Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 3)

• Название: Семья Тибо (Том 3)
• Автор: Роже дю Гар
• Жанр: Историческая проза

Роман-эпопея классика французской литературы Роже Мартен дю Гара посвящен эпохе великой смены двух миров, связанной с войнами и революцией (XIX - начало XX века). На примере судьбы каждого члена семьи Тибо автор вскрывает сущность человека и показывает жизнь в ее наивысшем выражении жизнь как творчество и человека как творца.

---

Закончив ингаляцию, Антуан укутал шею шарфом, чтобы предохранить себя от слишком резкой перемены температуры, и отправился разыскивать доктора Бардо, который каждое утро в специальной пристройке лично руководил упражнениями дыхательной гимнастики, назначаемой некоторым больным.

Бардо с благожелательным вниманием дирижировал целой какофонией одышливых хрипов. Он был на полголовы выше самых высоких своих пациентов. Преждевременная лысина увеличивала лоб. Ширина плеч была под стать росту: этот человек, когда-то перенесший туберкулез, выглядел колоссом. Могучий, почти квадратный торс, туго обтянутый халатом, приобретал со спины еще более внушительные размеры.

- Я очень доволен, - сказал он, уводя Антуана в раздевалку, где никого не было. - Я боялся, что... Да нет, реакция на белок отрицательная, это хороший признак.

Из-за обшлага он вытащил бумажку. Антуан взял ее, пробежал глазами.

- Я отдам ее тебе вечером, только спишу для себя. (С первого дня заболевания Антуан вел в специальной тетради очень подробную клиническую историю своей болезни.)

- Ты слишком долго сидишь на ингаляции, - проворчал Бардо. - Смотри не уставай!

- Нет, нет, - ответил Антуан. - Я придаю ингаляции большое значение. Говорил он слабым прерывающимся голосом, но отчетливо. - Утром, когда я просыпаюсь, - полная афония: глотка густо покрыта мокротой. А сейчас она хорошо прочищена паром, и голос, как видишь, заметно лучше.

Но Бардо настаивал на своем:

- А все-таки не надо злоупотреблять... Афония, как бы ни была она неприятна сама по себе, это все-таки меньшее зло. Продолжительные ингаляции в иных случаях могут слишком резко прервать кашель. - Как многие южане, он слегка растягивал слова, и от этого выражение его глаз казалось еще мягче, серьезнее.

Бардо сел и усадил Антуана. Он старался создать у больных впечатление, что нисколько не торопится, что готов слушать их без конца, что ничто не интересует его так, как чужие недуги.

- Я бы посоветовал тебе снова начать принимать отхаркивающее, - сказал он, расспросив Антуана о том, как он провел вчерашний день и ночь. Попробуй терпин или настойку росянки. Да, да, средство народное... Обильно пропотеть перед сном, - только, конечно, смотри не простудись, - ничего не может быть лучше! - Манера оттенять некоторые гласные, некоторые дифтонги, певуче растягивать окончания слов напоминала тягучее движение смычка на басовых струнах виолончели.

Он обожал давать советы, свято верил в действие своего лечения и никогда не унывал от неудач. Особенно же ему нравилось наставлять Антуана, превосходство которого Бардо признавал охотно, без мелочной зависти.

- И потом, - продолжал он, не отводя глаз от своего пациента, - почему бы не попробовать несколько дней сернисто-мышьяковое лечение, чтобы уменьшить ночные выделения? Как вы думаете? - обратился он к доктору Мазе, входившему в комнату.

Мазе ничего не ответил. Он открыл шкаф, стоявший у задней стены, снял с себя китель цвета хаки, разлезавшийся по швам и побелевший от стирок, но весь разукрашенный орденскими ленточками, и надел белый халат. В комнате сильно запахло потом.

- Если афония вдруг усилится, мы всегда можем снова прибегнуть к стрихнину, - продолжал Бардо. - Зимой я добился неплохих результатов, когда лечил Шапюи.

Мазе обернулся и насмешливо взглянул на говорившего:

- Ну, знаешь, если это у тебя самый удачный случай...

У Мазе был квадратный череп, узкий лоб, пересеченный глубоким рубцом; седеющие, очень густые волосы росли низко и были подстрижены ежиком. Глаза при малейшем возбуждении наливались кровью. Черная полоска усов резко выделялась на загорелом лице старого колониального служаки.

Антуан вопросительно взглянул на Бардо.

- К счастью, случай Тибо ничем не похож на случай Шапюи, - живо возразил Бардо. Он был недоволен и не скрывал этого. - Бедняга Шапюи в неважном состоянии, - добавил он, обращаясь к Антуану. - Ночь прошла плохо. Меня дважды к нему вызывали. Интоксикация сердца быстро прогрессирует. Общая экстрасистолическая аритмия. Сейчас жду профессора, хочу показать ему пятьдесят седьмого.

Мазе приблизился к ним, застегивая на ходу халат. Разговор перешел на сердечно-сосудистые расстройства у отравленных ипритом, "столь различные, вставил Бардо, - в зависимости от возраста больного" (Шапюи, артиллерийский полковник, находился на излечении уже восемь месяцев. Ему было больше пятидесяти лет) - "...и в зависимости от предшествующих заболеваний", добавил Антуан.

Шапюи был его соседом по площадке. Несколько раз Антуан сам осматривал Шапюи и пришел к выводу, что полковник еще до отравления страдал скрытым сужением митральных клапанов, чего ни Сегр, ни Бардо, ни Мазе, по-видимому, не заметили. Сейчас он чуть было не сказал об этом. (Он испытывал недоброе чувство удовлетворения, почти торжества, которое возникало всякий раз, когда ему удавалось поймать коллегу на ошибке и заставить признать ее - будь то даже самый лучший друг; а теперь это было как бы реваншем за то состояние неполноценности, на какое обрекала его болезнь.) Но каждое слово стоило ему труда. И он решил промолчать.

- Вы не просматривали сегодняшние газеты? - спросил Мазе.

Антуан отрицательно покачал головой.

- Наступление бошей во Фландрии, кажется, действительно приостановлено, - сказал Бардо.

- Да, похоже на то, - подтвердил Мазе. - На Ипре держались стойко. Англичане официально подтвердили, что удерживают фронт на Изере.

- Это, должно быть, недешево обходится, - заметил Антуан.

Мазе пожал плечами, что в равной мере могло означать и "очень дорого" и "невелика беда". Он подошел к шкафу, пошарил в карманах своего кителя и обратился к Антуану:

- Вот как раз швейцарская газета, мне ее дал Гусаран... Увидите сами, по официальным сводкам Центральных держав, за один только апрель англичане потеряли больше двухсот тысяч человек, и только на одной Изере.

- Если бы эти цифры дошли до общественного мнения союзных стран... начал было Бардо.

Антуан покачал головой, а Мазе громко фыркнул. Он был уже у дверей. Обернувшись, он бросил через плечо:

- Ни одно достоверное сведение никогда у нас не доходит до общественного мнения. На то и война!

Как и обычно, доктор Мазе говорил с таким видом, будто считает дураками всех, кроме себя.

- Знаешь, о чем я думал сегодня утром? - начал Бардо, когда Мазе вышел. - О том, что сейчас ни одно правительство уже не представляет национальных чаяний своей страны. Никто ни на той, ни на другой стороне не знает, что думают в действительности массы: голос правителей заглушил голос управляемых. Взгляни на Францию! Неужели ты думаешь, что из двадцати французских солдат найдется хоть один, который согласился бы на то, чтобы ради возвращения нам Эльзас-Лотарингии война затянулась еще на месяц?

- Даже одного из пятидесяти не найдется.

- И все-таки весь мир убежден, что Клемансо и Пуанкаре - подлинные выразители общественного мнения Франции. Война породила атмосферу небывало наглой официальной лжи. Во всем мире! Хотелось бы мне знать, услышим ли мы когда-нибудь истинный голос народов и удастся ли когда-нибудь европейской прессе...

Их прервало появление профессора.

Сегр по-военному ответил на приветствие обоих врачей. Но руку подал одному только Бардо. Подбородок сапожком, горбатый нос, золотые очки, хохолок белых, легких, как пух, волос, вся щупленькая фигурка напоминала карикатуры на г-на Тьера. Он тщательно следил за своей внешностью, всегда был чисто выбрит. Говорил он кратко, вежливо, но без тени фамильярности даже по отношению к сослуживцам. Профессор вел уединенную жизнь, почти не выходил из кабинета и нередко даже обедал там. Целые дни он проводил за письменным столом, писал для медицинских журналов статьи о методах лечения отравленных газами на основании клинических наблюдений Бардо и Мазе. Сам он редко осматривал больных: только по их прибытии в клинику и в случае внезапного ухудшения.

Бардо начал было рассказывать ему о состоянии пятьдесят седьмого. Но с первых же слов профессор прервал его речь и направился к дверям:

- Пойдемте.

Антуан проводил их взглядом. "Славный малый этот Бардо, - подумал он. Мне повезло, что он здесь..."

В это время он обычно уходил к себе в комнату, где заканчивал процедуры и отдыхал до завтрака. Он так уставал от утренних часов лечения, что порой засыпал, сидя в кресле, и вскакивал, только когда его будил гонг, сзывающий к столу.

Он шел по лестнице на некотором расстоянии за Сегром и Бардо. "И все-таки, - вдруг подумалось ему, - если мне суждено умереть здесь, никакая дружба с Бардо не поможет..."

Шел он медленно, чтобы не вызвать одышки. Стоило ему подняться на второй этаж, не соблюдая необходимой осторожности, и тотчас же начиналась колющая боль в боку, не очень, правда, мучительная, но утихавшая только через несколько часов.