Уильям Сатклифф - Дурное влияние

• Название: Дурное влияние
• Автор: Уильям Сатклифф
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Бен и Олли — друзья не разлей вода. Они обычные мальчишки, живущие в обычном лондонском пригороде. Но однажды их мирная и скучная жизнь буквально взрывается — на их улице поселяется таинственный Карл. У него странные игры, странный язык и странные желания. И он очень, очень опасен. С Карлом весело, страшно и опасно. Но вот проблема — Бен не готов уйти на второй план, а его верному оруженосцу Олли с Карлом куда интереснее. И вся троица пускается в приключения, которые вскоре перерастают в неприятности, а затем и вовсе в борьбу не на жизнь, а на смерть. Насколько далеко зайдет Карл, прежде чем остановится? И насколько жуткими должны стать его затеи, чтобы отказаться от них?

Новая книга Уильяма Сатклиффа, непревзойденного рассказчика, остроумна и страшна одновременно. Сатклифф рассказывает о том, как будничные ситуации, в которых оказывается каждый человек, могут обернуться трагичными и волнующими приключениями. Эта книга — о первобытной борьбе за власть, лежащей в основе всех человеческих взаимоотношений, как детских, так и взрослых. «Дурное влияние» — самый глубокий из всех романов Уильяма Сатклиффа.

---

Затем Блоб обходит парту и протягивает конверт Джеймсу — это тот, что вечно исчушканный и от которого воняет мочой. Джеймс сидит рядом с Квоком, прямо перед нами. Джеймс берет конверт и спрашивает, причем так громко, что все моментально замолкают и поворачиваются в его сторону:

— ЭЭЭЭЭЭЭЭ… А ЧЕГО ТАМ?

Блоб напрягается. Теперь все смотрят на него, даже Мартин со Скоттом.

— Приглашение, — бормочет он едва слышно.

— КУДА?

Блоб не отвечает целую вечность и в конце концов просто пытается вырвать конверт у Джеймса, но Джеймса не проведешь. Он резко выбрасывает руку вверх, а затем запрыгивает на стул, чтобы Блоб не смог до него дотянуться.

На глазах у всех Джеймс вскрывает конверт и зачитывает в полный голос:

— ПРИГЛАШАЮ ТЕБЯ НА МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ В ВОСКРЕСЕНЬЕ. ГЛЕНВУД-КЛОУЗ, 8. С 15 ДО 18. ИГРЫ! КЛОУНЫ! ПРЫЖКИ НА БАТУТЕ!

— КЛОУНЫ? — переспрашивает Скотт.

— Как же ты собираешься прыгать на батуте? — вставляет Мартин. — Ты ж не отскочишь, жиртрест, — размажешься.

Все хохочут, даже девчонки.

— А Я?! Я ТОЖЕ ХОЧУ! — заливается Скотт.

— Можешь взять мое. — Джеймс кидает ему приглашение.

Бросок не очень удачный, и Блоб торопится к упавшему конверту, но Скотт его опережает. Он швыряет конверт Мартину, и Блоб носится кругами по классу как полоумный, пытаясь отнять приглашение, пока не сталкивается в дверях с миссис Диксон, которая тут же на него набрасывается. И пока та бушует, Мартин, глядя на Блоба, демонстративно рвет приглашение на мелкие клочки и высыпает на его стул.

Все издеваются над Блобом потому, что боятся его. Не в том смысле, что он может сделать больно или еще чего. Его боятся, как боятся заразной болезни. Как прокаженного. Или изгоя. Как человека, к которому нельзя подходить слишком близко, иначе подхватишь заразу. Я подошел слишком близко.

И представить никогда не мог, что такое возможно. У меня всегда была куча друзей. Таких же, как и я сам. Но на задах класса, рядом с Блобом, я чувствую, как постепенно от меня ускользает все. С той самой минуты, как я потерял Олли, похоже, я потерял и всех остальных.

Как бы гадко и жестоко я ни обращался с Блобом, как бы ни лез из кожи вон, силясь доказать всем, что никакие мы с ним не друзья, я все равно чувствую, как меняется отношение ко мне в классе, и чем упорнее я пытаюсь вернуть все обратно, тем хуже они ко мне относятся.

На переменах меня все позже выбирают в футбольную команду. А когда Блоб подходит и спрашивает, можно ли ему тоже поиграть, чего он раньше никогда не делал, то я точно знаю: поступает он так именно из-за меня. Поскольку думает, что я вступлюсь за него. Прежде мне было плевать. То есть я, конечно, возражал, чтобы он играл в моей команде, но в другой команде — на здоровье. Однако теперь меня настолько выводит из себя одна лишь мысль о том, что он считает себя моим другом и позволяет себе демонстрировать это перед другими ребятами, что я тут же начинаю орать на него — мол, он слишком жирный для футбола, а затем даже даю пинка по его толстому, отвислому заду. И Блоб ударяется в рев, но я никак не могу остановиться.

А когда поворачиваюсь к остальным, уверенный, что все смеются, то обнаруживаю, что смеяться никто и не думает. Наоборот, все стоят и таращатся на меня, точно я шизанутый. Тут-то я и понимаю, что сделал только хуже.

На следующий день Блоб сообщает, что день рожденья отменяется.

Я всегда считал, что ты там, где ты есть. Считал, что все всегда остается на своих местах. Что все неизменно. Теперь я знаю, что это не так. Мир — очень скользкая штука. Достаточно пошатнуться чему-то одному, и все может полететь в тартарары. Те, кого ты знал много-много лет, могут переменить свое мнение о тебе без всякого предупреждения, причем сразу всем скопом. Стоит тебе дотронуться до изгоя, как ты тут же сам становишься изгоем и все остальные от тебя мигом отворачиваются. Это все равно что упасть с края света.

Даже мама что-то замечает и начинает доставать меня вопросами: мол, почему я как-то странно себя веду, почему сижу дома, почему не гуляю и почему я перестал видеться с Олли.

— Это потому, что он курит? — спрашивает она.

— Я ВИЖУСЬ С НИМ, — отвечаю я. — МЫ ВИДИМСЯ В ШКОЛЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ. ОН МОЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ.

Сам не знаю, зачем я ору.

— А почему вы больше не встречаетесь в выходные? Вы что, поругались?

— НЕТ.

Она хмурит брови и спрашивает, в чем дело, поэтому я выбегаю вон из кухни, хлопнув дверью.

Но она идет следом за мной, в мою комнату, садится на край кровати и принимается зудеть — так тихо и спокойно, как будто объясняет химическую формулу и мы с ней единственные из всех ученых мира, кто ее понимает, — что она не хочет, чтобы я проводил время в компании мальчиков, которые курят, и что она страшно разозлится, если хотя бы заподозрит меня в курении, но в то же время ей не хочется, чтобы я думал, будто мне вообще нельзя выходить на улицу.

— В мире, — бубнит мама, — полно людей, которые совершают дурные поступки, каждый в своей жизни совершает что-то дурное, но это вовсе не означает, что ты должен от всех прятаться. И то, что я рассердилась и отругала Олли, вовсе не означает, что теперь вы вообще не должны видеться. Меньше всего мне хочется, чтобы ты слонялся по дому как неприкаянный. Олли твой лучший друг. Сходи к нему в гости. А если не хочешь видеться с ним, начни встречаться с другими ребятами. Нельзя все время сидеть в четырех стенах. И не бери пример с Рейчел, ее поведение трудно назвать взрослым или умным. Тебе надо гулять. Найди себе дело по душе.

Мама настолько не врубается в ситуацию и настолько тормозит, что мне хочется заплакать. Я уже чувствую, как подступают слезы, но это вовсе не из-за того, что я расстроен. Это из-за злости и разочарования. Никто не понимает, что происходит, поэтому я снова бегу прочь, на сей раз вон из дома и вниз по улице. Податься мне некуда, и я просто бреду куда глаза глядят и думаю — ищу способ, как сделать так, чтобы все снова стало хорошо, но в голову не лезет ни одной путной мысли. Я не знаю, как вернуть мою прежнюю жизнь. А что, если я вообще не стану нормальным и у меня никогда больше не будет нормальных друзей?

А от маминых попыток сделать как лучше все становится только хуже. В последнее время она смотрит на меня так, словно старается понять, почему я несчастлив, и от этого мне еще более тошно. Ее пристальный взгляд лишний раз напоминает мне, что все хуже некуда, точно я сам об этом не знаю.

Ненавижу ее. Ненавижу маму. Ненавижу всех.

«Макдоналдс»

Жизнь Олли изменилась так же круто. Раньше у него был я — тот, кто удерживал его на правильном пути, — но теперь я с ним даже не разговариваю. Какое-то время Олли еще пытается наладить контакт, но, осознав, что я не шучу, сдается, и скоро мы ведем себя так, будто другого на свете и не существует вовсе.

Теперь Олли под Карлом. Игра окончена. Карл победил.

А это значит, что Карлу придется придумать новую игру. И я догадываюсь, что это за игра. Мне неизвестны ни правила, ни детали, но одно я знаю наверняка: в игре будут победитель и проигравший и этим проигравшим как пить дать окажется Олли.

Теперь, когда я больше не сижу с Олли, сосредоточиться на школе он не может. И неприятности у него идут косяком — сначала из-за того, что на уроках он где-то витает в мыслях, потом из-за невыполненных домашних заданий. А то начинает бросаться со Скоттом и Мартином чем попало, но те, разумеется, выходят сухими из воды, и достается лишь одному Олли.

Есть такие ребята, которых хлебом не корми, дай только влезть во что-нибудь стремное. Но Олли не из таких. Олли терпеть не может неприятностей. Более того, он даже не понимает, что неприятности тут как тут. Даже взгляд у него стал каким-то другим — более сонным, но в то же время более настороженным, типа ему влом особо напрягаться, но защитить себя он готов в любую секунду. И еще я уверен, что он прогуливает. Я не знаю, где он шляется, но с кем шляется, догадаться нетрудно.

В дни, когда Олли сачкует, я сижу на своей «Камчатке», слушаю сопливое сопение Блоба, пялюсь на парту, которую по праву считаю своей, с двумя подоткнутыми пустыми стульями, и свирепею так, что хочется вскочить и переломать все вокруг. Но я не понимаю, кого винить. Не могу разобраться, кого я ненавижу больше всего.

а) Олли;

б) Карла;

в) себя;

г) маму;

д) Блоба;

е) ребят, которые издеваются над Блобом, но в один прекрасный день с таким же успехом могут наброситься на меня.

Это называется «выбор из множества». Обведите кружком нужную букву.

Обычно выбор из множества — это легче легкого, но сейчас ответ мне никак не дается. Разве что обвести все буквы сразу. У меня отняли все, что я когда-то любил. Ковыряя подживающие болячки на костяшках, я гляжу на два пустующих стула и понимаю: я просто обязан что-то сделать, чтобы спасти себя. Нужен какой-то решительный поступок, чтобы не скатиться до уровня жалкого существа по имени Блоб.