Би ДЖЕЙМС - СЛЕЗЫ НА ЛЕПЕСТКАХ РОЗ

• Название: СЛЕЗЫ НА ЛЕПЕСТКАХ РОЗ
• Автор: Би ДЖЕЙМС
• Жанр: Прочая старинная литература

---

, – Это было в твоих… – Патрик замер на месте, захлебнувшись вдохом. Прозрачный пеньюар беспомощно повис в его руке. Он не ожидал увидеть подобной соблазнительной картины. Мечты – занятие для дураков, а любовь – это слабость. Он всю жизнь клялся, что не опустится ни до слабости, ни до глупости. И вот сейчас, пожирая ее взглядом, он понял, что все его клятвы – ложь. Розовые пузырьки скользили по воде и льнули к золотистой коже. Сверкающие ожерелья для женщины из мечты. Он оставался в дураках.

А любовь? Он зажмурился, отторгая от себя ее образ. Стиснутый рот полоской выделялся на побледневшем лице. Яростной волной отпора сотряслось тело. Повернувшись, чтобы уйти, он вспомнил о кружевах, все еще зажатых в руке. Одеяние для мечты. Он отшвырнул его в сторону со словами:

– Это было в твоих вещах. Надень.

Джордана, онемев, опустилась в ароматную воду, гадая, все ли мужчины переменчивы как ртуть или же только те, что из последних сил цепляются за свое спокойствие. Если все дело в спокойствии, то Патрик, кажется, на пределе.

Она поднялась в облаке дивного запаха и потянулась за полотенцем.

Дверь закрылась, и Патрик поднял глаза. Комната, освещенная лишь слабыми лучами лунного света, была погружена в полутьму. Он был прав – в серебряном блеске луны лиловые кружева казались призрачными на Джордане. Она была прекрасна, со своим водопадом волос, струящимся как серебряная с золотом вуаль по прозрачной ткани. Девушка лета в одеянии цвета сумерек.

Подойдя к ней, он потянул ее к открытой на крошечный балкон двери. В тишине ночи слышался только звук льющегося в бокалы вина. На маленьком столике лежали фрукты и сыр, но, подавая ей вино, он понял, что все это останется нетронутым.

– За мечты. – Он прикоснулся к ее бокалу своим.

– За мечты. – Она спокойно потягивала вино, наслаждаясь изысканным букетом, хотя тлеющее внутри желание грозило превратиться в пожар. Несведущая в любовных ритуалах, она молча сражалась с собой и ждала. Терпение, посоветовала она себе, и ее губы легонько изогнулись над краем бокала.

Патрик увидел и эту кривую усмешку, и дымку в глазах. Грудь ее поднялась со вздохом, кружева декольте соблазнительно натянулись на высоких полукружьях. Он забрал у нее бокал и поставил его на столик рядом со своим.

– Вот теперь время, Джордана.

– Да. – Время ожидания закончилось, и она оказалась в его объятиях. От него исходил запах мыла. Ворот рубашки был расстегнут, кожа влажная. Значит, он нашел дорогу не только на кухню, но и в другую ванную комнату.

Пальцы ее дрожали, когда она пробежала ими по его груди. Сначала неуверенно, потом все смелее, изучая, познавая тело мужчины, Патрика. Он был твердым, почти каменным, от плоского живота и узкой талии до широкой груди. Упругая кожа скрывала стальные мускулы. На плечах рука ее задержалась на миг, прежде чем смахнуть со своего пути рубашку. Патрик молча позволил ей изучать свое тело. Ему знакомы были изощренные прикосновения многих женщин, но сейчас у него возникло ощущение, что все происходит в первый раз.

Ее пальцы порхнули вниз, по бицепсам и предплечьям. Снова вернулись к груди, ладонь замерла на сердце. Она погрузилась в исследование, и лицо ее стало почти мрачным. Потом выражение его вдруг смягчилось, когда ритм его сердца, слившийся с ее собственным, подсказал ей, какую муку терпит он от ее прикосновений.

Скользнув вверх, ее руки обхватили его шею, обвели линию подбородка и щек и, наконец, зарылись в его волосах, чтобы приблизить его губы к своим. Он напрягся, окунувшись в ее поцелуй. Отдавая ей лишь то, что она хотела взять сама.

Джордана отстранилась. Пространство между ними пульсировало все возрастающим желанием. Протянув руку, она проложила пальцем дорожку от его горла к талии.

– Мне кажется, ты самый красивый мужчина на свете.

– В мужчине красота не главное, Джордана. Прекрасна ты.

– Все равно ты самый красивый.

– Тебе же не с кем сравнивать, откуда тебе знать?

– Мне и не нужно сравнивать, чтобы знать. Мне никто не нужен, кроме тебя. – Пуговица на его брюках выскользнула из петли, хоть он и пытался удержать ее руку.

– О боже, нет. Не здесь. Кажется, я больше не выдержу. – Дернув ее к себе, он прижал ее поближе, призывая на помощь все свое хладнокровие. -Для остального есть место получше. – И зашагал с ней к постели.

В своем воздушном одеянии она выглядела миражем, слишком прекрасным, чтобы быть реальностью, но, когда он сдернул с нее кружева, оказалась живой и теплой. Он прикоснулся к ее груди и ощутил легкую дрожь.

– Ты дрожишь, потому что боишься меня, Джордана? – нежно спросил он.

– Нет. – Она судорожно сглотнула, но не отстранилась от его ласк. – Я не боюсь тебя. Только не тебя. Ты очень хороший, Патрик, и внутри, и снаружи.

– Нет… – начал было он, но тут же осекся, взглянув на нее. Для лишенной зрения Джорданы прекрасным было все доброе и хорошее. Она верит, что он прекрасен. – Да поможет нам Бог, я надеюсь, что ты права, пробормотал он, опускаясь вместе с ней на постель.

Он знал, как дразнить, как мучить ласками, поднимая желание все выше и выше до лихорадочного предела. Он знал, где прикоснуться, где поцеловать, чтобы вызвать слезы страсти, чтобы женщина жаждала большего и сама не могла понять, выдержит ли она.

Он знал, как достичь того глубочайшего, бездумного пика вожделения, почти безумства, когда каждый поцелуй и прикосновение, каждый удар сердца, каждое движение тела пронзают неземным восторгом.

Страсть ради страсти. Он никогда не хотел большего. Никогда не требовал большего, чем животное удовлетворение. Никогда он не желал чудес и благоговейного трепета, а теперь хотел именно этого.

Это будет его даром ей.

Никогда в жизни не был он таким нежным, таким добрым. Таким заботливым. Но доброта его возвращалась к нему наградой – Джордана сливалась с ним, проникаясь его желаниями, щедро одаривая его ответной нежностью. Забылись все душераздирающие обиды, захлестнувшие их одиночеством. Охваченные пламенем, они вознеслись к границам доселе неизвестного мира.

Он поцеловал ее почти благоговейно. Сбивчивым шепотом согрел ее губы:

– Я сделаю тебе больно лишь раз, Джордана, – и больше никогда в жизни.

Ночь окутывала их – густая, словно темное вино, ночь. Из сада донесся крик филина, сливаясь с ее криком. А потом боль, как этот филин, исчезла. На всем свете остался только Патрик, и он учил ее блаженству, ради которого был сделан первый шаг.

Его разбудила музыка. Нотки тихой страсти уплывали со струн гитары в тихий рассвет. Небо за балконной дверью было серым, с одним лишь легким мазком пурпура, предваряющим восход.

В одних брюках, босой, он пошел на эти звуки. Он найдет ее, как находил уже много раз, сидящей со скрещенными ногами на полу, ивовым прутиком склонившейся над своей гитарой. Закрыв глаза и погрузившись в мечты, она будет пробегать пальцами по струнам, превращая свои мысли в мелодию.

Гладкие доски пола холодили его босые ступни, когда он остановился под аркой, ведущей в большую комнату, и замер, вслушиваясь. Она сидела под портретом надменной дамы, которая называла ее музыку дурацкой блажью, и в ее мелодии звучала грусть. Потом грусть растаяла, сильнее зазвучал мотив радости.

Ритм и напряжение оставались прежними, но Патрик ее радость чувствовал. Чтобы понимать музыку Джорданы, не нужно быть знатоком.

Когда она перестала играть, прислушиваясь к последнему, эхом растаявшему аккорду, он заговорил:

– Ты играла для нее, не правда ли? Для Эммы?

Джордана обернулась к нему, прижимая к себе старую, оставшуюся еще с детства гитару.

– Для нее. – Она подняла к нему улыбающееся лицо. – И для себя.

Патрик опустился рядом с ней, представляя себе, что бы сказала чопорная Эмма Даниэль о полуобнаженном гиганте, сидящем на ковре рядом с ее внучкой, одетой только в его рубашку. На одно мгновение ему от всего сердца захотелось, чтобы она оказалась здесь и полюбовалась на эту картинку собственными глазами. Ему захотелось, чтобы она услышала только что сыгранную мелодию – печальное "прости", сказанное от избытка обретенной силы. Мелодия преследовала бы ее. Он знал, что она будет преследовать и его, долго-долго, даже когда он уйдет из жизни Джорданы навсегда.

Ему хотелось обнять ее, но он только легонько прикоснулся рукой к ее плечу, показывая, что он здесь и слушает, если она хочет играть еще. Если же нет он просто побудет рядом.

Быстро наклонив голову, она на миг прижалась щекой к его ладони. Это был лишь ей свойственный жест благодарности, говоривший гораздо больше слов. Джордана шевельнулась, отложила гитару и сцепила перед собой руки. Когда она заговорила, ему пришлось напрягать слух:

– Она всегда стыдилась меня. Чувствовала ко мне отвращение, а моя музыка казалась ей идиотской забавой. Меня нужно было прятать от чужих глаз, чтобы никто не узнал о моем позоре. Образование – только лишняя трата денег. Я была уродом, оскорблением для всех Даниэлей – прошлых и нынешних. Будущих Даниэлей не предполагалось – их некому рожать, кроме меня. Разве найдется безумец, который захочет детей от неполноценной матери?