Лев Гурский - Опасность

• Название: Опасность
• Автор: Лев Гурский
• Жанр: Политический детектив

Книга писателя Льва Гурского написана в жанре политического детектива. Труп, найденный в московской квартире, – лишь звено в цепи загадочных событий, в разное время происходивших в России и за ее пределами. Расследование поручается капитану Максиму Лаптеву, уже известному читателю по роману Гурского «Убить президента».

---

Не-ет, нужно было поскорее возвращаться в Москву. Нельзя бросать столицу на произвол судьбы. Хотя можно подумать, будто мое присутствие в Москве убережет ее от новых выходок Партизана…

Ни черта подобного. Как взрывал, так и будет взрывать. А телекомментаторы будут изощряться в версиях одна глупее другой.

По правде говоря, мне так и так предстояло возвращаться в столицу. После беседы с мадам Поляковой алма-атинская версия бегства Лебедева все больше казалась мне хитроумной подставкой, ловушкой для дурака. Зато вот идея с неизвестным лебедевским внуком-бизнесменом все больше захватывала мое воображение. Мне на плечи бросается внук-бизнесмен… Умел ведь классик писать созвучно любой эпохе.

Дело за малым, подумал я. Как бы мне все-таки проверить версию с Алма-Атой, так сказать, заочно. Чтобы кто-то поехал и проверил. И хорошо бы – Юлий. У него та еще хватка. Если это подставка, то он сразу поймет. А я пока займусь Петрушей с ВДНХ. Бывшей ВДНХ, ныне ВВЦ.

– Чуть не забыл, – внезапно осведомился у меня бдительный напарничек. – Мы идем сегодня отыскивать эту Селиверстову или дело сделано?

В этот момент я все и придумал.

– Ну, как вам сказать, Юлий… – начал я свой рассказ о встрече на улице имени Чапаева с госпожой по фамилии Полякова. Рассказ мой был почти точен. Я лишь затушевал некоторые детали и выпятил другие. В результате моих невинных манипуляций версия с внуком превратилась в исчезающе слабую зацепку, зато алма-атинский след стал выглядеть до того заманчивым, что у Юлия загорелись глаза. Теперь мой напарничек обязан сам принять ответственное решение и ни в коем разе не догадаться о моих хитростях. Дружба, конечно, дружбой, но табачок врозь.

– Как же нам поступить? – спросил Юлий. Он, кажется, догадался, что на этом участке расследования дороги наши разойдутся, и изготовился избрать более перспективный участок пути. Давно замечено, что в некоторых ситуациях самой лучшей ложью оказывается правда. Потому что твой напарник не поверит и все равно сделает наоборот.

– Версия с Алма-Атой, – проговорил я, стараясь, чтобы лживость и неискренность на моем лице прочитывались с первого раза, – кажется мне слабой. На мой взгляд, правильнее обратить особое внимание на московский вариант…

Я сделал паузу, чтобы Юлий хорошенько осознал мой подлый маневр. Важно было не переборщить, но и недожать тоже было нельзя.

– И как же мы разделимся? – с живостью поинтересовался напарничек.

– Очень просто, – я намазал на простую горбушку правды толстый камуфляжный слой самого мерзкого лицемерия. – В столицу Казахстана, так и быть, съезжу я. Просто так, для очистки совести. А вы, как мой напарник, займетесь московским, наиболее убедительным следом. Считайте, Юлий, это моей благодарностью за то, что вы меня сегодня выручили.

– Спасибо-спасибо, – перебил меня «сообразительный» (ура!) Юлий. – Не стоит благодарности. Алма-атинский след, конечно, не стоит и выеденного яйца… – он иронически мне подмигнул. – Но я как раз хотел немного отдохнуть. Съезжу в столицу Казахстана, слегка развеюсь. Там у меня и приятель есть в республиканских органах. Он мне поменяет, если что, мои рублики на местные тенге. Не пропаду… А вы уж пока разыщите в Москве этого внука. Такую «важную» (снова ироническая гримаска!) версию надо разрабатывать и разрабатывать.

Я напустил на себя обескураженный вид, как человек, уловка которого не удалась. Потом для приличия еще поспорил и, в конце концов, смирился. Торжествующий Юлий, потирая руки, сел за телефон и вызвонил себе и мне номера поездов и время отправления. Мне в Москву, на запад, ему – в другую сторону. Был тут, оказывается, экспресс прямо до Алма-Аты. А мне, чтобы успеть на московский поезд, надо было выходить из гостиницы уже сейчас. Или ждать полуночи. Я решил двигаться немедля и за четверть часа собрался.

– Счастливо доехать! – жизнерадостно попрощался Юлий, когда я отклонил его великодушное предложение проводить меня до вокзала или хоть до ближайшего такси.

– И вам того же! – ответил я, пожимая ручку своего милицейского напарника. Попрощавшись, я подхватил свой дипломат и стал спускаться по лестнице вниз. По пути мне встретился толстый сержант милиции, которого Юлий едва не уволил. Предосторожности ради сержант козырнул и мне. Вот что значит опыт – сын ошибок трудных.

Внизу у стойки администратора какой-то бородатый дядька нежно ворковал с административной тетенькой. Издали мне послышалось, что они деятельно обсуждают проблему траханья, и я решил было пройти к выходу кружным путем, чтобы не нарушить их интим. Однако, подойдя поближе, я осознал свою ошибку – и заинтересовался. Загадочный шоколадный ТРАХ-25 на торте продолжал меня волновать.

– Ради Бога извините, – вторгся я в беседу бородатого с администраторшей, – а что такое ТРАХ?

Административная тетка оскорбление поджала губы, а бородатый, презрительно усмехаясь, объяснил мне, невежде:

– ТРАХ – это, к вашему сведению, знаменитый Театр Режиссерско-Акгерских Художеств под руководством Ивана Ивановича.

Оставалось узнать смысл числа 25. Бородатый еще раз снизошел к моему кретинизму и растолковал, что число – знак юбилея. Столько раз уже сыгран спектакль «Почему все хуже нас». По этому случаю сегодня был фуршет. С тортом и шампанским.

– Извините еще раз, я не местный, – вновь робко расшаркался я. – В театральном искусстве я неважно разбираюсь… Что, все остальные театры действительно хуже них?

– В нашем городе – да, – нарушив оскорбленное молчание, гордо поведала мне администраторша.

– И в Москве – тоже, – безапелляционно добавил презрительный бородач.

– Нет, отчего же, Сергей Константинович, – позволила не согласиться с ним администраторша. – Говорят, спектакли Артема Кунадзе в московском Вернисаже…

– Кунадзе отстал от Ивана Ивановича на двадцать лет! – громко перебил бородатый Константинович, видимо, задетый за живое. – У Ивана Ивановича каждая деталь играет. Возьмите хотя бы сегодняшний кривобокий торт. Это же символ…

Дабы не оскорбить театральных эстетов неприличным хихиканьем, я вынужден был стремглав выкатиться из гостиничного холла на улицу. Я-то помнил, как рождался этот символ и даже сам был, в некотором роде, причастен. Правду говорят: весь мир – театр, все мы артисты, и наше место – в буфете…

До Москвы я доехал без приключений, только очень вымотался. Поезд был проходящий, двигался со всеми остановками, а трое моих соседей по купе с таким азартом резались в преферанс, что я долго не мог заснуть. Во сне меня преследовали игральные карты, причем наглые шестерки били все старшие карты подряд; это было глупо, неправильно, омерзительно…

Столица встретила меня утренним холодом, но он не смог разогнать мою сонливость. В семь тридцать утра я завалился, наконец, в свою квартиру. Сил хватило лишь на то, чтобы позвонить дежурному прапорщику в Управление, доложиться о своем приезде, а затем поставить будильник на десять – и спать, спа…

Разбудил меня громкий звонок. Не будильника, а телефона. Будильник показывал ровно девять. «Черт побери!» – подумал я со злостью. Неужели это звонит Куликов из Индии? Больше некому. Сейчас расскажет, как он вспомнил в Дели басню Крылова «Слон и моська».

– Алло! – злобно гаркнул я в трубку. – Кто это?

Звонил отнюдь не Куликов, и не из Индии. Голос в трубке принадлежал Дяде Саше Филикову. Прежде чем я успел послать его подальше, Дядя Саша сообщил мне новость: только что в своем кабинете номер тринадцать застрелился Потанин.

Taken: , 1

РЕТРОСПЕКТИВА-8 27 июня 1953 года Москва

В особом карцере гарнизонной гауптвахты Московского военного округа покончить жизнь самоубийством было задачей практически невыполнимой. Все пространство карцера прекрасно просматривалось охранником из коридора, поскольку вместо обычной двери была поставлена металлическая решетка с прутьями в палец толщиной. Но даже если бы вдруг охранник зазевался или заснул, вверенный ему арестант едва ли смог осуществить свой преступный маневр: высокий потолок не давал никакой возможности прицепить куда-нибудь веревку, а единственная тусклая лампочка на стене была предусмотрительно укрыта громоздким колпаком из прочного авиационного плексигласа.

Впрочем, единственный арестант, находящийся в карцере, и не собирался лишать себя жизни. Напротив: сейчас он старался сделать все возможное, чтобы эту жизнь себе сохранить. Хотя бы на сутки. А та-ам… Чем черт не шутит, все еще может измениться через сутки.

Те, кто поместил арестанта в карцер, такой неприятной для себя возможности не исключали. Поэтому человек в карцере был приговорен к расстрелу еще в момент задержания и сейчас был еще жив по одной-единственной причине…

– Он орет все время, Никита Сергеевич, – уставшим голосом сообщил генерал Москаленко по дороге к карцеру. – На нервы действует очень.