Георгий Гуревич - Когда выбирается Я

• Название: Когда выбирается Я
• Автор: Георгий Гуревич
• Жанр: Научная Фантастика

---

Дельфин же существо звуковое, точнее, ультразвуковое. В мутном подводном мире его ведут не глаза и не нос - запаха дельфин вообще не чувствует. Дельфина ведет сонар - та самая подушка на лбу, которая придает ему такой осмысленный, вдумчивый вид.

Как только я стал дельфином, я услышал свист, постоянное посвистывание, иногда прерывистое. Любое препятствие этот посвист модулирует, обычно усиливает. Если препятствие удаляется, свист глохнет, если приближается становится выше и пронзительнее. Можете представить себе эти изменения, приближая ладонь к свистящим губам. Слегка поворачивая голову, дельфин может понять форму препятствия, как бы обвести свистом силуэт.

В дельфиньем мире проносятся свистящие пятна, приходящие и удаляющиеся; монотонно свистят неподвижные камни, басит убегающая добыча, пищит догоняемая. Дельфин живет в мире свистящих эхо. Глаза же, загнанные в уголки рта, выполняют вспомогательную роль - это боковые стражи. Они следят за флангами, куда не направлены

ощупывающие волны свиста. Дельфин подобен судну в тумане - он движется вслепую, ультразвуковыми гудками обследуя мглу.

И добычу ловит, ориентируясь по свисту. Вот это было труднее всего для меня: по свисту узнавать и ловить рыбу.

Пришлось научиться. А то бы с голоду умер.

И еще одна трудность выяснилась, почти неожиданная. Дельфиньи секунды длиннее наших. Я подразумеваю: в секунду дельфин получает больше информации, чем человек.

В секунду человек может сказать примерно пять слов, пробежать от силы пять-шесть шагов, увидеть около пятнадцати картинок. (На том и основано кино. 24 кадра в секунду кажутся нам единым слитным движением.) Но дельфин хватает свою добычу, догоняя ее на скорости около пятидесяти километров в секунду, на скорости дачного поезда примерно. Представьте себе, что, стоя на паровозе, вы ловите ртом воробья. У человека для такого подвига не хватит впечатлений. Глаза дают нам слишком мало сообщений, в данном случае одно сообщение на метр дути; тут повернуться не успеешь, промахнешься неминуемо. Дельфин получает примерно сто сообщений в секунду, на максимальной скорости - одно сообщение на пятнадцать сантиметров. Конечно, он успевает и прицелиться, и корректировать направление.

Можно представить себе, как растянуты секунды у ласточки, ловящей мошек. В секунду она пролетает метров двадцать - двадцать пять, прицелиться должна с сантиметровой точностью, чтобы мошка оказалась в клюве.

Тут и сто рапортов в секунду маловато. А еще интереснее, как воспринимают секунды эти самые мошки. Муха взмахивает крыльями пятьсот раз в секунду, а комар примерно двадцать тысяч раз. Воспринимает ли комар каждый взмах крыла в отдельности?

Вот где живая лупа времени.

Моему человеческому уму труднее всего было освоить быстрые модуляции свистов. Но все же я освоил - голод заставил. И преисполнился гордости, когда впервые поймал по свисту превкусную макрель. Сумел перестроиться мысленно, войти в дельфиний темп жизни.

Мир стал для меня до смешного ленивым, как в замедленном кино. Волны вздымались задумчиво, гребни их как бы нехотя изгибались вопросительным знаком и столь же неохотно опадали в море, разбиваясь на неторопливые брызги. Как бы раздумывали: разбиться или не стоит?

А люди... какие же это оказались ленивые существа! Вставали как полусонные, разгибались, размахивались. О каждом намерении человека можно было узнать заранее по его приготовлениям.

Примерно с неделю я усваивал дельфиний образ жизни, а когда усвоил настолько, что мог прокормиться самостоятельной охотой, не зависеть от человеческих неводов, пришла пора пуститься в дальний путь.

Куда? Конечно, домой, в Крым, в единственный бассейн, куда я мог приплыть в образе дельфина и получить время и спокойное место для обратного метаморфоза. Не было смысла плыть в чужие, хотя бы и близкие, страны. Куда я мог попасть там в дельфиньем облике? В цирк в лучшем случае. Искать на материке грот для превращения в человека? Найду ли? А если найду, что потом?

В чужой стране доказывать, что я - это я и что убийца полицейского не я. Нет, только домой, только к своим!

И однажды, когда восточный горизонт начал сереть, приготовляясь к восходу, взял я курс на этот сереющий горизонт.

Дельфин плывет через Атлантику один!

Десять тысяч километров под водой и на воде!

Примерно двадцать тысяч вздохов.

Наполняю воздухом легкие. Нырок, скольжу под водой. Шипят, проплывая, скалы, с тоненьким свистом проносится мелкая рыбешка. Но я сыт, наелся на дорогу, мне охотиться сейчас ни к чему. Работаю хвостом, разгоняюсь, языком пробую воду, какова на вкус. Так плыву минут пять, по ощущениям - полчаса. Постепенно начинаю ощущать усталость, муть в голове, стеснение в груди, томление в дыхале. Поднимаюсь на поверхность, отфыркиваюсь, прочищая дыхало фонтаном, вдыхаю соленый морской воздух, дышу методично, добросовестно и со вкусом. Исчезает муть, стеснение и томление. Чувствую, словно отдохнул и выспался. Нырок. Скольжение в глубине, Это надо повторить десять тысяч раз, чтобы перед глазами оказался родной берег.

Ох, и страшен был этот "крестный путь" в десять тысяч вдохов! Страшен в прямом смысле. Страхов много было на пути. Всего я боялся, дельфин-самозванец: боялся людей - прежних собратьев, боялся дельфинов - новых родственников, боялся океанских чудовищ, известных и неведомых.

Не все страхи оказались основательными. Людей в Атлантике можно было не опасаться, как выяснилось. Может быть, странно будет прочесть об этом горожанам, привыкшим к тесноте дома, в метро и на улицах, квадратными метрами измеряющими жизненное пространство, но на нашей же планете, пересекая океан, я ни разу - ни единого разу! - не встретил ни одного судна. Следы от судоходства были... но об этом позже.

Дельфины встречались чаще, и не безопасны были эти встречи. Народ они общительный, мои собратья по телу: встретив одинокого путника, они обязательно сворачивали с пути, чтобы вступить со мной в контакт; возможно, хотели узнать последние известия с американского побережья. Но я не знал по-дельфиньи, не мог вымолвить (вероятно, просвистеть?) ни единого слова. Среди них я был иностранцем, хуже того: неким чуждым существом, немым и неумелым, как младенец. Возможно, по невежеству я делал что-либо неприличное, нарушал дельфинью этику. Так или иначе, но всякий раз после короткого знакомства грубые самцы и даже нежные самочки набрасывались на меня, разинув пасти. А в пастях у них в каждой челюсти было до 80 зубов, и все очень острые. После двух-трех схваток, наученный горьким опытом, я старался обходить дельфинью стаю стороной.

Но страшнее всего - дрожь пробирает, как вспомню! - оказались дикие обитатели океана.

Нет, не акулы. Акул я не боялся теперь нисколечко. Отлично помнил, еще в бытность человеком в книгах вычитал, что дельфины шутя справляются с акулами, даже людей от акул спасают. И, повстречав тупоносую рыбину с пастью, открывающейся вниз, я немедленно ринулся в атаку, хотя была эта рыбина раза в два длиннее меня, раз в восемь тяжелее. И атаковал удачно. Быстрота решила. Пока акула разворачивалась, разевая страшную пасть, я, фехтуя рылом, проткнул ее жабры справа и слева. До чего же приятно было чувствовать себя ловким и смелым, этаким подводным молодцом! Я ткнул гадину еще раза три, добивая, и отплыл, потому что к месту битвы спешили ее подружки. Не на помощь, не из солидарности, как выяснилось. Товарки акулы почуяли запах крови и кинулись рвать куски мяса из тела раненой.

Акулы - ерунда. Но есть в океане подлинный ужас!

Нет, не спруты. И не морские змеи. Морского змея с лошадиной гривой не встретил я на своем пути. Ужас был обыкновенное.

Я наткнулся на него на Большой банке, юго-восточнее Ньюфаундленда, одном из самых рыбных мест Атлантики, где полно планктона и китов, интересующихся планктоном, и кишмя кишат треска и дельфины, приплывающие полакомиться треской. Я тоже уминал эту сырую треску, запасая жир для дальней дороги поперек океана. Хватал, глотал, подремывал, набив живот, опять хватал и глотал...

И вот почувствовал я на языке что-то пугающее. Вода, страшная на вкус! Это только дельфин может понять, поскольку дельфин все время пробует языком воду: для него есть моря сладкие, аппетитные, невкусные, пресные, ароматные, привлекательные... Тревожная вода была на этот раз. Паника охватила меня; еще не понимая, в чем дело, я пустился наутек, не представляя, что мне грозит, какая опасность позади. Надо сказать, что дельфин, как и человек, по самой конституции охотник, а не добыча. Заяц, тот видит, как лиса догоняет его, а человек смотрит вперед, погоню только слышит, не очень отчетливо представляет, поскольку слух дает нам куда меньше информации, чем зрение. И у дельфина то же самое: насыщенная, отчетливая информация о каждой рыбешке впереди, доставленная сонаром, а глаза и уши, подстраховывающие сбоку и сзади, сообщают кое-что, не слишком подробно и не слишком определенно.