Алексей Павлов - Западный ветер или идти под солнцем по Земле

• Название: Западный ветер или идти под солнцем по Земле
• Автор: Алексей Павлов
• Жанр: Публицистика

---

Выпито было, между прочим, совсем мало, а сон в купе одолел сразу. Среди ночи Алексей проснулся от ясной тревоги за паспорт: его нигде не было. Были деньги, но паспорта не было, хотя купе было закрыто изнутри. И память как отшибло. «Так работают гипнотизёры, - объяснил позже Володя. – И наказали они тебя гуманно: видать, ты их не сильно оскорбил».

Такой шок, как отсутствие паспорта можно было сравнить с днём, когда в Матросской Тишине в день выезда на суд, которыймог изменить меру пресечения, - объявили строгий карантин.

Обыск соседей по купе ничего не дал, обращение к проводнику кончилось вызовом милиции, и два ошалевших бедолаги соскочили с подножки уже тронувшегося поезда, теряя на ходу вещи, на знаменитой станции Жмеринка.

Позже Алексей благодарил судьбу за это происшествие, а сейчас ненавидел Жмеринку всеми фибрами души. Город на редкость не подходил для маскировки. Ментов пруд пруди, ни лесочка, ни парка, ни хрена; подвыпивший – норма, пьяный – нонсенс. Вовка с Алексеем взяли по бутылке шампанского и пошли слоняться по узким улочкам дачного типа, пока не нашли поляну с высокой травой, в которой и залегли в запахе полыни на тёплой земле, а чтобы успокоиться, допили шампанское и заснули. Утром подсчитали потери: паспорт, пуховая подушка, взятая на вечную память в эмиграцию, книги. Деньги на месте – это главное. И снова перестук колес, теперь назад, в Киев. На счастье, объявился  Семён  и открыл секрет: паспортным вопросом Павлова, по поручению Володи, занимается он. «Слушай, Семён, а русский паспорт ты можешь сделать?»

- Могу, но это дорого. Восемь тысяч долларов, потому что всё делается через Москву.

- По рукам!

- Как по рукам? Володя сказал - не дороже тысячи.

- Но это он сказал, а у меня деньги в кармане. И две тысячи тебе лично.

Богу известно, как и что делается на свете. После бесконечных топтаний около каких-то домов, пока Семён кого-то выслеживал и, наконец, выследил, после его бесед с какими-то обшарпанного вида женщинами пожилого возраста, после ночёвок чёрт знает где и заполнения российских бланков на выдачу паспорта вышел однажды Семён из подъезда какого-то панельного дома и повёл Павлова на пустырь у реки, где и вручил ему настоящий русский загранпаспорт. Ставя в него свою подпись, Алексей уже не верил, что успеет это сделать, прежде чем его арестуют. Но подпись была поставлена, и паспорт был настоящим. Фото на сей раз было безукоризненным. И тут, среди бурьяна, мусора и милого душе Семёна металлолома АлексейПавлов снова стал человеком. Оставался ключевой вопрос, находится ли Алексей в международном розыске и можно ли идти на пограничный переход. Вот всё и прояснилось. Многоуважаемый человек с Бермуд тянул время, решая вопрос подешевле, а теперь, когда узнает про паспорт, наверняка определит местом назначения Испанию, где дома Алексея и Вадима соседствуют на побережье Коста-Бланка. Там же и могила приготовлена Алексею где-нибудь в горах или в море, тоже не дорогая. Недаром Володя говорит, что Вадим настаивает на том, чтобы Алексей не делал ни одного неконтролируемого шага. Благо, Володя ведёт двойную игру, а Семён вообще сам по себе. Без денег, конечно, ничего бы не вышло. Как говорил Бальзаковский отец Горио, за деньги можно купить даже собственных дочерей.

Кто его знает этого Володю, где он искренен, где он играет. Зачем, спрашивается, перед побегом из Москвы он затащил Алексея в Управление по делам президента для консультации какого-то бухгалтера; сдается, с несильно благими намереньями. Но границу без него не перейти, Семён здесь не помощник, к сожалению, нужны ужгородские ребята, они могут оперативно выяснить, в интерполе Павлов или нет. Тут момент тонкий – сейчас ты не в розыске, а через пять минут появился в компьютере. Ареста за границей Алексей не боялся – там разберутся, проблемы лишь две – чтобы арестовали в правовой стране и чтобы не убили по пути к этой стране.  И что это должна быть за страна? А пока приходилось перезваниваться и с Вадимом и с Володей и изображать послушность.

Известия о приобретении Алексеем паспорта человека с Бермуд ошеломило, и Володя прилетел в Киев как ошпаренный и уже ни на шаг от Алексея не отходил. Разговор по душам тоже состоялся, и Алексей выбрал из колоды ещё несколько козырей, одним из существеннейших  неожиданно оказался тот, что Вадим – еврей. Володе это сильно не понравилось, ему это было не известно, а Алексей возражать не стал, хотя от национального вопроса избавился ещё в тюрьме. Не любят русские евреев, и неистребимо силён в них великодержавный шовинизм, поди и не зарастёт травой никогда.

… Но вот опять Алексей и Володя в машине едут в Ужгород, уже не таясь, по прямой магистрали. Эх, орлы общипанные. Знал бы Алексей, что если нет официальных данных о пересечении российской границы разыскиваемым лицом, то и в международный розыск оно объявляется с очень большим временным интервалом, и можно было не мучиться, а спокойно жить по российскому общегражданскому паспорту. Но, по планам Вадима, этого Алексей  знать был не должен. Сволочь и есть сволочь.

В Ужгороде дело пошло споро. День ушёл на выяснение о розыске. Павлова отвезли в какой-то дом с охраной, теленаблюдением за улицей и с баней. Баня была восхитительна. Запомнилась навсегда, будто сегодня парился. С веником, чистая, пахучая. Потом хозяин владения попросил выпить всех побольше водки, чтобы никто не выказал нервозности, а сам, будучи трезв, загрузил Алексея и Володину команду в черный джип и стремительно без очереди переправил всех за границу. На погранпосту остановились лишь на минуту, все весело смеялись – команда ехала погулять в загранке, паспортам особого внимания не уделяли, проверка прошла быстро: хозяин джипа оказался сильно авторитетной личностью.

Вряд ли уважаемому читателю знакомо чувство, когда пограничник возвращает отданный ему паспорт и желает счастливого пути – в то время, как вполне может прозвучать известное «следуйте за мной». В памяти навсегда остаётся ночное шоссе с белыми полосами, предупреждением о границе и контроле и то, как эти полосы снова убегают под радиатор машины, и буквально с каждым метром на душе легче и светлее.

Говорить с московским или каким-нибудь другим акцентом не пришлось, Алексей только пьяно и весело улыбался, и всё прошло наилучшим образом. А «вражеский» пограничник вообще просто поставил штамп в паспорт и махнул рукой: мол, счастливо. И Алексей Павлов оказался в свободном мире. Тут же и хмель как рукой сняло. Час был поздний, ночные бабочки предлагали «комплексные услуги», а ужгородские ребята удивлялись, как это Павлову не до них. Алексея устроили в маленькой чистой гостинице, попросили разбудить к завтраку и заказать билет на поезд. Какое это было счастье – погрузиться в чистую  постель и заснуть  сном состоявшегося эмигранта. Боги, какой покой. В цивилизованной стране ты всегда человек, уважительное отношение – норма жизни, а вежливость – её составляющая. А как приятно прийти утром в гостинице к завтраку, когда ты там скорее гость, а не клиент. Нет, господа, ни Москва, ни Россия не доросли ещё до человеческой жизни. Но это уже было не важно. Алексею Павлову посчастливилось оказаться за чертой, за которой человек становится самим собой. Приключения еще не кончились, но новая жизнь уже началась, подул западный ветер и надо было идти под Солнцем по земле.

Вместо послесловия. Письмо читателя. Андрей Чертополох – Алексею Павлову

Здравствуйте, Илья!       

Рад Вашему ответу. Постараюсь рассказать поподробнее, насколько это  возможно в одном письме.

1998 год, мне 31 год, приехал в Москву к своим друзьям. Сумку благословясь сдал на Курском вокзале в камеру хранения на пару дней. В ней как раз и был ижевский ПМ в кобуре без патронов. Как водится, с друзьями прошло не пара дней, а пара недель. Пора к маме под Пятигорск. Приезжаю на Курский, забираю спокойно сумку, ну, доплатил там пару копеек и иду к переходу на метро Чкаловская. И тут начинается детектив (Джеймс Бонд нервно курит), мне потом даже весело по этому поводу было: шесть человек в штатском берут меня в правильное такое кольцо и спрашивают, предьявив корочки, а хде ваши документы? ась? А вот мои документы! - смотрят. А шо это у вас в сумочке?- и характерными такими жестами руки за левый борт пиджака. Ну, я-то уже не маленький, понимаю откуда ветер (это потом на Бутырке я понял, что приёмщики багажа на Курском просто хотели посмотреть, а что это у меня в сумочке, и тупо сдали). Я и говорю почти спокойно: пистолет. Потому как пистолет мне перед отьездом подарил мой друг, который учился в школе милиции на тот момент, и то, что его носить низя, я, естественно, не знал. Ну нет разрешения, ну не посадят же! Ага, это я так думал. А как Вы помните, это был год детской олимпиады в Москве. Ну, так вот, посмотрели они на пистолет и - пройдемте! А чтоб не пройти, мне бы, дураку, начать гнать про то, что, мол, нашёл, вот к вам иду, а я как дуся мой, к маме, мол, еду, пусть будет. Оформляли недолго, опись, протокол, до утра в обезьяне в дежурке, потом следователь за 15 минут врубился в ситуацию и открытым текстом сказал: было бы бабло - ушёл бы совсем, был бы с московской пропиской - ушёл бы по подписке о невыезде, а так будь любезен в цугундер и на ИВС. И тут начался ваш Йотенгейм, а я был не готов, больше того: я знал, что я не сильный человек и всё будет ужасно. Но как мы порой себя не знаем!  На ИВС камера даже не со шконарями - с кроватями, а вместо решки небольшое окно под потолком, закрытое толстым куском плекса. В хате один человек без возраста, поздоровался, я рассказал как есть. Он тут 2 недели, взят по розыску, но поскольку не говорит, кто и почему, его держат, пока не идентифицируют, в общем тревожный для них человек без имени, возраста и лица. Я ему до сих пор благодарен: на вопрос, что делать на тюрьме, он ответил одной фразой: будь собой и ничего не проси. Всю неделю либо спал, либо развлекались с ним пытаясь устроить побег, тот ещё цирк был. Из листа газеты им была скатана удивительно тонкая трубочка длиной в полметра, и мы делали ветродувку, он держал зажигалку, а я, поскольку занимался дайвингом, никогда не курил, лёгкие были будь здоров, дул в эту трубку, стараясь попасть на самый кончик пламени. Говорят, такой штукой можно даже решку перерезать, получается малюсенькая такая, с иглу, аргонная сварка. Но наше стекло не резалось, а плавилось, и всё, что я смог сделать, это прожечь почти насквозь дыру величиной с копеечную монету и глубиной около сантиметра, дальше пламени не хватало а стекло было гораздо толще. На том и похерили это занятие. И слава богу, наверное. Ну, потом автозак, и вот она Бутырка, а человек без лица так и остался. Я тогда еще не знал, что есть разница между тюрьмами. Как положено, расспросили, обшмонали, и вот, представьте, Илья, такую картину: Бутырская тюрьма во всей своей  красе, и тут я, 184 росту, 72 кг, в кожаных штанах на шнуровке, косуха с выбитым на спине орлом на фоне американского флага, чёперы на высоком каблуке и волосы ниже плеч, после ИВС не мытые, не чёсаные, всклокоченные. Так вот меня должны были как минимум постричь. Ага, фигушки, пупкарь, сука, решил приколоться, очевидно. Медичку молодую я помню, очень симпатичная, с пустыми, без всякой мысли и выражением непроходящей брезгливости глазами. Это она, видя меня голым, всего в катышках от тюремного одеяла (как я на ивс ни пытался их смыть, они проникали под одежду и намертво прилипали к потному телу - духота и сырость), спросила, больше прошипев: “Ты что, бомж!?” - хотя стоимость тряпок на мне была раз в 10 больше её месячной зарплаты. Сказочная, короче, сука. И вот такое чудо с новым матрасом, шлёмкой и кругалём (ложку почему-то не дали), заходит в хату 153. Ну, там всё, как у Вас в книге, писать не буду, скажу только, что после разговора с Яшей Картоевым, смотрящим за хатой, мне предложили ненавязчиво так, во избежание дальнейших вопросов, сбрить хайра, и вся хата, я сейчас только это понимаю, с интересом смотрела, что я скажу. А я что, с ними ж неудобно, брейте, говорю. Потом уже, когда беседовали за жизнь с Яшей, он мне сказал, что, когда меня увидел, подумал: “Ну, вот, наконец-то настоящего пидора завели”. И я был собой, просто арестант, каких тысячи. Но были провокации, и на предмет пилотки подьезжала группа грузин. Позвали к себе, предложили печенья, конфет. Я сказал – благодарю, не хочется (был дан совет не просить, но я ещё и слушал). Начали обычный развод, а есть ли девушка, я сказал - жена (я на тот момент уже 14 лет был со своей женой вместе, дочке было 10 лет). Они - а как с ней спишь. Нормально сплю. А расскажи. А нечего рассказывать. А ты пизду целовал. И тут какой-то тумблер сработал, я вообще был уже к тому моменту в состоянии грогги, воспринимал себя со стороны, и черта характера была, да и сейчас ещё хуже - чем больше давят, тем больше взбрыкиваю. Говорю: “А ты у своей?” Началось лёгкое движение, их где-то человек двенадцать между двумя шконарями, и вопросы типа “ты что-то попутал”. Я, говорю, не попутал, но разговоры о сексе с близкими людьми считаю невозможными для себя. Интерес ко мне пропал, когда я довольно нагло сказал одному на очередной вопрос - ну расскажи, как с другими трахался, я же не спрашиваю, как твоя сестра занимается сексом. Был я недалеко от пиздюлины, но судя по всему больше окучивать меня не стоило, что-то было, наверное, в глазах. И потом до суда ко мне уже с такими вопросами не подъезжали. Был ещё случай, когда ушлый кекс пытался развести  меня на предмет уборки в хате, мотивируя это тем, что мол нужно делать полезное для хаты, я и тут повёл себя достаточно нагло, сказав, что я и дома-то не убирался, вон бомжи есть, иди их окучивай, а пользу я могу принести, хочешь, вот нарисую что-нибудь, но в хате уже был художник. Потом незаметно как-то попал в семейку. Саня был мошенником, статья 159, поддельные векселя, а второй, имени не помню, его другом по воле, не подельник. Помогло ещё то, что когда спросили, кто я был на воле, сказал - программист. Много было просьб – расскажи, как банки грабить. Долго приходилось обьяснять, что это только в кино так всё просто, но контингент был тот ещё, и все считали, что я просто засухарился. Были пара человек, с кем я ночи напролёт говорил обо всём, там так мало людей, с кем можно просто говорить обо всём. Были моменты, когда я гонял. К следователю меня не водили, дело-то на двух страницах, взяли – сознался, сиди, жди, и, когда рассказали за сидельца, который восемь лет сидит за судом, тогда начал гусь улетать реально - могли все 2 года продержать. Пока не попал в семью, был на одной баланде и пайке, не сложно было, я по жизни-то без режима питания обходился, да и мог довольствоваться малым. Всё-таки не прошли даром тренировки в бассейне ВМФ в Киеве - КМС по подводному ориентированию и подводной стрельбе. Это теперь знаю, что диверсантов готовили, не все попадали. Не курил, тоже плюс. Вот в семье и отдавал белый хлеб пайковой и сигареты, какие удавалось стрельнуть,- если не куришь, не факт, что не угостят, а общались со мной люди, у которых этого было пусть не в достатке, то хотя бы достаточно, чтоб угостить. А потом был день, когда робот расскрыли и хозбанда эдаким неслабым караваном начала заносить баулы немеренных размеров и в ну уж очень неприличном количестве. Потом занесли огромадный двухкамерный холодильник. Это из другой хаты тусанули к нам Аркашу Ангелевича. Дело Березовского и Аэрофлота. И я увидел, что в тюрьме могут быть свежие овощи и фрукты, копчёности, икра, сыр и копчёные угри, я уж не говорю про белый хлеб. Продуктовки ему приходили почти каждый день. Аркаша каждый день как на работу в шортах и рубашке с утра до вечера ходил к адвокату на ознакомление. Вот с ним мы и проводили бессонные ночи в разговорах: это он из всей толпы в сто двадцать рыл меня вычислил. За волю говорили, за книги о религии. Аркаша тогда ОШО увлекался, я же католик, в теософии весьма шарящий. Жаль, не долго это было, последний месяц перед судом. Вот и ещё один человек, который мне там помог, сам того не ведая. До сих пор не знаю, чем у него всё закончилось. Суд у меня был, благодаря моим друзьям, пятнадцать минут, спросили только, виновен не виновен, дали год условки, и я пошёл по холодку. Перед судом получил пендаля от Яши лично. Но на этом всё не кончилось, а только начиналось, но кто об этом мог знать. Если интересно, скажите, расскажу дальше, просто, Илья, я ведь не писатель, боюсь, утомляю я своим нескладным слогом.