Клер Моуэт - Люди с далекого берега

• Название: Люди с далекого берега
• Автор: Клер Моуэт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Документальная повесть рассказывает о жизни простых людей в далеком островном поселке, об острых социальных проблемах. Несмотря на то, что маленький рыбачий поселок изолирован от большого мира, сюда доносятся отголоски развернувшейся в стране борьбы против наступления частных предпринимателей на права трудящихся.

---

Забавно, хоть и странновато как-то; мы снова расположились с книжками у камина, но скоро вновь от чтения нас отвлек громкий стук в дверь. На сей раз открыть пошел Фарли. Теперь вместо одного к нам нагрянуло четверо — двое маленьких, два побольше. Едва сдерживая хихиканье, они выдавили скрипучими голосами заученное:

— Пустишь ряженых войти?

И, как семейство каракатиц, неуклюже втянулись гуськом, шаркая огромными, верно снятыми с отцов, резиновыми сапожищами, которые едва не сваливались у них с ног. Каждый был потешно обряжен в одежду, заимствованную у разных членов семейства. У двоих, что побольше, на головах наверчены шарфы, из-под них свисают лоскуты, прикрывая лица; у одного — необъятный бюст, у другого — необъятный, набитый чем-то мягким зад. На маленьких ряженых надеты маски страшилищ. Я приметила связку подобных масок в лавке Дэна Куэйла-младшего и решила, что они просто залежались со Дня всех святых.[5] Должно быть, под рождество только здесь и можно такие маски сыскать.

В отличие от первого, неразговорчивого посетителя эта компания болтала без умолку, хоть и непонятно какими голосами. Да знаю же я их, знаю, ведь и они здесь чувствуют себя как дома!

— Угу-ум! — промычали они, когда я спросила, не в Собачьей ли Бухте живут.

Угу, из семейства Куэйлов. И тот, и тот, и тот, и тот! Принялись отгадывать, кто отец. Чарли? Клэренс? Дэн-младший? Старший? Выяснилось, что наши гости и из семьи Дэна-младшего, и из семьи его отца. Тут я отгадала младших.

— Вы — Дороти и Рут, так? — спрашиваю, окрыленная своим первым успехом.

Девчонки тут же сбросили маски, открылись. хохочущие мордашки, пылающие от тепла и возбуждения. Но двое старших продолжали оставаться в масках, и нам еще предстояло отгадать, кто они такие. Может, они из старших братьев или сестер Рут, но Рут четырнадцатый ребенок в семье, тут гадать — не перегадать. Вдруг нас осенило: это погодки: Мюриэл и Обри, сестра и брат чуть постарше Рут. Среди общего хохота они откинули лоскуты с лиц, открывшись нам, как открываются угаданные наконец герои телевикторин.

Оба подростка, Мюриэл и Обри, не так часто наведывались к нам. И потому, как только сбросили маски, они словно в рот воды набрали. В масках оба держались гораздо свободнее. Мы на каждом шагу становились свидетелями подобного преображения. Застенчивые, тише воды ниже травы, превращались в веселых клоунов, плясали и пели будто заправские актеры — но лишь до тех пор, пока их лица скрывали маски ряженых. В тот вечер нам удалось пообщаться лишь с Дороти и Рут, но и они говорили сдержанно-вежливо, как привыкли вести себя с нами.

К нам, новоселам, валили, как ни к кому из здешних, толпы ряженых. Люди пользовались возможностью, не открывая себя, поглядеть, как мы живем. Стоило прокатиться вести, что мы принимаем ряженых в дом — ведь не каждый пускал их на порог, — они лавиной потекли к нам. Не по дням, а по часам росло наше мастерство отгадывания.

Все двенадцать дней рождественских праздников, кроме воскресных, каждый вечер нас посещали ряженые. Я благодарила бога за воскресные передышки, хоть чуть-чуть удавалось отдохнуть от визитеров. Разумеется, мы вправе были их не пускать, но такое обычно позволяли себе те, у кого в семье больные или совсем малолетние детишки — могут испугаться при виде стольких непонятных страшилищ. С теми, кто без особых на то причин отказывался пускать к себе ряженых, местные общаться избегали.

Дуг и Марджери Макэкерн не имели права впускать к себе ряженых — хоть в Балине преступность и невелика, все же полицейскому как блюстителю закона положено знать, кто является к нему на порог. Но к нам в дом Макэкерны частенько наведывались, чтоб повеселиться, глядя на ряженых.

Хоть Марджери — уроженка Ньюфаундленда и сроду нигде, кроме этих мест, не бывала, ей в ее родном поселке видеть ряженых не довелось. Стоило появиться шоссейной дороге и автомобилям, как этот обычай в Форчуне полностью исчез.

5

Мальчишке, принесшему записку, было лет шесть-семь. Однако он вручил нам конверт со степенностью архиепископа.

«Фарли если хочешь с Кларой ряжеными приходите к нам вечером в восемь.

Ной».

Нам выпадал случай уже в ином качестве поучаствовать в известной забаве. Сначала я колебалась: вдруг не справлюсь с новой ролью? Но Фарли считал, что справлюсь. И мы передали записку с утвердительным ответом сынишке Ноя, который, ожидая конца наших переговоров, сидел в кухне на кушетке и делал вид, будто нас не слушает.

Только мы решились, меня охватило буйное веселье; вот здорово: можно хоть на время изменить свой привычный облик, преобразиться непонятно во что. Видно, в глубине души всякий обожает лицедейство. Как бы мне вырядиться? Я обшарила все шкафы и комодные ящики в поисках тряпья понелепей. Понимала, что слишком отличаться от местных ряженых нам не стоит — сразу опознают. Надо вспомнить, во что они рядятся, и постараться подыскать для себя нечто подобное, но одеться так, чтобы нас никто не узнал.

Я решила надеть старую штормовку, в которую облачался Фарли, когда красил дом, и еще его зеленые, заляпанные краской рабочие штаны, новые резиновые сапоги и зюйдвестку. По-моему, костюм вышел на славу. Чтоб казаться потолще, я поддела еще пару свитеров. А чтоб громадные сапоги не болтались, натянула еще две пары носков.

Фарли же выбрал мой длинный фланелевый халат, под который можно напялить сколько угодно теплой одежды. На голову натянул мою новую шерстяную шапочку, сунул ноги в старые, рваные резиновые сапоги. Самое главное — скрыть лицо; по счастью, у меня оказалось несколько метров белого нейлонового тюля-сетки. Маски вышли отменные: полупрозрачные, но лица не разглядеть. Чтоб никто не узнал Фарли по его бороде, мы подоткнули ему за ворот тюль со всех сторон. В Балине бороду никто не отращивал, в те годы она считалась признаком старомодности или, напротив, экстравагантности. Мы натянули непарные перчатки и варежки, и я сняла обручальное кольцо — не дай бог кто заметит. По рукам можно не только определить пол человека, но и легко опознать его самого.

Вырядившись таким манером, мы вприпрыжку пустились по тропинке, перебрались по мостику через Собачью Бухту и помчались по дороге, ведущей к Грязюке. Мы бежали, хохоча, точно дети, над нашими нелепыми одеяниями. Возможно, прохожие, попадавшиеся нам навстречу, и принимали нас за детей.

В доме у Ноя было шумно и весело. Хозяин встретил нас в пышном подвенечном платье. Обтрепанные края старого свитера выглядывали из выреза декольте, из рукавов… Из-под юбки с пышными рюшами торчали носки сапог. Мы застали Ноя в момент, когда он прилаживал к макушке сложное сооружение из шерстяной шапочки и приколотой к ней, спускавшейся на лицо подвенечной фаты. Помогала ему, взобравшись на стул и держа подушечку с булавками, четырнадцатилетняя Мэри. А четверо мальчишек, ее братьев, сидя за кухонным столом, покатывались при виде отца в женском платье.

Раньше Ной казался мне эдаким суровым зверобоем, который не боится ни бурь, ни хищников и смело рыщет по горам, по долам. Но вот он стоит передо мной весь в белых кружевах, а обветренное, морщинистое лицо расплывается в глуповатой улыбке из-под каскадов фаты, которую Мэри наконец-то удалось приколоть к шапочке. Смешно выпиравшие из рукавов подвенечного платья жилистые ручищи теребят бумажку с табаком, скручивая сигаретку.

— Погоди, Фарли, дружище, я сейчас! Присаживайтесь, хозяйка! — Ной кивнул на кухонный стул.

Из спальни появилась Минни Джозеф. Я не без удовлетворения отметила, что ее наряд очень похож на мой — тот же набор мужниной рабочей одежки. Для меня, начинающей, это было очень важно — значит, я одета, как надо. Минни, как и ее муж, ростом невелика, только в талии заметно шире. Она круглолицая, а у Ноя физиономия вытянутая, с квадратным подбородком. Бойкая Минни чужих не стеснялась, наше появление нисколько ее не смутило, как это частенько случалось с робкими женами Куэйлов.

Одна из немногих коренных жительниц, Минни имела кое-какой опыт общения с нездешними. И хоть сроду нигде, кроме Балины, не бывала, но ей нередко приходилось сопровождать Ноя в его охотничьих вылазках с гостями Фримэна — в качестве поварихи. Там-то Минни и перевидала немало всякого люда — американцев, канадцев и местных: врачей, адвокатов, коммерсантов. С кем только не сиживала Минни у костра, и со временем не могла не отметить, что, несмотря на внешнее различие, все люди в общем-то одинаковы. Рядом с ней и мне было легче освоиться в необычной для меня ситуации.

Третьей парой, собравшейся тогда с нами в ночные приключения, оказались брат Минни Гэс Барнс и его жена Дот. Оба в прорезиненных рыбацких плащах, а лица прикрыты кружевными занавесочками. Дот, худенькая и очень робкая женщина, за все время не проронила ни слова. Невысокий крепыш Гэс оказался пообщительней, как и сестра его Минни. Он работал ночным сторожем на рыбозаводе. Когда Гэс снял варежки, чтоб зажечь сигарету, я заметила, что на правой руке у него не хватает четырех пальцев. Лет пять назад, когда он служил на рыболовецком траулере, ему затянуло руку в лебедку. В здешних условиях, где мужчине, чтоб заработать на жизнь, нужны сильные руки, это настоящее бедствие.