Рахим Эсенов - Легион обреченных

• Название: Легион обреченных
• Автор: Рахим Эсенов
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-235-00109-5

Эсенов Р. М.

Легион обреченных: Роман. — М.: Мол. гвардия, 1988. — 384 с. — (Стрела).

Заключительный роман трилогии о самоотверженной работе чекистов Туркмении. Главный герой — Ашир Таганов, отличившийся в борьбе о басмачеством, о чем повествуется в предыдущих двух книгах — «Предрассветные призраки пустыни» и «Тени «желтого доминиона». В годы Великой Отечественной войны он выполнял особое задание Родины в тылу фашистской Германии. Ему удалось сорвать планы командования вермахта, которое пыталось сформировать из военнопленных среднеазиатских национальностей так называемый Мусульманский легион и бросить его в бой против Советской Армии.

© Издательство «Молодая гвардия», 1988 г.

---

— Шаммы-ага! — Черкез тоже узнал родного дядю, бросился к нему, задыхаясь от подступившего к горлу кома. Перед глазами пронеслось урочище Сувли, леденящая душу картина убитых отца и матери.

Они долго молчали, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Черкез первым нарушил молчание:

— Как поздно я нашел вас. Думал, и вас тогда порешили.

Шаммы-ага округлившимися от удивления глазами смотрел на своего племянника, хотел возразить, но режущая боль в сердце не давала ему говорить.

Ошеломленный Ходжак, не знавший о давней трагедии в глухом урочище Сувлы, которая разыгралась по воле Джунаид-хана, непонимающе хлопал глазами, строя всякие догадки по поводу необычной встречи старого чекиста Шаммы-ага со своим племянником, вернувшимся на родную землю шпионом.

На третий день Платон Новокшонов сонно покачивался в плацкартном вагоне «максимки» — пассажирского поезда. Хороз ехал в противоположном конце того же вагона. Поджав тонкие губы, резидент понуро раздумывал над своими действиями с самого начала, то есть с той минуты, когда в заклятом иранском городишке, поддавшись уговорам Мадера, согласился еще раз проникнуть в Туркмению. Разве хозяина ослушаешься?

Не без опаски отправлялся он в Ашхабад, где когда-то, работая в ГПУ, примелькался в ресторанах, забегаловках, напившись, бывало, и револьвер вытаскивал, грозясь насмерть перепуганным официанткам и поварам устроить веселую жизнь... Но и в иранском городишке, где деловые люди знали его как сердобольного сараймана — смотрителя караван-сарая, оставаться ему, Шырдыкули, тоже стало невмоготу. Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что овцу съел... Да, совсем потерял он голову, позарившись на четвертую, младшую, жену соседа, строившую ему глазки, «съесть» было собрался — и оскандалился! Назначила она ему свидание в своем доме, и он сломя голову бросился к ней, а там уже поджидали муж, его братья и слуги. Изловили его, избили до полусмерти, раздели, облили мазутом, вываляли в перьях, навозе и выбросили на людную улицу... Уж Мадер костил его: «Остолоп! Кретин! Седина в голову, бес в ребро. Мало в городе борделей? Вы же «крышу» засветите! Я на этот караван-сарай столько золота ухлопал, полжизни положил...»

После-то Шырдыкули узнал, что коварный сосед — такой же, как он сам, сарайман, — узрев в нем опасного конкурента, сгорал черной завистью и потому решил опозорить его. Откуда проклятому шииту ведомо, что для Шырдыкули караван-сарай лишь прикрытие, а основное занятие в жизни — резидент германской разведки. И не он виновен, что дела его так процветали, — Мадер перестарался. Впрочем, и на доходах караван-сарая немец грел руки... Свято место пусто не бывает. Мадер подобрал на место Шырдыкули нового сараймана.

Так Новокшонов, чтобы не оказаться на улице, а то и попасть в число покойников, согласился еще раз испытать свою судьбу — авось пофартит! Хотя знал: попадись он в руки чекистов, вышки не миновать. Не мог лишь понять, откуда взялось в Ашхабаде подполье? Чекисты там шерстили так, что пух летел. Не приманка ли чекистская? А Мадер, прознав о подполье, весь загорелся, боится, что англичане пронюхают и перехватят каналы связи. Потому и наставлял: «Хороза держи за версту. Будет момент, подставь его под удар, пусть чекисты думают, что у них англичане зашныряли. Его-то знают как английского агента. А до тех пор используй на всю катушку...»

И все же Шырдыкули не хотелось верить в существование антисоветского подполья, ибо с ним неизбежны новые хлопоты, знакомства, которые могли привести его в западню чекистов. Предатель страшился возмездия. А колеса вагона в такт его мыслям выстукивали: «Да-да-да, так-так!» Лениво подумал о Черкезе: не дал ли маху, что послал его с Ходжаком? Случись что с ним, Мадер по головке не погладит. Как же, любимчик! Не расставь тогда Новокшонов сетей в Сувлы, не видать бы немцу Черкеза, как своих лопаток. Сквозь землю видит, глиста очкастая, не забыл, но не хочет лишний раз быть обязанным... Видите ли, он — барон, аристократ, а Новокшонов — без роду и племени.

По спящему вагону медленно, шаря глазами по полкам, шел Хороз. Новокшонов встрепенулся: чего мельтешит, шакал длинномордый! Но тут же вспомнил, что скоро полустанок, где они должны сойти, а оттуда пешком добраться до Ашхабада. Шпионы остерегались многолюдного вокзала — береженого бог бережет.

На полустанке поезд не задержался и минуты, а когда тронулся, миновал станционную стрелку, не успев еще набрать скорость, под откос метнулись две тени. Новокшонов спрыгнул удачно, а Хороз больно ушибся и; прихрамывая, едва поспевал за своим напарником. Весь вид незадачливого прыгуна почему-то раздражал Новокшонова.

— Грешен, наверное, вот аллах и напомнил о себе, — издевался он. — Поди, после шариатских дел омовения не свершил, коленей в молитве не преклонил...

— Я забыл, когда последний раз с женой спал, — захныкал Хороз, а сам зло подумал: «Заткнулся бы, язычник проклятый! Сам-то кто? Не поймешь, неверный или правоверный... У христиан крестился, у мусульман обрезался...» Но сказал другое: — По борделям и чужим женам не таскаюсь!

— Ты полегче! Не петушись! Недаром тебя Хорозом прозвали. Шуток, что ли, не понимаешь?

— Будь ты истинный мусульманин, не шутил бы так зло с пожилым человеком, — не удержавшись, все же намекнул Хороз на истинное происхождение Новокшонова. — Мне под шестьдесят, я старше тебя, а ты со мной, как с мальчишкой.

— Стар, так сиди дома! — огрызнулся Новокшонов, которому в самом деле было не до шуток, потому и срывал свое зло на Хорозе.

И чем ближе подходили к Ашхабаду, тем больше теснило грудь, казалось, какая-то магическая сила увлекала его в западню. Словно матерого волка, который знал, чем грозит ему, ночному татю, запрещенный, преступный промысел, и все же он с безрассудством обреченного бросался на железный капкан.

Под стать ему был и Хороз, побитый и жалкий, с опаской тащившийся за резидентом. Так трусливый шакал неотступно следует за серым, подбирая объедки от его воровской трапезы.

Под утро они передохнули у старых развалин, привели себя в порядок и вместе с караваном из Геок-Тепе вошли в город, затерялись в воскресной сутолоке.

Из-за скалы в синеву июньского неба стремительно взмыл орел и закружил над узкой горной долиной. Шаммы-ага, проводив его долгим взглядом, отыскал глазами приземистую арчу и, увидев среди неброской зелени темную башенку орлиного гнезда, радостно подумал: снова прилетели! Он поднес к глазам бинокль — в гнезде орлица с двумя птенцами. Удивительная птица! Как верна она своему гнезду, потомству!

Вот уже несколько лет, как бывший оперуполномоченный НКВД Туркменской ССР Шаммы Белет, рано овдовевший и бездетный, выйдя на пенсию, пошел в лесники. Он поселился в охотничьей мазанке, что на участке южной границы, и каждую весну любовался знакомой парой орлов, неизменно возвращавшейся в родные края...

После трех дней задушевных, откровенных бесед с Шаммы-ага было над чем задуматься Черкезу. Говорили даже, просыпаясь среди ночи. Речь шла об одном — о судьбе Черкеза и Джемал, их будущем... Черкезу вспомнился давний отцовский разговор, происшедший как-то после отъезда басмаческого юзбаши Курре, заночевавшего в Сувлы. Отец поутру ходил с лопатой под окнами мазанки, укоризненно покачивая головой, закапывал в песок нечистоты, оставленные незваным гостем.

— Заметь, сынок, — усмехнулся он в черные красивые усы, — иным прозвища пристают неспроста. А человек, прозванный Курре-ишачком, как видишь, вырос в изрядного осла. Только такой может нагадить в двух шагах от того места, где принимал хлеб-соль. И сын весь в отца: каково семя, таков и плод. Пожалуй, недаром весь их род называют гурт — волчьим. Есть в отце и сыне что-то и от помеси волка с шакалом. Может, не прав я и весь род тут не виноват. Обозлившись на блоху, не стоит все одеяло палить.

— А из какого рода Шырдыкули? — Мальчик ожидал услышать нечто необыкновенное.

— Никакого, сынок. Такие люди безродны. Нет для них ничего святого...

И Черкез, очнувшись, словно вернулся издалека и спросил:

— Как называют наш род, Шаммы-ага?

— Гушлар, как птиц.

— Да, гушлар. Я тоже вспомнил. Говорят, на знамени нашего рода было изображение орла. Это было еще до того, как арабы пришли на нашу землю... Выходит, он наш родич? — улыбнулся Черкез, вглядываясь в небо, где по-прежнему в воздушных потоках парил орел.

— Орлы — как хорошие люди, — глаза Шаммы-ага потеплели, — верны друг другу до самой смерти. К родному гнездовью привязаны.

Черкез опустил голову, сердце полоснула обида. Неужели они с Джемал глупее птиц, этих неразумных существ? Он вслушивался в голос Шаммы-ага, ровный, спокойный, и каждое его слово, мудрое, убедительное, западало в самую душу. Другие вели себя иначе. Хырслан был криклив и груб, Мадер — поначалу игрив, а выпивши — сентиментален, Мустафа Чокаев — фальшив и снисходителен, Шырдыкули — неискренен и вкрадчив.