она знала этот город еще ребенком, в нем были тихие улицы и дома, были слышны шаги и голоса людей, цоканье конских копыт, и теперь это все исчезло.

Теперь город казался слишком громадным для проживания людей. Был слишком надменным, бесчеловечным в своем богат shy;стве и блеске, казалось невероятным, что крохотные люди могли возвести такие здания. Он походил на обитель великанов, насе shy;ленную пигмеями, и казался вечным. Однако Эстер знала, что он не долговечнее сна.