Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

• Название: В обличье вепря
• Автор: Лоуренс Норфолк
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36409-1

Впервые на русском — новый роман от автора постмодернистского шедевра «Словарь Ламприера». Теперь действие происходит не в век Просвещения, но начинается в сотканной из преданий Древней Греции и заканчивается в Париже, на съемочной площадке. Охотников на вепря — красавицу Аталанту и могучего Мелеагра, всемирно известного поэта и друзей его юности — объединяет неповторимая норфолковская многоплановость и символическая насыщенность каждого поступка. Вепрь же принимает множество обличий: то он грозный зверь из мифа о Калидонской охоте, то полковник СС — гроза партизан, то символ литературного соперничества, а то и сама История.

---

Это не Айзингер, думал он. И не Киттнер. Столб маслянистого дыма растаял, и открывшийся вид был так прозрачен и ясен, словно память о нем была его собственной.

С лежащего в нескольких километрах к югу залива дули теплые ветры, иногда принося дождь. Траншеи заполнялись водой. По ночам, когда ветры стихали, в долину скатывался с гор холодный воздух, люди мерзли и простужались. Апрель принес с собой период более сухой погоды, за которым вереницей пошли южные грозы: каждое утро вдали от моря, в горах, собирались облака и к полудню либо отступали еще дальше, либо переваливали через хребет, прорываясь даже не ливнями, а вертикальными потоками воды. Люди вгоняли лопаты сквозь тонкий слой дерна в самородную глину, перерубая старые корни и выкорчевывая камни. Греческие сотоварищи Сола притворялись, что не замечают льющей с неба воды, от которой все равно деваться им было некуда.

В разговорах людей, которые работали с ним бок о бок, он не понимал ничего или почти ничего, а они, в свою очередь, поглядывали на него с опасливой настороженностью. Отдельные слова и фразы, которые он запоминал просто потому, что они повторялись достаточно часто, не связывались в единое осмысленное целое. Они болтали или ссорились между собой, но для него это был просто шум, не более того. Он вгонял лопату в землю, отступал на шаг, налегал на черенок всем своим весом, вынимал очередную порцию грунта и отваливал в сторону. Это был его ритм, одинаковый с ритмом каждого отдельно взятого члена его бригады. Но строчки, которые разворачивались одна за другой перед его мысленным взором, принадлежали только ему, и та музыка, которую они приносили с собой, — тоже. Не Клабунду. Не Хауффу. Никому другому, кроме него. Когда-то давным-давно они принадлежали еще и этим местам, и в этом смысле время можно было повернуть вспять. Но люди, которые ковырялись в земле справа и слева от него, не имели к ним отношения. Их именам не место было между теми словами, которые он бормотал себе под нос, только себе, и никому другому, от рассвета и до заката.

Они копали траншеи глубиной в один метр шестьдесят сантиметров и шириной ровно в половину глубины. У одного из охранников всегда была при себе палка с двумя нанесенными на нее рисками, которую он опускал в траншею, а потом клал поперек. Ближе к лету Сол начал замечать, что охранник опускает палку в самую глубокую часть траншеи, да еще и вгоняет ее с силой в землю, после чего заговорщицки подмигивает стоящему рядом человеку с лопатой, который ничем не выдает того, что понял намек. Траншеи были предназначены для оборонительных позиций на случай нападения с моря. Вот только что здесь защищать? — бранчливо переговаривались между собой заключенные, сидя на земле возле бараков, где не было ничего, кроме мух и голых деревянных топчанов. Вот разве что домишко крестьянский да старые развалины. По крайней мере, именно так Сол понял то, о чем они говорили. Он пытался разобрать их слова. Это не просто тебе старые развалины, вмешался еще один заключенный. А потом еще один начал рассказывать историю — но только на более чистом, более высоком греческом языке, потому что история была старая и происходила она именно здесь, в долине Калидона. Кто-то попытался перебить его, но он продолжал рассказывать, и Сол тоже стал слушать его, и постепенно до него дошло, что те куски, которые он понимает, являются частью знакомой ему истории, которую он, скорее всего, сам когда-то читал. Старая сказка отлепила свой свежеисписанный лист, оставив незнакомые буквы на другом листе, на ждущей своего часа памяти.

Настало лето, и солнце принялось кататься по небу, вдавливая в землю потных людей, которые лопатили землю. Траншея раскинула руки между Варассовой и Зигосом, так ни разу и не дотянувшись до их благословенной тени. Лесистые вершины дрожали в кипящем летнем мареве и съеживались до тонких — тоньше волоса — прожилок воображаемой древесной тени. Вода залива заслонялась собственным истошно-ярким блеском. Начали появляться длинные вереницы транспортных самолетов, в колонну по одному, наискосок через безоблачное небо, на запад. Они гудели и зудели по утрам, и по мере того, как неделя уходила за неделей, они становились все длиннее, так что тянулись порой до второй половины дня, когда сам воздух, казалось, превращался в единый сгусток пекла. Через мост внизу громыхали колонны военных грузовиков, ни разу не остановившись и даже не замедлив хода. Леса, прохлада, руины Калидона, вода, поднимающиеся вокруг горы — все это были места, запретные для Сола. За этим горизонтом начиналась тьма, в которую канула Фиелла.

Охранники стали больше пить. Их смех был слышен в бараках, но чаще — ссоры, вплоть до драки. Однажды ночью трое охранников появились в дверях барака, в котором спал Сол, проорали что-то непонятное и, покачиваясь, ушли прочь. Это были пожилые люди, которых не жалко было отправить на оборону рубежей, на каковые рубежи — и все об этом знали — никто и никогда не нападет. Между заключенными пошли тихие, вполголоса, но оттого ничуть не менее оживленные разговоры, в которых Сол участия не принимал. Немцы оттягивают силы. Союзники высадились в Эпире, или в Фессалониках, или высадятся буквально на днях.

Потом, в конце августа, они в очередной раз вернулись в лагерь возле Мессолонги и обнаружили, что серые мундиры немецких тюремщиков уступили место гражданской одежде и зеленым повязкам тюремщиков греческих. По периметру расставили несколько обложенных мешками с песком пулеметных позиций. Товарищи Сола по работе поглядывали на новых охранников как-то не по-хорошему внимательно. В переполненный лагерь их завели под дулами винтовок.

Сол посмотрел в сторону верхнего лагеря, где держали политических. Там, за двойным забором из колючей проволоки, не было видно никакого движения. На сторожевых вышках тоже стояли греки.

— Готовься.

Кто-то заплел ему ноги и толкнул в спину. Он упал лицом вперед и тут же вскочил на ноги, но его обидчик уже успел исчезнуть в слитной массе идущих за ним следом людей. Он прошелся взглядом по лицам, пытаясь догадаться, почему Мигель решил донести до него эту информацию столь необычным способом. Голос Сол узнал.

Следующие несколько недель он старательно выглядывал Мигеля среди заключенных, но тот так ни разу и не попался ему на глаза. В монастырском здании все еще квартировали немцы, хотя их явно стало меньше. Патрулировали лагерь люди из греческой охранки. По пыльной дороге в лагерь прибывали все новые и новые партии заключенных, и в бараках стало тесно. Уже несколько ночей подряд откуда-то издалека доносились звуки ружейной перестрелки. Целый день и большую часть ночи в лагере не было воды. У проволочного заграждения застрелили какого-то человека.

Жара нарастала. Люди бесцельно бродили по лагерю и смотрели либо вверх, на высоты Зигоса, либо вниз, на завораживающие воды лагуны. По прибрежной дороге одна за другой шли колонны серых грузовиков. Патрульные ходили теперь по внутренней стороне периметра, причем группами. Какой-то человек начал кричать с крыши барака; внизу тут же, с одобрительными возгласами, собралась большая толпа. Охранники со смотровых вышек верхнего лагеря выпустили поверх голов несколько пулеметных очередей. Потом, как-то утром, Сол проснулся от криков, причем криков весьма агрессивных. Люди бежали к северному забору. Там уже собралась толпа и что-то выкрикивала через проволоку, обращаясь к цепочке охранников, которые смотрели на заключенных, взяв винтовки на изготовку. Из верхнего лагеря мимо забора, под присмотром сводной группы из греков пополам с немцами, вели нестройную цепочку людей; у немцев были автоматы, и они наставили их на своих пленников, хотя те едва держались на ногах и некоторых приходилось вести под руки. Стиснутый со всех сторон толпой, Сол вытянул шею, пытаясь разглядеть единственное знакомое лицо. Когда политических провели мимо, кричать в толпе стали громче. Человек, который стоял рядом с Солом, отдал честь. Ниже по склону стоял грузовик, и, когда заключенных подвели к нему, толпа, которая теперь включала практически весь личный состав лагеря, вдруг затихла. Политических начали по одному заталкивать в кузов. И тут Сол увидел его.

Левая рука у Ксанфа висела как плеть, и на нем по-прежнему была все та же камуфляжная форма, в которой Сол видел его в прошлый раз, раненым, с завязанными глазами, в лагере у озера. Партизана подхватили и затащили в кузов грузовика. Немцы уехали вместе со своими пленниками, и в тот же день после обеда Сол увидел, как со смотровых вышек верхнего лагеря спускают пулеметы. Он вдруг почувствовал, что вымотался совершенно, вернулся в барак и провалился в беспокойный сон.

В ту ночь он впервые увидел сон про то, как карабкается по скале. Камень промерз насквозь и крошился у него под ногами. Целые куски отваливались и принимались скакать вниз по склону, увлекая за собой маленькие лавины из щебня и валунов. С самого дна долины, где, далеко-далеко внизу, суетились крохотные фигурки, пытаясь увернуться от камнепада, доносились мощные звуки ударов. Как так вообще получается, что он их видит, пронеслось у него в голове? Он старался ползти вверх как можно аккуратнее, но все было без толку, и смертоносный поток не утихал. А ему очень нужно было вверх. Пути их были тесно связаны между собой.