Фазлиддин Мухаммадиев - Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже

• Название: Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже
• Автор: Фазлиддин Мухаммадиев
• Издательство: Ирфон
• Жанр: Религия
• Год: 1970

Читатель повести знакомится и событиями, казалось бы, немыслимыми и невероятными для второй половины XX века. Это в самом деле рассказ о путешествии «на тот свет». Вместе с автором повести проходим мы по всем кругам «того света», и перед нашими глазами возникают одна за другой картины, ошеломляющие разгулом варварства и невежества, нелепостью суеверий и жестокостью фанатизма.

---

Фазлиддин Мухаммадиев Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже

17+1

На турбовинтовом воздушном гиганте мы направляемся в паломничество.

Нас восемнадцать человек. Семнадцать священнослужителей — мулл, имамов, мударрисов, хатибов, мутавалли, и восемнадцатый — я, ваш покорный слуга, врач-терапевт, как говорит пословица, покойник среди мертвецов.

Ежегодно на праздник Курбан-байрам в Мекку и Медину отправляется из Советского Союза группа мусульман, чтобы на родине пророка очиститься от грехов, обрести саваб[1] и возвратиться в высоком звании аджи.[2]

Паломников обычно сопровождает врач, который наблюдает за их здоровьем, но на этот раз, подобно кровельщику, который чужую кровлю кроет, а своя течет, он заболел, и честь сопровождения наших выдающихся мусульман на землю пророка пала на меня. Нашими попутчиками были артисты китайского цирка, летевшие на гастроли в Судан, много иностранцев, среди которых были и суданцы, а также советские специалисты, направлявшиеся в Каир.

ИЛ-18 поднялся с Шереметьевского аэродрома поздней ночью и вскоре набрал высоту в десять тысяч метров. В иллюминаторы видно только черное небо, усеянное звездами. Рядом со мной сидит мутавалли из Башкирии Исрафил.

За пять дней, проведенных будущими хаджи в Москве в ожидании вылета, мы с Исрафилом сблизились.

― Как вас звать, доктор? ― в первый же день спросил он.

― Курбан, ― ответил я.

― Курбан… Курбан… Хорошее вам дали имя. В честь праздника. Легко запоминается. А меня зовут Исрафилом.

― Тоже знаменитое имя, ― любезностью на любезность ответил я. ― В честь почтеннейшего архангела Исрафила, который в одно прекрасное утро пробудит трубным гласом всех рабов божьих и оповестит о начале судного дня.

Мутавалли закивал и улыбнулся.

«Оказывается, и в небесной канцелярии разбухшие штаты, ― подумал я. ― Почтеннейший архангел слоняется миллионы лет без дела ради того, чтобы один единственный раз в день страшного суда подуть в свой карнай».[3]

Монотонно гудят могучие моторы. Приветливые стюардессы, покончив с делами, отправились на отдых. Плафоны выключены. В салоне царит полумрак.

Пассажиры мирно дремлют в своих креслах. Глава нашей группы вместе с переводчиком находится в другом салоне, который считается более комфортабельным. Скажу, не преувеличивая, что я летал на ИЛ-18 и ТУ-104 не менее сотни раз, но на внутренних авиалиниях места не делились на лучшие и худшие. Лишь женщинам с детьми и больным предоставлялись места поудобнее. А сейчас, хоть мы и летим на нашем советском самолете, салоны разделены на первый и второй классы. Первый класс, конечно, стоит дороже. Там меньше слышен гул моторов, да и пассажиры его имеют право взять с собой чемоданы потяжелее, чем мы, второклассники. Ничего не поделаешь. Рейс зарубежный, и это, по-видимому, уступка иностранным традициям.

Гудят, гудят моторы. Пассажиры, откинув спинки кресел, спят. Исрафил некоторое время вглядывается в забортную темноту, но вскоре тоже засыпает. У меня дурная натура — не могу спать в воздухе, хоть убейте. Хорошо, что самолеты стали летать быстро. Лет семь — восемь назад рейс из Душанбе в Москву занимал около двух суток, включая сюда частые посадки для заправки горючим и смены экипажа. Прибыв в Москву, ваш покорный слуга вместо того, чтобы сразу заняться делами, навестить друзей, по которым истосковалась душа, или просто побродить по любимым улицам и скверам, сворачивался калачиком в номере гостиницы, чтобы освежить одуревшую от бессонницы голову.

Что ж, теперь это к лучшему. Мне поручено следить за здоровьем своих спутников. Правда, они прошли тщательный медицинский осмотр, им были сделаны прививки против всех и всяческих эпидемий — оспы, холеры, чумы, тропической малярии, которые все еще иногда вспыхивают за рубежом, но тем не менее нужно быть начеку.

С давних пор известно, что каждый последователь Мухаммада мечтает хоть разок в течение земной жизни повидать своими глазами священные места, и тот, кто по нездоровью или из-за истощения испустит дух на пороге божьего храма,[4] почитается как особо отмеченный Аллахом раб божий и чуть ли не святой.

А вдруг, думал я в те дни, когда еще не повстречался со своими будущими спутниками, кто-нибудь из них обвел врачей вокруг пальца и за здорово живешь, не будучи здоровым, прошел медкомиссию?! Разве не случается в нашей практике, что мы ставим свою высокочтимую печать на больничном листе или на путевке в санаторий людям, которые одним ударом кулака могут превратить в песок каменную гору?!

Двумя рядами впереди меня с присвистом и бульканьем, вторя гулу моторов, спит, поблескивая лысиной, почтенный мулла Нариман. Будь я врачом в том городе, где живет этот досточтимый служитель Аллаха, я бы не только в Саудовскую Аравию, но и в обыкновенную туристскую поездку по родному краю не подпустил бы его на пушечный выстрел. Сердце у муллы Наримана напоминает переспелый помидор — тронь его кончиком мизинца, и… Можно не объяснять, что произойдет дальше.

В Москве все мы жили в гостинице неподалеку от ВДНХ, по правой стороне проспекта Мира. На второй день, признав друг друга по бородам, чалмам и халатам и познакомившись, семь или восемь будущих хаджи собрались в чьем-то номере побеседовать о недугах, перенесенных каждым из них…

Воспользовавшись этим, ваш покорный слуга приступил к исполнению обязанностей — по внешнему виду определял состояние здоровья своих подопечных, заносил в блокнот первые впечатления, а также имена, возраст и краткие сведения о возможных недугах каждого из них.

Вдруг вбежала дежурная по этажу и, задыхаясь от волнения, спросила:

― Где врач? Вашему товарищу плохо… Он там, в номере, бедняга…

На кровати в полубессознательном состоянии распластался этот самый мулла Нариман. Его слабое сердечко трепетало, словно сердце голубки. Я велел прибежавшим следом за мной паломникам настежь растворить окна. Один из них, помоложе, пока я осматривал больного, сбегал и принес чемоданчик с моими медицинскими атрибутами. Через полчаса после инъекции душа муллы Наримана вернулась в тело и, приподнявшись в постели, он принялся произносить речь.

― Уважаемые господа, ― изволил сказать почтеннейший мулла. Несколько секунд он разглядывал нас, прикидывая, можно ли вести речь в таком же духе и, решив наконец, что можно, продолжал: ― Господа, от радости я не знаю, что и говорить. Нет, не возражайте, не знаю. Дух мой вознесся на седьмое небо при виде моих спутников по этой святой поездке. Рабы божьи неисчислимы, но честь такая выпадает на долю не каждого. Нет, не возражайте, не каждому выпадает.

Я обомлел. Неужели этот человек с таким слабым сердцем всерьез намерен совершить трудное и утомительное путешествие?!

― Господин доктор, ― обратился ко мне он, прочитав недоумение на моем лице, ― вы должны знать, я происхожу из духовного рода, из рода истинных ходжи,[5] то есть семьдесят поколений моих предков являлись ходжи. Верьте слову, Нариман крепок, как конь, и здоров, как бык! Нет, не возражайте, как бык!

Я хотел было запротестовать против обращения ко мне со словом «господин», но манера муллы изъясняться до того ошарашила меня, что я позабыл о своем намерении.

В тот день будущим паломникам вкратце рассказали об Объединенной Арабской Республике,[6] о республике Судан и о Саудовской Аравии, куда мы держали путь, и во время беседы дали понять, что все отъезжающие за границу, в том числе и представители духовенства, отправляющиеся в паломничество, не должны забывать, что они является гражданами Советского Союза, и вести себя достойно этого звания.

Я счел нужным сообщить о состоянии здоровья муллы Наримана, выразив удивление, что такому больному человеку разрешили предпринять столь трудное путешествие. Кори-ака, руководитель нашей группы, поддержал меня, предложив, пока еще есть время, чтобы московские врачи осмотрели почтеннейшего муллу и высказали свое мнение. Но тут мулла, вскочив с места и потрясая в воздухе длиннющими ручищами, и вращая во все стороны огромными глазищами, пылко сообщил, что он происходит из древнейшего и знаменитейшего рода, что семьдесят поколений его предков являются ходжи и что мулла Нариман в силах совершить не только одно путешествие в названные страны, но и сто раз обойти вокруг света. И тот, кто захочет помешать его высоким помыслам и благородным намерениям, пусть не увидит ни одного мало-мальски хорошего дня и на этом и на том свете и во веки веков испытывает неслыханные мучения. Нет, нет, не возражайте, закончил он свою речь, неслыханные мучения…

… Кто-то тронул меня за плечо и прервал мои раздумья.

― Дохтур-джан, давайте закурим.

Этот толстый мужчина, Урок-ака, хатиб[7] мечети города М. вот уже пять дней делит со мной мои сигареты.