Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

• Название: Солнечный огонь
• Автор: Гусейн Гусейнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

______________ * Бекмез - вываренный сок винограда, туты и других фруктов (азерб.)

Счастье, однако, быстротечно. Как бы ни были сладостны дни радости и покоя, они, увы, проходят. Тучи сгущались, аресты и обыски вспыхнули с новой силой. Сотни людей бесследно исчезали в подвалах местных отделений внутренних дел. Жившего теперь постоянно в Нахчиване Абдуррахмана гроза пока обходила стороной. Но он уже не питал никаких иллюзий насчет развязки своей судьбы.

Весна 1937 года выдалась ранней, снег сошел быстро, и тут же закурчавились, зазеленели поля и луга, буйно зацвели сады. Долина Аракса, где расположен Нахчиван, походила на огромную расписную чашу, наполненную благоуханием цветов и трав, свежестью туманов, блеском солнца и плеском коротких весенних дождей. Над вершинами коричневато-сиреневых гор сияли радуги - верный знак будущего богатого урожая. Но и вся эта красота не могла растопить стужу, от которой оцепенели людские сердца: не было практически ни одной семьи, где не арестовали бы мужа, сына, сестру, брата... Лишь наступал вечер - каждый с опаской поглядывал на дверь собственного дома. Вздрагивал на любой стук, прислушивался к звуку каждой проезжающей мимо машины.

В тот дом, где Абдуррахман снимал комнату, военные пришли ранним утром. Их было пятеро. Начался обыск, а затем, перевернув все вверх дном, не обращая внимания на рыдающих женщин, вопли старух и плач детей, всем арестованным мужчинам было объявлено, что на сборы отпущено два часа. Никто не знал, куда их отправят, что с собой брать, да и нужно ли что-то собирать вообще... Сотрудник НКВД лишь коротко объявил:

- Вас отконвоируют в тюрьму, а завтра организованно посадят в поезд. Семью можно оставить, а те, кто хочет поехать с мужем, утром приходят с вещами на вокзал... Вернетесь года через два-три...

Он скривил губы в усмешке и вышел. Женщины опять зарыдали, а сосед Абдуррахмана, молодой парень, нимало не растерявшись, начал быстро увязывать тюки с одеждой, складывать в мешки посуду...

Оставшись в комнате вдвоем с женой, Абдуррахман из-за занавески выглянул во двор: у дверей прохаживались трое вооруженных милиционеров, около дома напротив тоже стояла милиция и у следующего...

"Что же, весь город решили объявить врагами?" - с ненавистью подумалось ему. Он вздохнул, обернулся к Фатме Бегам и увидел, что она ловко укладывает в старенький чемодан его и свою одежду. Почувствовав взгляд мужа, женщина приподняла голову. На ее лице не было ни испуга, ни растерянности - только деловитая сосредоточенность.

Он долго смотрел на ее проворные руки, и Фатма Бегим, неожиданно осмелев, сказала:

- Я с вечера на вокзал пойду. Как бы утром не потеряться там, в толкучке...

Сказала и отвернулась.

Абдуррахман отошел от окна и приблизился к ней, слегка обнял за плечи. Хотел, видимо, что-то сказать, но не сказал. То ли не нашел нужных слов, то ли решил, что и так все понятно. Принялся помогать ей.

Их возвращение на родную землю растянулось на долгие тридцать пять лет...

ГЛАВА 13

Спицы в Колесе

В одной из отдаленных келий Эчмиадзинского монастыря январской ночью 1901 года собралась небольшая группа совсем молодых людей, учеников местной семинарии. Сюда не долетали завывания леденящего до костей ветра, но в каменном помещении с низким сводчатым потолком царил по-настоящему зимний холод. Келья освещалась несколькими свечами. Их дрожащие теплые огоньки магически притягивали взгляды собравшихся, озябших в жиденьких семинарских суконных одеяниях. Это были, в основном, дети крестьян и мелких торговцев, мечтавших дать отпрыскам образование, позволившее бы им выбиться в люди. Знали бы отцы, какое взрывоопасное варево кипело в этих юных головах... Молодежь молчаливо сгрудилась вокруг массивного стола, и лишь лихорадочный блеск глаз выдавал обуревавшее юношей нетерпение ожидания.

Тяжелая дверь приоткрылась наконец, и в отверстие просунулась взлохмаченная голова монастырского служки Григора.

- Приехал... - восторженным шепотом сообщил он. И тут же исчез.

Молодые люди задвигались, облегченно вздыхая и переглядываясь, но напряжение на их лицах проступило еще явственнее. Еще бы! Они собрались для встречи с посланцем легендарного Ростома, "архитектора" партии Дашнакцутюн, обосновавшегося в 1898 году в Женеве во главе Западного бюро партии и редактировавшего партийную газету "Дрошак" ("3намя"). Эмиссары партии не вылезали из Эчмиадзина, где у нее было множество сторонников. Активная агитация велась среди армянской учащейся молодежи по всей Эриванской губернии так же, как в Тифлисе, Баку и других крупных закавказских центрах. Молодая поросль бредила "Великой Арменией", мечтала нелегально отправиться в Оттоманскую Империю, чтобы бороться за освобождение армян от турецкого владычества, и вот теперь посланец Ростома должен был указать им место в общем дашнакском строю. Каждый из собравшихся, наслышанный о восстаниях армян в Турции, о захвате Оттоманского банка в Стамбуле, уже заранее держал на губах только одну фразу: "Я готов".

Они ожидали увидеть богатыря и воина, а посланец Ростома оказался маленьким юрким человечком лет сорока с клочковатой нечесаной бородой, в очках. Представившись Аветисом, потирая замерзшие руки, он поздоровался с каждым и уселся, не снимая тонкое городское пальто, во главе стола. Но двое монахов тут же внесли в келью жаровню.

Оглядев собравшихся, посланец отметил про себя то внимание, с каким молодые люди настроились слушать его, и, усмехнувшись, вкрадчиво начал:

- Вы, конечно, надеетесь, что партия собирается послать вас на подвиги куда-нибудь в Западную Армению? Напрасно. У вас впереди большие будничные дела здесь, на Кавказе...

Неслышимый вздох разочарования повис в воздухе. Парни заерзали, стараясь не глядеть друг на друга: уж как-то поспешно он охладил пыл их надежд. А человечек внезапно весь подобрался, как стальная пружина, и продолжил жестко и сухо:

- Партии нужны люди в Ереване, Тифлисе, Ахалцыхе, в Карабахе, в Баку... Не говорю уж про Москву и Петербург... Вы слышали о Ванской обороне в 1898 году? Это был опыт успешного сопротивления туркам, там, в боях, рождалась наша партия! Так вот, знайте - в переговорах наших бойцов с турецкой стороной вместе с англичанами участвовал, кроме представителей Франции, Персии и Америки, представитель русского посольства Чилингарян. Надеюсь, вы поняли, зачем я привел этот пример? Помимо бойцов-федаинов, нам нужны в России наши единокровные братья среди дипломатов, юристов и чиновничества, среди военных и журналистов, блестяще владеющих русским и иностранными языками. А не такие, как жалкий сквалыга-миллионер Исаак Жамарян...

Говоривший хохотнул и быстро оглядел собравшихся, желая убедиться, что они понимают, о чем речь... Они, конечно, знали эту нашумевшую недавнюю историю. Это была первая попытка насильственного изъятия денег в рамках операции "Буря". Террористические акции партии, жизнь вождей за границей, выпуск газет и листовок требовали огромных затрат. К тому же готовилось новое грандиозное восстание в Турецкой Армении, в Сасуне. И вот, в 1900 году было принято решение насильно собирать средства у богатых армян: добровольных пожертвований не хватало. Жамарян жил в Шуше, и когда у него потребовали 30 тысяч рублей, пригрозив убийством в случае отказа, он пообещал выплатить требуемую сумму, однако обратился в полицию, и предъявитель требования Саргис Барсегян был арестован. Вскоре во дворе армянской церкви в Москве, где думал укрыться миллионер, его достал нож террориста Матевоса, и Жамарян скончался прямо на улице на глазах у выходящих после церковной службы людей.

- Матевос герой... - тихо прошептал один из юношей. И вокруг стола слаженно прошелестело. - Да, да...

Им, семинаристам, знавшим назубок Божьи заповеди, и в голову не приходило, что подобное убийство - тяжкий грех.

- Так будет с каждым, кто встанет на пути у дашнаков, - Аветис задиристо вскинул голову, отчего его клочковатая бороденка смешно задралась вверх. Но мальчишки, разумеется, не замечали комического контраста его внешности с воинственным пафосом его слов. Сегодня Бог воистину поменял для них свое обличье, воплотившись в неказистого дядьку, от которого так несло табаком и тутовкой, что устоявшиеся монастырские запахи ладана и воска не могли этого перебить. Для мальчишек он был знамением новой жизни, которая беззастенчиво открывала перед ними свое кровавое и вонючее жерло, даже не маскируясь обещанием славы и величия. Но они опять же, потеряв всякий здравый смысл, с готовностью устремлялись в эту кровь и нечистоты, обуянные гордыней борцов за великое армянское дело.

Между тем Аветис все больше входил в роль агитатора и главаря. Лицо его побледнело, он выпрямился и стал даже как будто выше ростом. Поток фраз, вырывающийся из его рта, казался поначалу для слушателей невнятным грозным рокотанием, настолько они были заворожены переменой, происшедшей с ним. Черная тень оратора металась по каменной кладке стены, зловеще увеличивая тщедушную фигурку, размахивающую в такт яростной речи руками.