Наум Синдаловский - Мифология Петербурга: Очерки.

• Название: Мифология Петербурга: Очерки.
• Автор: Наум Синдаловский
• Издательство: «Норинт»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-7711-0070-6

Новая книга Н. А. Синдаловского представляет собой цикл тематических очерков, создающих своеобразную панораму городской жизни старого и нового Петербурга. Героями книги стали светские львы и венценосные особы, гвардейские офицеры и балтийские моряки, фабричные рабочие и студенты.

Известно, что некоторые пласты городского фольклора сдобрены «острой приправой ненормативной лексики». В книге этой деликатной теме посвящена отдельная глава. Издательство сочло возможным опубликовать ее без пропусков и сокращений, адресуясь исключительно к взрослой аудитории.

Книга приглашает всех окунуться в увлекательный мир петербургского городского фольклора.

---

Такое под силу только всем вместе.

Наше приглашение в мир петербургского городского фольклора – это одновременно и приглашение к работе.

Псковский да витебский – народ самый питерский

Искусственный, принудительный характер формирования населения Петербурга определился сразу. Активное строительство города началось уже летом 1703 года. Острая необходимость в рабочей силе заставила Петра I обратиться к опыту, практиковавшемуся на Руси еще в XVII веке. Для строительства крепостей на большинство российских губерний налагалась натуральная трудовая повинность. Так, волею судьбы первыми строителями Петербурга оказались работные люди, предназначенные для Шлиссельбурга. Но уже с 1704 года губернаторы обязаны были посылать в Петербург 40 тысяч человек ежегодно. По-разному складывались судьбы этих людей. Многие из них, не выдержав изнурительного труда, полуголодного существования и непривычных климатических условий, умирали, другие, отработав положенный срок, возвращались к своим семьям, уступая место очередным партиям рабочих, гонимых на каторгу в Петербург, а некоторые, прозванные в народе «Переведенцами», оставались в Петербурге «на вечное житье». Они-то и стали петербуржцами в первом поколении.

Смертность на строительных работах в Петербурге была такой высокой, что это дало повод утверждать, будто Петербург построен на костях, а население всей России за время царствования Петра I и возведения новой столицы уменьшилось в четыре раза. Сохранилась частушка рабочих, строивших Кронштадт, который возводился одновременно с Петербургом:

Расскажи, хрещеный люд,
Отчего здесь люди мрут
С Покрову до Покрову
На проклятом острову.

До 1710 года кладбищ, в современном понимании этого слова, в Петербурге не было. Умерших хоронили при приходских церквах, а иногда там, где жили и умирали переведенцы – вблизи их палаточных городков, шалашей и землянок. После освящения собора во имя Преподобного Сампсоння-странноприимца на Выборгской стороне Петру I, согласно старинной легенде, пришла в голову остроумная мысль. Святой Сампсоний был странноприимцем, а в Петербург пришли жить и работать люди других стран, то есть странноприимцы, и где же как не здесь, под сенью странноприимца им покоиться. Так, если верить преданию, в Петербурге появилось первое кладбище.

До сих пор в богатой топонимике Васильевского острова сохраняются следы пребывания в Петербурге плотников и землекопов Смоленской губернии. По преданию, рабочая артель смолян поселилась здесь еще в первой четверти XVIII века. Но прожили они недолго. Непривычный образ жизни и непосильный труд свел их почти всех в могилу. Умерших свозили на берег Черной речки и там хоронили. С тех пор речку стали называть Смоленкой. Смоленским стало и возникшее таким образом кладбище, а на левом берегу реки, посреди огромного пустынного поля, которое также прозвали Смоленским, выстроили церковь во имя Смоленской иконы Божией Матери.

С началом строительства северной столицы связаны еще две петербургские легенды. В одной рассказывается, что село Мурино, которое давно уже вошло в границы города, назвали так его первые поселенцы, насильственно переселенные сюда из Муромского уезда Московской губернии. Другая легенда рассказывает о возникновении Красного Села – эффектно раскинувшегося среди красивых озер поселения, известного с первой четверти XVIII века. До сих пор жива легенда о том, что свое название – довольно традиционное на Руси, это село получило благодаря живописному, красивому, или «красному», как говорили в старину, рельефу местности. Однако эта легенда опровергается утверждением специалистов о том, что в царствование Петра Великого из подмосковного Красного Села сюда были переведены крестьяне для «усиления русского элемента» в завоеванной Ингерманландии. Будто бы эти крестьяне и перенесли название своего родового села на петербургскую землю. Если это так, то пословица: «Твоя бабушка моего дедушку из Красного Села за нос вела», записанная еще В. И. Далем, относится к Петербургу.

Одна из многочисленных легенд петербургской Коломны утверждает, что название и этого старинного района, ограниченного реками Фонтанкой, Мойкой, Пряжкой и Крюковым каналом, восходит к подмосковному селу Коломенское, откуда прибыли подкопщики и каменщики в первые годы строительства Петербурга.

В одном из живописнейших уголков Коломны, на берегу Фонтанки, при въезде на Старо-Калинкин мост со стороны площади Репина стоит верстовой столб, или, как высокопарно выражались в старину, мраморная верстовая пирамида – еще одно свидетельство давних этносоциальных связей Петербурга с Подмосковьем. Обычай отмечать дорожные версты между городами возник в середине XVII века при царе Алексее Михайловиче, отце будущего реформатора России. Первые деревянные верстовые столбы были установлены между Москвой и летней царской резиденцией в селе Коломенском. Столбы ставились высокие, и с тех пор в народе появилось два крылатых выражения. Дороги, обозначенные верстовыми вехами, стали называть столбовыми, а высоких и долговязых парней – «Коломенской верстой». Последний фразеологизм в Петербурге получил неожиданное применение. «Коломенской верстой» стали называть первый верстовой столб, установленный в 1774 году на дороге из Петербурга в Петергоф. Возвели его, как я уже упоминал, на тогдашней границе города по проекту архитектора Антонио Ринальди. С тех пор прошло более двух столетий. Граница города давно уже ушла не только за Фонтанку и Обводный канал, а гораздо дальше, но «Коломенская верста» прочно вошла в архитектурный облик Петербурга, напоминая о первых строителях и жителях северной столицы.

Несмотря на колоссальный размах строительства Петербурга в петровское время, рост его населения в значительной степени регулировался принудительными мерами. К 1725 году население столицы составляло около 40 тысяч человек. Но в последующие годы темпы роста населения Петербурга уже в три раза превышали средние показатели по стране. К концу XVIII века численность населения столицы достигла 220 тысяч человек. В XIX веке, особенно во второй его половине, население Петербурга стало расти еще стремительнее. В 1860-х годах оно составило полмиллиона человек, а к началу XX века Петербург занял четвертое место в мире по численности населения, уступая лишь Лондону, Парижу и Константинополю.

Причинами такого бурного роста стали отмена крепостного права, зарождение капиталистических, рыночных отношений и стремительное развитие промышленности в столице. Петербург в это время становится центром притяжения для тысяч крестьян, порвавших с землей и в большинстве своем ищущих постоянного заработка, а в меньшинстве – случайного обогащения, легкой свободной жизни, неожиданного поворота судьбы.

С этого времени Петербург в полной мере познакомился с отходничеством. Крестьянин-отходник покидал свою деревню и уходил – то ли на сезон, то ли навсегда – на отхожий промысел. Фольклор оставил множество свидетельств этого социального явления. Известна во многих регионах России колыбельная песенка, которую, мечтая о богатой зажиточной жизни сыновей, напевали своим несмышленышам деревенские мамы:

Спи-поспи по ночам,
Да расти по часам,
Вырастишь большой,
Станешь в Питер ходить,
Сребро-золото носить.

Едва эти несмышленыши подрастали, как созревшие плоды материнского воспитания тут же обрушивались на головы родителей:

Батюшка родитель!
Отпусти-тка меня в Питер;
Дай мне паспорт годовой,
Не дожидай меня домой.

* * *

Была устлана дороженька
Соломой яровой.
Не дожидай-ка меня, маменька,
Из Питера домой.

* * *

Все пташки поют
Сизокрыленькие.
В Петербург уедут жить
Наши миленькие.

* * *

В Питер, девушка, уеду
В дальнее селеньице,
Буду письма посылать
В почтово отделеньице.

Практически ничего не изменилось и в советское время. Кроме традиционной семейной зависимости, на молодежь тяжким бременем навалилась зависимость от комсомольских и партийных сельских начальников, от председателя колхоза, во власти которого было неограниченное право выдачи молодым людям паспортов, что давало единственную возможность уехать из деревни:

В Ленинграде жизнь хороша –
Меня дроля известил.
Я уехала бы, девушки, –
Колхоз не отпустил.

Но несмотря ни на что, уровень миграции сельского населения и тогда был достаточно высок:

Через речку нет моста –
Брошена колодина.
Уезжаю в Ленинград
До свиданья, родина.

* * *

Задушевная, на станции
Гудели поезда,
В Ленинград уехал дролечка,
Наверно, навсегда.

* * *

В комсомол я запишусь
И шапочку одену.
На милой своей женюсь,
В Ленинград уеду.

Чаще всего покидали деревни юноши. Менее обремененные семейными обязанностями, более приспособленные к жизни, что называется, в походных условиях, они чаще и решительнее, чем их робкие подруги, пытались переломить судьбу. Столица манила сказочными прелестями свободы и красивой жизни. Не зря Петербург долгое время считался «мужским» городом. Доля женского населения на протяжении всего XIX века едва доходила до 32 %. Но и девушки, особенно самые юные, стремились сменить тяжкий крестьянский труд на вольную жизнь в столице. Их борьба за раскрепощение и равные права с парнями стала постоянным сюжетом сельского фольклора. Хотя надо оговорить одну крайне любопытную деталь: борясь за равноправие, девушки не подвергали никакому сомнению свою зависимость от молодых людей. Независимость, со всеми пагубными последствиями этого в условиях жизни в огромном и чужом городе, появится потом. А пока – только в Петербург и только с милым: