Абрам Ранович - Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства

• Название: Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства
• Автор: Абрам Ранович
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1990
• ISBN: 5-250-00773-2

Предлагаемые читателю книги известного советского историка А. Б. Рановича (1885—1948), изданные в 30-е годы, давно уже стали библиографической редкостью. Между тем по своему содержанию они представляют огромную научную ценность, так как включают в себя в переводе на русский язык основные первоисточники по истории раннего христианства.

Рассчитано на всех, кто интересуется историей религии и атеизма.

---

I. 34. По словам Дамиса он знал, что Аполлоний в полном соответствии со своим образом мысли, верный своей молитве: «Боги, дайте мне владеть немногим и ни в чем не испытывать потребности» — не выразит никакого желания.

IV. 3. (Аполлоний сказал:) «Вы видите, воробьи заботятся друг о друге и радуются своему обществу, а мы, люди, этого не понимаем. Когда кто-нибудь ценит общество других, мы скорее говорим о неумеренности, роскошестве и т. п., а тех, кому он уделяет от своего добра, мы называем льстецами и блюдолизами».

IV. 10. Когда Эфес постигла чума и ни одно средство не могло победить эпидемию, они послали к Аполлонию, желая, чтоб он уврачевал их страдания. Он не стал медлить, но произнес: «iomen» (идем) и оказался в Эфесе, подобно Пифагору, который одновременно был в Туриях и в Мегапонте. Созвав затем эфесян, он сказал: «Мужайтесь, сегодня я прогоню чуму». Затем он повел всю молодежь к театру перед статуей Апотропея (Геракла в роли отвратителя чар). Здесь стоял старик с грязным лицом, одетый в лохмотья, по всем видимостям нищий, ловко вращавший глазами; у него была сума, в ней кусок хлеба. Аполлоний велел эфесянам окружить его и крикнул: «Хватайте камни во множестве и убейте врага божьего». Но эфесяне изумились этим словам, и им казалось жестоким побить камнями такого жалкого чужестранца, который взывал к милосердию и плакал. Но Аполлоний их подогревал, чтобы они наседали на него и не дали ему бежать. Тогда кое-кто начал бросать (камни), и, когда нищий, который раньше так жалостно смотрел, стал дико озираться и глаза его оказались полны страшного огня, эфесяне узнали в нем злого духа и побили его камнями, так что он оказался погребенным под грудой камней. Через некоторое время Аполлоний велел убрать камни, чтоб осмотреть убитого. Но человек, которого, как им казалось, они побили камнями, исчез, а под камнями оказался пес из породы молосских, величиною со льва, раздавленный и испускающий пену, как бешеный.

IV. 31. Его речи в Олимпии касались самых интересных предметов. Он говорил с порога храма в мудрости, храбрости, самообладании и обо всех добродетелях и приводил своих слушателей в изумление содержанием и формой своей речи.

IV. 40. «А о чем ты молишься, когда приступаешь к алтарю?» — спросил он мудреца. «Я молюсь, — ответил Аполлоний, — чтобы господствовала справедливость, чтобы не преступали законов, чтобы философы оставались бедными, другие богатыми, но без фальши». — «А моля о столь великих вещах, рассчитываешь ли ты, что действительно их получишь?» — «Конечно, — ответил Аполлоний, — ибо я все суммирую в одно и, приступаю к алтарю, я молюсь: о боги, дайте мне то, что мне надлежит».

IV. 45. Одна женщина умерла в день своей свадьбы — по крайней мере ее сочли мертвой. Жених с плачем следовал за гробом, и Рим горевал вместе с ним, ибо девица была из знатного дома. Когда Аполлоний встретил погребальное шествие, он сказал: «Поставьте гроб, я утишу ваши слезы по поводу девушки». Так как он спросил об ее имени, толпа подумала, что он хочет произнести обычную надгробную речь. Но он коснулся мертвой, произнес несколько непонятных слов [269] и разбудил мнимоумершую [270], та обрела голос и вернулась в отцовский дом, как Алкестида, когда Геракл вновь призвал ее к жизни. Когда родственники захотели сделать ему подарок в 150 000, он сказал: «Пусть это будет приданным для девицы».

VII. 7. Когда Домициан убил своего родственника Сабина и женился на его жене Юлии — Юлия была племянницей Домициана, дочерью Тита, — Эфес праздновал эту свадьбу. Аполлоний же приступил к алтарю и сказал: «О ночь древних данаид, какой единственной ты была!» [271]

VI. 11. (Речь девы — олицетворения пифагорейской философии.) Я непривлекательна и сулю трудности. Ибо кто присоединится к моему учению, тем самым отрекается от вкушения животной пищи, должен забыть о вине, чтобы не расплескать сосуда мудрости, который держится лишь в душах, не знающих вина; ни мягкое платье не будет греть его, ни шерсть, снятая с живых существ, обувь я им разрешаю носить только из лыка, спать — как попало, а если я увижу, что он поддается похоти, то у меня есть бездна, куда его столкнет Справедливость — служанка мудрости; я до такой степени трудна для избравших меня, что я налагаю оковы и на их уста [272]. Но узнай зато, что ты получишь, если выкажешь себя стойким и верным. Мудрость и Справедливость сами собой тебе достанутся. Ты будешь далек от зависти. Ты никогда не будешь испытывать страха перед тиранами, а для них ты будешь страшен, богам ты с малой жертвой будешь больше угоден, чем те, кто проливает пред ними кровь быков. Если ты сохранишь чистоту, я дам тебе дар предвидения и сообщу такую ясность твоему взору, что ты познаешь, что такое бог, что — человек и что — обманчивая фантазия в человеческом образе.

VII. 26. Мы, люди, в течение всего того времени, которое именуем жизнью, находимся в темнице, наша душа, прикованная к смертному телу, многое терпит.

VII. 40. А когда заключенные, которых он несколько дней тому назад покинул, снова его увидели, они все обняли его, ибо они уже не надеялись увидеть его вновь. Как дети льнут к отцу, который ласково и умеренно их увещевает и получает, так все тянулись к Аполлонию и открыто это заявляли. А у него для каждого находилось внимание и доброе слово.

VIII. 30. (Арестованный при храме Диктинны по обвинению в чародействе, Аполлоний) в полночь освободился от оков, созвал связавших его, чтобы показать, что он не думает скрываться, и побежал к дверям храма, которые перед ним широко распахнулись; когда же он вошел внутрь, двери закрылись, как если бы их кто запер, и глас раздался дев поющих: «Гряди с земли, гряди на небо, гряди».

VIII. 31. Могилы Аполлония, действительной или мнимой, я нигде не нашел, хотя и объездил большую часть земли. Повсюду я слышал чудесные сказания, а в Тианах я видел храм, воздвигнутый ему на средства императора: сами императоры считали его достойным императорских почестей.

173а. Сенека, ep. XVII 2 (102), 23 сл.

Луций Анней Сенека (3 г. до н. э.— 65 г. н. э.) — оратор, вельможа и философ-стоик, оставивший довольно обширное литературное наследство, главным образом философско-нравственного характера. Обширное образование и огромное богатство позволили ему на досуге развивать философию «самоотречения, презрения к земным благам», которые были у него в изобилии. «Этот стоик, — говорит Энгельс, — проповедовавший добродетель и воздержание, был первым интриганом при дворе Нерона, причем дело не обходилось без пресмыкательства; он добивался от Нерона подарков деньгами, имениями, садами, дворцами и, проповедуя бедность евангельского Лазаря, сам-то в действительности был богачом из той же притчи. Только когда Нерон собрался схватить его за горло, он попросил императора взять у него обратно все подарки, так как, дескать, с него достаточно его философии». Проповедь смирения и самоотречения на земле во имя воздаяния на небе, затушевывание земного неравенства сказкой о равенстве всех перед лицом бога была великолепно усвоена христианскими авторами, которые, по выражению Энгельса, бесцеремонно использовали стоическую философию, и в особенности сочинения Сенеки. Энгельс назвал Сенеку «дядей христианства». Действительно, христиане считают Сенеку «своим». Тертуллиан (De anima 20) говорит о нем «saepe noster» («часто наш»), а Иероним его прямо называет «Seneca noster» («наш Сенека»), Лактанций (Inst, div., I 5) поражается, совпадением философии Сенеки с «божественным учением». В средние века была сфабрикована даже апокрифическая переписка между Сенекой и апостолом Павлом. Но христианство, использовав стоическую мораль, дало ей новое, фантастическое оформление. Оно «создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обездоленных из нашей земной юдоли в вечный рай. И в самом деле, только надеждой на воздаяние в потустороннем мире можно было возвести стоико-филоновское самоотречение от мира и аскетизм в один из основных этических принципов новой мировой религии, способной увлечь угнетенные народные массы» (Ф. Энгельс).

Есть здесь наиболее характерные отрывки из стоической морали Сенеки, близкой к христианскому учению:

Эти мгновения смертной жизни лишь прелюдия для другой, лучшей и более долгой жизни. Подобно тому, как утроба матери хранит нас девять месяцев и подготовляет нас не для себя, но для другого мира, куда мы появляемся приспособленные дышать и жить свободно, точно так же в промежуток между младенчеством и старостью мы созреваем для нового рождения. Нас ожидает новое рождение, новое положение вещей. Мы можем видеть небо еще только на расстоянии; поэтому ожидай бестрепетно того решительного часа (смерти) — он будет последним для тела, не для души. Все вещи вокруг тебя рассматривай как багаж в гостинице: придется переехать. Природа обнажает входящего и выходящего, нельзя унести больше, чем ты принес с собою (в жизнь); более того, даже из того, что ты принес в жизнь, многое придется оставить: с тебя будет снят облекающий тебя последний покров — кожа; совлекут мясо и разлитую, циркулирующую по всему телу кровь, отнимут кости и жилы — опору и сосуды для жидких и мягких частей тела. Но этот день, которого ты страшишься, как последнего, — день рождения в вечность.