И Намор - В третью стражу [СИ]

• Название: В третью стражу [СИ]
• Автор: И Намор
• Жанр: Альтернативная история

И вновь наши современники, попавшие в прошлое. На этот раз в Западную Европу 1 января 1936 года. Три старых (во всех смыслах) друга. Русский, украинец и еврей, почти как в анекдоте.

     Они оказались в чужих телах. Перед ними непростой выбор: просто выжить где-нибудь в Латинской Америке или попытаться предотвратить грядущее кровавое безумие... Или изменить хоть что-то...

     Много ли смогут сотрудник МИ-6, офицер СД и агент ИНО НКВД? Этого не знают даже они сами. Самое главное - начать. Так, как подсказывает совесть Так, как велит память.

Текст взят с Самиздат Версия 29.06.10 Сайт http://zhurnal.lib.ru/n/namor_i_a/

---

    "Это карта города, — тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. — Ты должна запомнить основные направления... Порт, вокзал, гостиница..."

    - Он говорил по-немецки?

    "Что? Кто?!"

    — Нет, — качает она головой, от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее... "Танго, в Париже танго!" — Нет! Он заговорил со мной по-французски.

    — Что он сказал? — Справа.

    — Он говорил по-французски? — Слева.

    — Припомните! Что он сказал? — Штейнбрюк.

    — Он... ска... Прошу прощения, мадемуазель... Нет, наверное, "извиняюсь". — "Ах, как крУжится голова, как голова... кружИтся!" — Мне кажется, он сказал: "Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить". Что-то такое.

    — Где это произошло? — Из-за спины.

    — Что?

    — Где он к вам подошел? — Слева.

    — Он говорил по-немецки? — Справа.

    — Я же сказала, не помню! — "Боже, какая пискля!"

    — Не помните, на каком языке он говорил?

    — Нет.

    — Так, где он к вам подошел?

    — Не помню.

    — Ну, хотя бы в какой части города? — Опять Штейнбрюк.

    "ОН..."

    — Сэйнт ...Амадеус?

    — Может быть, Синт Амандус? — Предлагают из-за спины.

    "В танго, в парижском танго..."

    — Да, точно. Синт Амандус.

    "Я подарю вам сердце в танго..."

    — Как он выглядел?

    "А ночь синяя, и сладкое вино... Господи!"

    — К... кто?

    — Этот мужчина. — Снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен...

    "Машина..."

    — Высокий...

    — Насколько высокий? — Слева.

    "Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий..."

    — Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, — она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. — Я... мне кажется... я не доставала ему до плеча...

    — Метр восемьдесят, примерно. — Предполагает капитан Паша справа.

    — Да, возможно.

    "Возможно... Скорее всего... Где-то так... Метр... и еще... почти метр... ОН..."

    — Итак, он подошел к вам. — Слева. "А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо..." — На кого он похож?

    — Ни на кого.

    — Можно предположить, что он француз? — из-за спины.

    — Нет, — трясет она головой. — Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии...

    — Значит, сразу видно, что немец. — Кивает Штейнбрюк. — Типичный немец, не так ли?

    "Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал ... два раза? Или, нет. Кажется, три... Или мне это только приснилось?"

    — Или голландец. — Говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. — Или... или бельгиец.

    — Он хорошо говорит по-французски? — Справа.

    — Грамотно, — отвечает она. — Небыстро, но... он ошибается... не часто, но... иногда. Достаточно, чтобы... И акцент...

    — Акцент немецкий? — Из-за спины, хлестко, угрожающе.

    "Сукин сын! Выблядок!"

    — Нет, еврейский! — Выплевывает она вместе с густой слюной.

    — А по-немецки он с вами говорил? — Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на "ты", ничего...

    — Нет. — Выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. — Ни слова.

    — Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус. — Снова капитан Паша. — На какой улице?

    — Не помню.

    — А какую-нибудь другую помните? — вопрос уже слева.

    "Пинг-понг! Туда-сюда, обратно... Тебе и мне ... Тьфу!"

    "Устрой истерику!- предлагает Жаннет. — Я бы..."

    "Ты бы...УЙДИ!"

    — Вы слышали вопрос?

    — Да... Бругстраат... бруг – это мост, ведь так?

    — Да, по-голландски это мост. — Подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги.

    "На карте ищет..."

    — Почему вы запомнили именно эту улицу? — А это снова Паша-капитан.

    — П... потому что... Вы мне не верите?! Вы!!! Вы...

    - Прекратите истерику! — Властно, как хлесткой пощечиной... Штейнбрюк...

    "Мразь!"

    — Итак? — Паша-инквизитор.

    — Там была улица Бругстраат, и... Мост. Я подумала, это значит "Мостовая". И еще... я запомнила кондитерскую. Проходила мимо... открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью, и еще кофе...,. Я хочу пить!

    — Высокий, похож на немца. — Говорит Штейнбрюк.

    — Я хочу пить!

    — Высокий, похож на немца. — Равнодушно повторяет Штейнбрюк.

    "Не сдавайся! "В Париже..." В Париже Эйфелева башня и... танго. В Париже..."

    — Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды!

    — Высокий...

    — Воды!

    — Похож на немца.

    — Во... Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец... Воды?

    — Волосы? — Слева, от окна.

    — Дайте воды! Темно-русые.

    — Может быть, каштановые? — гад из-за спины.

    "Ну, ничего сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!"

    — Я хочу пить.

    — Вы не ответили на вопрос.

    "Мразь троцкистская!"

    — Нет, не каштановые. — Она сглатывает, но и слюны нет. — Темно-русые, волнистые... немного.... Подстрижен коротко... Дайте пить... — глас вопиющего в пустыне – безнадежно, ясно – не дадут. А комната уже не вращается – плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется...

    — Он был без шляпы?

    — Ч...то?

    — Он был без шляпы? — Пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда.

    "Чудище стозевно, многолико... Но... Но в Париже... ОН... И танго... В Париже..."

    — Нет, — трясет она головой. — Нет... Он был в шляпе... но когда мы зашли в кафе... В кафе... в кафе...

    — Вы зашли в кафе, и он...

    — Он ее снял.

    — И вы увидели его прическу?

    — Да.

    — Где расположено это кафе?

    — Не помню.

    — Опишите место. Как выглядит кафе? Что напротив? Что рядом?

    "Боже мой! Мой... мой... Голова... Вопросы, вопросы... тридцать тысяч одних только вопросов... Гоголь... Не помню, не знаю, где-то, как-то... Ну, чего вы все от меня хотите?!"

    А время тянется, и комната то кружится в вальсе, то скользит в фокстроте, то мечется в танго. И хочется пить и в туалет. И умыться. Смыть пот с лица и с тела. И кофе, и закурить. И... Да, и водка сейчас бы не помешала.

    "Стакан!"

    "Ты выпьешь стакан водки?" — Ужасается Жаннет.

    "Выпью..."

    "А два?"

    "А это уже анекдот, Василий Иванович! Уйди, а?"

    "Мон шери! Расскажи им это... по-французски!"

    — Почему вы смеетесь?

    — Я? Я хочу пить. Можно мне воды? — Спросила, описав в подробностях кафе, где ужинали с Бастом.

    — Позже. — Холодно останавливает ее Штейнбрюк. — Опишите еще раз этого господина. Все, что запомнили. Внешность, одежда, манера говорить...

    "Баст... О, ты красивый мужчина, Баст фон Шаунбург. Сволочь немецкая! Бош! Шваб! Скотина... Фашист! Но да, красавец."

    — Я хочу пить! — Повторяет она после каждого очередного пассажа. — Вы слышите, я... хо... хочу... пить! Высокий, широкоплечий... Нет, не вата... Знаю. Женщины это видят.

    "Отвлеки их, переключи..."

    — Вот вы тощий. И плечи... узкие. А у Паши задница, как у бабы... А этот настоящий мужчина. Атлет! Дайте воды!

    — А я хочу знать, почему вы нам лжете! — Кажется, Штейнбрюк совершенно спокоен. Но это не так. Он уязвлен. Но ему это, как слону дробинка. А вот капитан Паша... Вот его она уела, таки уела! — Сопит! Но ведь все правда. Рыхлый, белый, и бедра широкие...

    — Что случилось во время посещения Гааги? — слева.

    — Что вам сказал резидент? — справа.

    — На кого ты работаешь? — из-за плеча, перейдя на "ты".

    "Но...

    В танго, в парижском танго,

    Я подарю вам сердце в танго,

    А ночь синяя, и сладкое вино..."

* * *

    Прессовали долго – 26 часов – плотно, упорно, методично наматывая нервы на барабан, не жалея себя, и уж, разумеется, не жалея ее. Пережидали обмороки, — немного воды на лицо и пару глотков, когда из ее горла невозможно было уже извлечь ни капли голоса, но спать не позволяли, и расслабляться не давали тоже. Жали, выдавливая сознание, рвали жилы, пытаясь добраться до подсознания, которое расскажет им все. Но не били, это правда. Не пытали, хотя пытка бессонницей и жаждой...

    А потом все кончилось. И ей дали уснуть. Упасть со стула на пол, свернуться калачиком на холодном пахнущем воском паркете и заснуть. А когда она проснулась, все было как прежде. И обед, и душ, и чистое белье, и разговор за чашкой чая и в совершенно другой тональности.

    Впрочем, чашек не было: стаканы в подстаканниках, самтрестовский коньяк – по чуть-чуть, для настроения – и папиросы "Казбек". И Штейнбрюк был теперь любезен и даже улыбчив и одет в штатское. А Паши не было, но зато в беседе участвовала женщина-старший лейтенант и тот "голос", что раньше подавал реплики из-за спины. Голос принадлежал мужчине – молодому еще, но с седыми висками.