Иван Гобри - Лютер

• Название: Лютер
• Автор: Иван Гобри
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000

Книга о Мартине Лютере — идеологе Реформации и отце-основателе европейского протестантизма — принадлежит перу автора-католика, что само по себе необычно. Во многом это биография-памфлет; ее автор ставит перед собой цель разобраться в причинах разрушительного кризиса, поразившего католическую церковь в XVI веке, и объяснить феномен Лютера, обращаясь прежде всего к особенностям психологического склада личности великого реформатора. Но вместе с тем это и скрупулезное исследование, основанное на тщательном и, главное, критическом изучении всех сохранившихся источников, попытка освободиться от магии имени и взглянуть на Мартина Лютера не как на легенду, но как на живого человека со всеми его слабостями и недостатками.

---

Слуга рассказал Боцио следующее. В ночь с 17 на 18 февраля Лютер после весьма плотного ужина и в самом веселом расположении духа отправился спать. Однако среди ночи он внезапно проснулся, охваченный безотчетным ужасом, и удавился «посредством скользящего узла». Отсюда и симптомы, зафиксированные медиками. Срочно вызванные проповедники смогли лишь констатировать свершившийся факт. Тогда они потребовали от всех домочадцев клятвы, что «ради чести Евангелия» никто из них не обмолвится об увиденном ни словом.

Этот рассказ дошел до сведения кельнского профессора философии Мартина Бекана, который решил убедиться в его достоверности. Он попросил слугу изложить свою историю в письменном виде, что тот и сделал. Францисканский монах-затворник Генрих Зедулий ознакомился с рассказом во Фрайбурге и в 1606 году издал его в Антверпене, включив в пространный труд под названием «Praescriptiones adversus haereses»[36]. По содержанию изложенная им версия ничем не отличается от рассказа Боцио, с той существенной разницей, что принадлежит перу непосредственного очевидца. Самый важный отрывок заслуживает того, чтобы мы воспроизвели его текстуально:

«На другой день мы явились к хозяину, как обычно, чтобы одевать его. Каково же было наше горе, когда мы увиде-ли Мартина Лютера повесившимся на своей кровати[37] и самым жалким образом удавленным («juxta tectum suum pensilem, et misere strangulatum»). Страшное зрелище повешенного ввергло нас в ужас. Преодолев растерянность, мы побежали за князьями и спутниками Лютера, ужинавшими с ним накануне, чтобы сообщить о его ужасной кончине. Они перепугались не меньше нашего и тут же стали требовать от нас множества разных вещей. Прежде всего они приказали нам хранить все увиденное в строгой тайне, чтобы не просочилось никаких слухов. Затем нам пришлось уложить оскверненное тело Лютера в постель, но уже без веревки на шее. Наконец, нам велели рассказывать всем, что он скончался скоропостижно. За это нам посулили много всего, и мы твердо держали данное слово, как в знак привязанности к памяти хозяина, так и из-за приказания князей... Но правда, хоть и бывает попираема, если тому способствуют уважение к человеку, страх и деньги, но в конце концов торжествует, потому что религиозное чувство и угрызения совести все-таки сильнее».

На эту публикацию лютеранский мир ответил ледяным молчанием. Только в 1635 году, то есть 29 лет спустя, гамбургский пастор Ганс Мюллер осмелился его нарушить, издав «Lutherus defensus»[38]. В этой книге он категорически опровергает все сколько-нибудь критические отзывы о Лютере, когда-либо появлявшиеся в тех или иных изданиях, по следующим пунктам: «Его женитьба, его несдержанность, его бранчливость, его святотатства, его ересь, его гордыня, его пьянство, его любовь к непристойностям, его непостоянство, его мятежный дух, его лживость, его сделки с дьяволом, превратное толкование им Священного Писания, его кончина, его похороны». Относительно трудов Боцио и Зедулия об обстоятельствах смерти Реформатора он заявил, что это не более чем месть папистов, а всех, кого интересует истина, отсылал к «Истории», написанной тремя проповедниками-лютеранами.

11. СИМВОЛ ГЕРМАНИИ

Тело Мартина Лютера с помпой перенесли из Эйслебена в Виттенберг. На всем пути следования траурной процессии в деревенских церквах звонили в колокола, собирая толпы народу. В Виттенберге состоялись пышные похороны. За гробом покойного шли богословы, пасторы, дворяне, бюргеры, студенты. Все они явились отдать последний долг человеку, которого считали своим освободителем.

А ведь на протяжении всех последних мрачных лет он только и делал, что сокрушался тем, как возмутительно ведут себя представители всех этих сословий! Он не жалел в их адрес язвительных замечаний и сулил им вечное проклятие. С завидным упорством он обличал, не скрывая горечи, непостоянство богословов, склоки и взаимную ненависть пасторов, бесчинства дворян, алчность бюргеров, развратность студентов. Всех без исключения обвинял он в жестокости, нравственной распущенности и глумлении над Законом Божьим. И все они пришли проводить его в последний путь? Да, пришли, потому что понимали: именно он снял с них узы, навязанные папизмом. Благодаря ему богословы смогли удобным для себя образом повернуть толкование христианских догматов, монахи — покинуть стены обителей и зажить мирской жизнью, дворяне — заполучить в свое владение церковные земли, бюргеры — свободно поклоняться маммоне, студенты — безнаказанно колотить в храмах витражи, гоняться за юбками и напиваться, как свиньи — именно с этими животными и сравнивал их Пророк.

Вот почему, несмотря на все человеческие слабости, из которых его близкие и не думали делать тайны, несмотря на хаос, воцарившийся в Германии и ответственность за который, по общему мнению, лежала на нем, никогда еще на похоронах не звучало такого единодушного хора восторженных похвал. Меланхтон, задыхавшийся в атмосфере Виттен-берга и после 1538 года неоднократно жаловавшийся Дитриху, что Лютер всячески унижает его, превратив чуть ли не в раба, сравнивавший немецкого папу с демагогом Клеоном и разъяренным Гераклом; Меланхтон, о котором Амсдорф писал Лютеру, что он пригрел у себя на груди змею, — этот самый Меланхтон, сообщая студентам о смерти учителя, патетически восклицал: «Ушел от нас возничий колесницы Израилевой, умело правивший Церковью в эти смутные и скорбные времена!» Меланхтон, пытавшийся «мухлевать» с учением Лютера в Марбурге и Аугсбурге, а почти сразу после кончины Реформатора занявший диаметрально противоположную позицию по основным пунктам его учения, взывал к студенческой толпе: «Не человеческая проницательность открыла ему глаза на истину о прощении грехов и спасении одной верой в Сына Божьего. Нет! Этого человека вдохновлял сам Бог, а потому и учение его исходит от Бога. Сохраним же память о нем в наших сердцах и станем продолжателями его дела!»

На следующий день, во время заупокойной службы он произнес такую речь: «Он пролил для нас свет на учение о спасении; он рассеял тучи, скрывавшие истину о покаянии... Он научил нас праведному поклонению Господу, поклонению с верой и ясным ее осознанием. Все, знавшие Лютера, запомнят, какой это был приветливый человек, равно любезный со всеми, равно далекий от любых ссор и раздоров. Оплачем же нашего героя! Ибо сегодня мы, как сироты, потерявшие отца!»

Признание Лютера Божьим посланником было для всех этих людей настоятельной необходимостью. Что же удивляться, что Ионас так волновался в последние минуты жизни учителя? По его же свидетельству, он громко и торжественно спросил умирающего, по-прежнему ли он верит в учение, которое нес другим. Кому, как не ему, на протяжении четверти века исполнявшему роль духовника Лютера, было знать о его страхах, сомнениях и угрызениях совести? А вдруг, стоя на пороге вечности, этот непредсказуемый, не боящийся никаких скандалов человек отречется от всего, чему учил? Его, бесконечно уставшего от жизни, ничего не стоило поймать на этой усталости, чтобы минутную слабость выдать за отказ от прежних убеждений. Впрочем, еще в 1528 году в своей «Исповеди о Святом Причастии» Лютер, словно предвидя такую возможность, написал: «Если, не дай Бог, искус или страх смерти когда-либо заставят меня держать иные речи, пусть считается, что я ничего не говорил. Я заранее и во всеуслышание заявляю, что подобные слова должны быть расценены как непотребные и внушенные дьяволом». Потом, в припадке гнева, он как-то пригрозил, что способен отречься от своих убеждений и дать им обратный ход. Обо всем этом Ионас, конечно, знал, да и не он один. С каким же облегчением услышал он слетевшее с губ умирающего: «Да»! Оно стоило того, чтобы поведать о нем всей Германии: «Положа руку на сердце свидетельствуем, что он отошел к Господу с миром, не страшась подступающей кончины».

Освободитель Германии и после смерти обязан был оставаться фигурой символической, и его последователи не пожалели ради этого никаких усилий. Когда он только начинал свой путь, возглавив бунт против Церкви, его уже изображали на портретах с нимбом над головой, освещенным лучами, исходящими от Святого Духа. Меланхтон в эту пору называл его «святейшим человеком» и заявлял, что «презирать Лютера — значит презирать Христа». Другой ученик именовал его «Ангелом Бога живого». После Вормсского рейхстага Лютер получил анонимное послание, автор которого обращался к нему в форме молитвы: «О Мартин, превосходящий ученостью и набожностью всех святых отцов, избранный Богом для толкования Писания!» Его прах еще не успели предать земле, а Ионас уже говорил о нем как о «великом Пророке» и сравнивал его с Иоанном Крестителем, а Михаэль Целий превозносил его как Божьего избранника, стоящего в одном ряду с Илией, Иеремией, Иоанном Крестителем и апостолами, и выражал при этом отнюдь не только свое личное мнение. На похоронах Бугенхаген зачитал в его честь следующий стих из Апокалипсиса: «И увидел я другого Ангела, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле». Свою речь он завершил призывом к колеблющимся отбросить всякие сомнения и смело устремиться вслед за Лютером, процитировав одну из последних произнесенных им перед смертью фраз: «О папа! При жизни я был тебе чумой, после смерти стану твоим концом!»