Г. Штоль - Шлиман. "Мечта о Трое"

• Название: Шлиман. "Мечта о Трое"
• Автор: Г. Штоль
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

---

Артемизия не может вымолвить ни слова, зато Дорис и Минна вне себя от радости принимаются заранее скакать вокруг стола. Элизе же и Генрих от подобной перспективы никакого энтузиазма не испытывают. Вдруг неожиданно начинает греметь гром, и младшие дети пускаются в слезы.

Быстро приближается осень. Год был урожайным, и в помещичьем имении огромные амбары едва вмещают зерно. Теперь измученные батраки копают картошку. Дождей, сверх обыкновения, нет. Стоит ясная солнечная погода.

Домашние уроки быстро наскучили отцу. Поскольку он по-прежнему считал, что жене его нечего делать, раз Артемизия освободила ее от ведения хозяйства, а крепкая служанка, взятая из соседней деревни, — от всей тяжелой работы, он переложил на нее обязанности заниматься с детьми. Ведь дочь ректора Должна с этим справиться! Маленькую Луизу отняли от груди, и матери пришлось бы скучать от безделья — нельзя же целый день играть на фортепьяно или читать романы.

Только занятия латынью с Генрихом он оставил за собой. Хотя они и проводились не особенно регулярно, два или три раза в неделю, — у него ведь есть и другие дела! — они все же принесли Пользу. А так как мальчик учился хорошо, с охотой и подлинной страстью склонял существительные и спрягал глаголы, то в итоге приобрел не меньше знаний, чем если бы посещал школу. С арифметикой у Генриха дела обстояли тоже вполне хорошо, как показывали короткие импровизированные экзамены, а катехизис и псалмы он знал наизусть. У него превосходная память, и он, возможно, когда-нибудь достигнет большего, чем его отец. Вот лишь с письмом у него не все в порядке, и не только в отношении почерка. В этом, конечно, повинен не столь сам мальчик, сколь недостаточный присмотр его учительницы. Кто знает, где опять витали ее мысли?

— Ну беги, завтра продолжим.

Генриху не надо повторять этого дважды. Вмиг взлетает по лестнице, швыряет тетрадки на комод, и вот он снова внизу. Куда же теперь?

Очень жаль, что только вчера Пранге рассказал ему историю о Зильбершельхен. Так называется пруд. Тот, что лежит под окном, сразу в начале сада. А он, Генрих, до сих пор не знал, что это совсем не обычный пруд. О нет! В нем обитает таинственная заколдованная дева. В полдень Иванова дня, а иногда и в лунные ночи она поднимается из пруда. С серебряной чашей в руке парит она над водой и ждет своего избавления.

К сожалению, до полудня недолго, но иванов день уже прошел, и теперь придется ждать будущего года. Хотя, конечно, можно попытаться подкараулить ее в ближайшее полнолуние. Стена так заросла диким виноградом, что по нему можно легко и незаметно спуститься в сад. Тогда можно было бы выручить русалку и заодно установить, как это она умудряется не перепачкаться зеленью с головы до ног, поднимаясь сквозь густую тину.

Правда, эта ночная вылазка имеет одно «но». В беседке есть привидение — предшественник отца, пастор фон Руссдорф. Это, конечно, не очень приятно, если у тебя за спиной вдруг раздастся шум, полетят камни, собственной персоной, как живой, явится пастор, уже шесть лет покоящийся в могиле. Если он и в самом деле явится, го надо убежать: покойники неприятны даже тогда, когда тихо и недвижимо лежат в гробу, а тем более когда бросаются камнями и, чего доброго, произносят речи. Но бежать — это трусость, а мальчишки не должны быть трусами. Лучше всего сказать тогда по-латыни: «Привет!» — и изогнуться в красивом поклоне — левую ногу отставить чуть назад, а правой рукой сделать плавный жест. Он, несомненно, обрадуется латыни и настроится совсем миролюбиво. Вот тогда и можно с величайшей почтительностью спросить его о том, чего не знает даже Пранге, — почему он стал привидением. Ведь когда он, Генрих, спросил об этом вдову пастора, она расплакалась, а фрейлейн Юстина мгновенно выставила его за дверь, воскликнув: «Ты отвратительный мальчишка, настоящий хам!»

Мальчик протискивается сквозь изгородь из терновника, бежит по меже вдоль поля и по мягкому лугу. Но вот перед ним и холм, возвышающийся среди поля, круглый, поросший соснами.

Тут, по словам Петера Вёллерта, похоронен древний языческий вождь. Отец это тоже подтвердил. Вчера батраки пахали жнивье, и Генриху не терпится посмотреть, не прошли ли они плугом по краю холма и не вывернули ли из земли меча или короны. Ведь иногда случается подобное.

Еще совсем недавно в Румпсхагене, распахивая такой же холм возле самой церкви, батраки разбили большой сосуд, где хранились кости. После обеда господин фон Гундлах приказал разрыть холм — и чего там только не нашли! Множество сосудов, больших и маленьких, а в них и кольца, и браслеты, и большие обручи, похожие на свернувшихся змей, но все было покрыто толстым слоем зелени. Однако самым замечательным были три огромные бочки с пивом. Это было пиво древних римлян, которые происходили от Ромула и Рема и которые так же бегло говорили по-латыни, как мы на нижненемецком диалекте. Отец, правда, предупредил, что я не должен верить всяким небылицам, а история с пивом — просто глупость. Если бы я поразмыслил, то, мол, сам бы понял, что за полторы тысячи лет деревянные бочки давно бы сгнили. Ну ладно, может быть, отец сказал это потому, что не выносит пива? Ведь если даже тела людей сохраняются в земле несколько тысячелетий, как те в Египте, что нарисованы на картинке в толстой отцовской книге, то почему бы не сохраниться н римским бочкам?

Вообще если покопать по-настоящему, а не так, как в саду, на один или два штыка лопаты, то вот бы увидели диковинные вещи! Ведь вся земля наверняка полна сокровищ. Нужно только иметь особые глаза, которые бы видели, что лежит под землей. Весной, когда я болел, был у нас старый доктор Кортюм. Он, едва взглянув на меня сквозь свои поблескивающие очки, сказал: «Во-первых, у ребенка засорен желудок, а во-вторых, у него довольно слабые легкие». А ведь и желудок и легкие лежат глубоко внутри, и их совершенно не видно! Вот иметь бы такой острый взгляд, как у доктора. Но видеть не то, что в животе, а то, что скрыто в недрах земли!

Нет, даже самый внимательный осмотр не обнаруживает, что при пахоте затронули и курган. Все вокруг цело и невредимо.

О господи, Пранге опять уже звонит полдень! Но он, Генрих, еще успеет. Мальчик, словно заяц, бежит прямо по пашне и радуется, что не надел деревянных башмаков и они не запачкались. Да и руки совсем чистые, если не считать чернильного пятнышка на среднем пальце. Если тетушка Артемизия спросит, он ответит, что чернила не отмылись, потому что Элизе извела всю пемзу.

Сразу после обеда он снова ускользает из дома, на сей раз на свое любимое место, на курган, что лежит посреди луга на полпути между усадьбой пастора и замком.

На склоне холма стоит могучий дуб, а на вершине высится тоненькая нежная березка, листья которой походят теперь па золотые монетки. Золото поверх холма и внутри него: ибо в этом холме древний языческий вождь похоронил своего любимейшего ребенка и колыбели из чистого золота. Об этом ему тоже придется однажды поговорить с отцом. Можно ли все время жаловаться на нехватку денег, когда повсюду под ногами лежат сокровища, тут золотая колыбель, а там, под развалинами- башни, сундук Хеннинга Браденкирла?

Но больше он об этом не думает: удобно растянувшись па траве, Генрих раскрывает принесенную с собой книгу. С чтением дело идет еще не особенно быстро, но ведь если всегда ждать, пока отец или мать найдут время ему почитать, то состаришься, прежде чем узнаешь, как дальше развертывается полная приключений история Одиссея. Лишь бы отец не заметил, что с полки исчезла эта особо ценимая им книга! Тот, кто перевел Гомера, человек по фамилии Фосс, был некогда учителем в замке и подарил эту книгу пастору фон Шрёдеру, а фрейлейн Олгарта отдала ее отцу, так как в свои восемьдесят два года не могла больше ее читать. Да, именно здесь, здесь я остановился:

                     ...И запел Демодок, преисполненный бога.
 Начал с того он, как все в кораблях прочнопалубных в море
Вышли данайцев сыны, как огонь они бросили в стан свой.
А уж первейшие мужи сидели вокруг Одиссея
Среди прибежавших троянцев, сокрывшись в коне деревянном.
Сами троянцы коня напоследок в акрополь втащили.[3]

— Нет, Генрих, ты не должен сейчас мешать отцу. Он работает. Вероятно, он забыл, что собирался сегодня дать тебе урок латыни. Успеется и завтра.

Луиза Шлиман нежно гладит русую головку сына.

— Куда ты? — добавляет мать, когда он, положив тетради на нижнюю ступеньку, направляется к двери.

— К фрейлейн фон Шрёдер, мама. Она обещала, что разрешит мне посмотреть большую книгу с картинками, а руки у меня совершенно чистые. Я мыл их сегодня четыре раза.

Госпожа Шлиман улыбается.

— Попытайся, Генрих, обойтись и без этого визита. Ты ведь только вчера там был. Не следует слишком часто беспокоить пожилую женщину. Оставай-ка лучше дома. Через час все равно ужин, а если займешься большой книгой с картинками, то опять забудешь обо всем на свете. Что поделывает Людвиг?