Уильям Сатклифф - Дурное влияние

• Название: Дурное влияние
• Автор: Уильям Сатклифф
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Бен и Олли — друзья не разлей вода. Они обычные мальчишки, живущие в обычном лондонском пригороде. Но однажды их мирная и скучная жизнь буквально взрывается — на их улице поселяется таинственный Карл. У него странные игры, странный язык и странные желания. И он очень, очень опасен. С Карлом весело, страшно и опасно. Но вот проблема — Бен не готов уйти на второй план, а его верному оруженосцу Олли с Карлом куда интереснее. И вся троица пускается в приключения, которые вскоре перерастают в неприятности, а затем и вовсе в борьбу не на жизнь, а на смерть. Насколько далеко зайдет Карл, прежде чем остановится? И насколько жуткими должны стать его затеи, чтобы отказаться от них?

Новая книга Уильяма Сатклиффа, непревзойденного рассказчика, остроумна и страшна одновременно. Сатклифф рассказывает о том, как будничные ситуации, в которых оказывается каждый человек, могут обернуться трагичными и волнующими приключениями. Эта книга — о первобытной борьбе за власть, лежащей в основе всех человеческих взаимоотношений, как детских, так и взрослых. «Дурное влияние» — самый глубокий из всех романов Уильяма Сатклиффа.

---

Ответ: высоко. Вполне ничего себе. И мяч, судя по всему, тоже вполне. Резиновый. Это видно даже отсюда по одному лишь отскоку.

Еще секунду я наблюдаю, а затем несусь вниз по лестнице и рывком распахиваю дверь, которая с грохотом захлопывается у меня за спиной. Притормаживаю прежде, чем он меня увидит, и иду к нему, шаркая ногами, типа все это совершенно случайно.

Вы ведь именно этого ждали, не так ли? Вам хочется знать, не Карл ли это? Я же вижу по вашему лицу — как оно вытягивается всякий раз, когда я упоминаю его имя. Вижу по тому, как жадно начинают блестеть у вас глаза.

Иногда я специально завожу о нем речь, но сразу меняю тему — просто чтобы вас позлить.

Что ж…

Улица

…это он.

Но я этого еще не знаю. И говорю:

— Классный мяч.

Он пожимает плечами.

— Высоко подлетает.

Он снова пожимает плечами.

— А слабо́, чтоб выше деревьев?

Он слегка откидывает назад голову, раздумывая, а затем размахивается и изо всех сил швыряет мяч об асфальт. Мяч взлетает ввысь, высоко-высоко, но все равно не до макушек деревьев. Деревья одинаковой высоты, вдоль всей улицы, и почти такие же высокие, как крыши домов. Это березы только их я могу отличить. Ну еще дубы и елки. Наверное, я смог бы отличить и яблоню, но только если на ней будут яблоки.

Миссис Спаркс, наша соседка, такая древняя, что ее согнуло практически пополам, как-то сказала, что еще помнит времена, когда деревья были такими маленькими, что их приходилось подвязывать к палочкам. Вообще я ей не очень-то верю. Миссис Спаркс — единственная, кто живет на нашей улице с тех пор, как ее застроили. Миссис Спаркс — и деревья.

Смешно, что ее фамилия Спаркс[3], ведь она почти что покойница.

Мяч возвращается очень быстро, и он здорово ловит его, но двумя руками. Перед тем как я вышел, он ловил одной, но у него не всегда получалось. Где-то на семьдесят процентов, что совсем неплохо.

— Дашь попробовать?

Он медленно оглядывает меня сверху донизу и протягивает мяч. Мяч теплый и гладкий, но в то же время шершавый там, где он стукался об дорогу. Подходящий размер, подходящий вес. И точь-в-точь по руке. Стараюсь сосредоточиться. Я просто обязан сделать все хорошо. Если я сейчас облажаюсь, он не захочет со мной играть.

Бросить вертикально вниз не так уж и просто. Обычно бросают по-другому. Я собираюсь с мыслями и — буф! — швыряю. Мяч взлетает так быстро, что если б я неправильно выбрал угол, он отскочил бы мне прямо в лицо и вырубил бы меня на фиг. Или вообще убил бы, если б попал в какуюнибудь жизненно важную точку. Мяч летит ввысь, словно на реактивном движке, а затем будто зависает и парит в воздухе, и я вдруг понимаю, что он сейчас врежется прямо в меня.

На секунду у меня появляется бредовая мысль поймать его одной рукой, но мяч летит так быстро, а мне уже известно из горького опыта, что нерешительность — твой главный враг, так что я складываю руки домиком и концентрируюсь, стараясь не моргать. Мяч влетает в захват — чвак! — и изо всех сил пытается выпрыгнуть обратно, но я сжимаю пальцы в замок и крепко удерживаю эту беснующуюся зверюгу, пока она не успокаивается.

В Австралии мяч ловят наоборот, не так, как мы. У них там мизинцы сверху, а большие пальцы снизу. (См. Рис. 4.) Но это вовсе не потому, что австралийцы живут вверх тормашками. В Северном полушарии тоже можно ловить мяч, как они, — если, конечно, вам очень захочется выглядеть слегка шизанутым.

Я протягиваю мяч обратно с таким видом, будто все это было легче легкого.

— Классный мяч, — говорю я.

— Его не сломаешь. Единственная вещь, которую невозможно сломать. Ни раздавить, ни расплющить, ни утопить. Его вообще ничего не берет. Самая крепкая вещь на свете.

— Зато его можно расплавить, — отвечаю я. Идея приходит в голову внезапно. Иногда мне кажется, что я очень даже сообразительный.

Его глаза вспыхивают. Впервые за все это время он смотрит на меня по-настоящему. Точно такое же выражение появляется на лице у мамы, когда сообщаешь ей что-то такое, чего, по ее мнению, ты еще знать не должен. Это называется «уважение». Я стараюсь не улыбаться.

— Как это? — спрашивает он.

— Легко.

— Как?

— Спичками.

Думаю, он старше меня. И уж точно крупнее. Но как-то так вышло, что главный здесь — я. И от этого я чувствую себя замечательно. Теперь он просто смотрит на меня и ждет, что я сделаю дальше. Ощущение — лучше не бывает.

— Сейчас принесу.

Я едва не велю ему никуда не уходить, но вдруг понимаю, что так даже лучше — ничего больше не говорить. Иду назад в дом, медленно-премедленно. Дверь открывает папа, но я проскальзываю внутрь раньше, чем он успевает рот открыть, — сейчас я страшно занят и не хочу, чтобы мне мешали.

Роюсь в шкафу, где мама держит пустые жестянки, рулоны туалетной бумаги и чистящие средства, пока не натыкаюсь на коробок со спичками — большой, с парусником на этикетке. И чуть было не выхожу прямо так, с коробком в руках, но вовремя вспоминаю, что мама с папой как раз пьют чай на кухне, через которую придется пройти. Стоит им увидеть спички, и вопросов не оберешься. В нашем доме только папе разрешено что-нибудь сжигать, да и то не забавы ради. Я мог бы пробраться отсюда в коридор, не касаясь пола, — я делал так уже миллион раз, — но это не поможет[4]. Они все равно меня засекут.

Запихиваю спички под фуфайку, но сразу становлюсь как беременный. Проталкиваю коробку за спину, заправляю фуфайку, чтоб спички не выпали, и делаю ставку на скорость.

Сзади раздается голос, от которого не убежишь.

— Бен! — Это мама. Что-то заподозрила. Ты куда?

— Там мальчик на улице.

Из гостиной доносятся звуки, как будто кто-то топит котят. Это означает, что Люси с Рейчел смотрят клипы по видео. Когда им кто-нибудь нравится, они повизгивают. Одно слово — девчонки.

— Что это у тебя под джемпером?

Глаза у мамы покруче любого рентгена. Однако на каждую экстрасилу всегда найдется какая-нибудь слабость. Таков уж закон природы. Мамина в том, что она не умеет быстро бегать и терпеть не может, когда ее отрывают от чаепития.

— Он меня ждет, — говорю я и припускаю со всех ног.

Мама не гонится следом. Если знать их слабые стороны, то всегда можно выйти победителем.

Парень держит мяч, я держу спичку. Я до сих пор не знаю, как его зовут, но спрашивать еще не время. Держу спичку, пока не обжигаю пальцы, или, по крайней мере, почти до того момента, когда нужно изобразить ожог. Пламя на мяч практически не действует, разве что появляется неприятный запах и черное кривоватое пятнышко. До плавления как до луны пешком. Мы пробуем еще раз, но толку опять никакого.

Тогда он говорит, что у него есть идея получше, открывает коробок целиком, достает одну спичку и ставит коробок на тротуар. Интерес у него еще не пропал. Он пристраивает мячик прямо поверх спичек. Затем смотрит на меня, и я вижу блеск в его глазах. Он хитро улыбается, я отвечаю тем же. Когда ты возбужден, то иногда возникает чувство, что нужно срочно отлить, даже если на самом деле тебе не хочется.

Он чиркает спичкой, ждет, пока та разгорится, а затем бросает в коробок, прямо на верхний ряд фиолетовых головок. Раздается сильный треск, затем шипение, вспышка, еще через полсекунды — вторая, когда занимается нижний ряд. Пламя достает мне до колен, оно такое яркое, что мяч полностью исчезает в огне. Но мы знаем, что он там, потому что вонища стоит ужасная, а нам все равно приятно, ведь у нас получилось.

Костер горит недолго. После него остается черное комковатое месиво, оно дымит и пускает пар, словно только что приземлившийся астероид. Мы опускаемся на колени и дуем, чтобы мяч можно было взять в руки. Мне хочется дотянуться первым, но он меня опережает. Мяч еще не остыл, и парень, взвизгнув, роняет его. Мяч конкретно потрепан. Теперь он скачет зигзагом, взад-вперед, будто полоумный. Мы оба хохочем, глядя на эти прыжки, и, когда мяч закатывается в канаву, я иду и склоняюсь над ним, встав на коленки.

Вся поверхность мяча покрыта волдырями и струпьями, как у самой что ни есть прыщавой рожи на свете навроде Элисон с дальнего конца улицы, у которой щеки напоминают блевотину. И еще он весь почернел и больше не круглый, а какой-то скособоченный овал.

И все-таки это не лужа резины. В смысле, нельзя сказать, что мы его расплавили. Зато мы определенно его сломали. Что и требовалось доказать. Мы его победили, пусть даже сейчас нам и жалко, ведь мяч был действительно классный.

Какое-то время мы развлекаемся, стукая мячом об асфальт, и это очень прикольно, потому что не знаешь, куда он отскочит, но, с другой стороны, это быстро надоедает, и вскоре я лишь делаю вид, что мне весело. Видно, что и парня это тоже слегка утомило. Нам нужно что-то новое.

— А у моего папы есть бензопила, — говорю я. — Он весь день с ней занимается, но сейчас у него перерыв на чай. Хочешь посмотреть?